Наталия Медведева - Отель "Калифорния"

• Название: Отель "Калифорния"
• Автор: Наталия Медведева
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-264-00669-5

Роман «Отель Калифорния» рассказывает о судьбе фотомодели в Америке, о проблемах бизнеса «бабочек-однодневок». Как и ее муж, писатель Эдуард Лимонов, Наталия Медведева использует в своей прозе современную лексику, что делает ее книги живыми и эмоционально-убедительными.

---

— Знаете, господа-владельцы Чикен РА, в Риме всякие знаменитости устроили бойкот «Макдоналдам». Прямо у Испанской лестницы открыли «Макдоналд». А они поставили стенд и бесплатно угощали всех пиццей и вином! — Вспомнив об Италии, Настя поставила пластинку Мины.

— Я бы тоже протестовал в Риме. А здесь пусть жрут! — Саша остановил пластинку Мины и включил кассету Высоцкого: «А на левой груди профиль Сталина, а на правой — Маринка анфас».

— Са-ша! Сколько можно?! И все время одну и ту же песню. Сталин, Сталин… Что тебе-то Сталин сделал? — Настя налила себе еще не допитое, к ее удивлению, бренди.

— Э-э-э, я помню! Я очень хорошо помню! Я катался на велосипедике трехколесном, мне тогда железную дорогу купили, отец заставил мать купить. — Саша захлопал в ладоши и издал звук паровозика: — Ту-ту! Я главный стрелочник! И как раз по радио объявили. Дура Розка заплакала, а отец ей по ебальнику дал… Ту-ту! Я главный стрелочник!

Роман поехал купить еще бренди. Саша включил TV. Шел американский футбол.

— Ну какой интерес смотреть, как двадцать, или сколько их там, мужиков с искусственными плечами по полю носятся? — Настя ничего не понимала в игре.

— Э, Настенька, это старо, как мир. Смотрели же на бои гладиаторов. Я бы все время палец вниз держал!

Настя подумала, что Саша не сидел бы в ложе, где решалось, жить или нет гладиатору.

— Вот именно поэтому, Саша, мне нравится бокс. Идет борьба один на один.

Саша стал изображать экзальтированного комментатора бокса Ховарда Корселя.

— Ты бы, Саша, не изображал, а стал!

— Что стал? С моим акцентом станешь, пожалуй!

— Какая чушь! Поляки, о которых самые глупые анекдоты в Америке, становятся. Козинский приехал сюда в двадцать с лишним лет. Автор бестселлеров. Не говоря уже о Полянском!

Саша махнул рукой, сказав «а-а-а!», Настя вышла на балкон, подумав, что лучше бы Саша оставался ностальгирующим по Москве, добрым Сашей, чем становился бы таким грубым, не понимающим чего-то и непонятное, недоступное называющим «говно».

На противоположной стороне улицы стоял Семен и разговаривал с Мариком. Тот был разведен и посещал мексиканскую дискотеку, как и все, от кого ушла жена.

— Семен! Где же твои новые одежды? — крикнула Настя.

Семен приобрел себе костюм. Когда он надевал его, то всегда стоял — сесть боялся, думая, что штаны лопнут. В гараж под балконом как раз въезжал Ромка. Он прошевелил губами: «Не зови его», и Настя кивнула. А Семен закричал:

— Я иду есть к туркмену. Поэтому и не надел новое. В этих штанах мне в пузо больше влезет!

Марик бросился бежать от него. Настя вернулась в комнату.

— Ну и кретин, бля! — сказал Саша, слышавший Семена.

— Кретин, а сам его зовешь всегда!

Вошедший Ромка изобразил плевок: «Я как его увидел, мне аж дурно сделалось!»

— Сейчас они у черномазого плов будут жрать. Руками. Семен сало о брюхо будет вытирать. Прямо мордой в плове и уснет, — захихикал Саша. — Черномазому вроде разрешение на возвращение дали.

— И зачем Советы таких обратно пускают?! Радовались бы, что избавились! — Ромка достал из пакета бутылку вермута. — Надоел этот абрикос, так что выпьем вот это…

— У Советов примитивная, но правильная тактика. Они покажут его по TV. Ему даже врать не надо будет. Расскажет про тараканью квартиру, про безработицу, про крысу, найденную на кухне. Про Семена, доктора бывшего, расскажет. — Саша разлил по стаканам вермут и сразу выпил свой.

Настя вспомнила, как в 73-м году смотрела выступление плачущих возвращенцев из Израиля. Приехав в Израиль, они, конечно, скандировали антисоветские лозунги, вернувшись в СССР — заклеймили Израиль. «А сейчас кто-нибудь из них просит визу опять в Израиль наверняка».

— Что же, по роже этого туркмена не видно, что он дебил? Ни на что не способен… — Роман сидел за стойкой и рисовал в блокноте кур и солнца.

— Советский зритель, даже увидев безногого возвращенца из Амерички, не поверит, что тот не смог устроиться. На этом эмиграция и держится. На вере, что на Западе что-то такое есть. Надежда на Запад! — Саша залпом выпил вермут, и из угла рта у него потекла коричневая струйка.

Несмотря на то что за одиночную камеру несколько раз платил Саша, Настя считала квартиру только своей. И она рада была вернуться, пусть и в не очень любимую, но свою. Она не очень была рада Саше в ней. Пока она смывала мэйк-ап, Саша достал из холодильника водку с соком, уселся на диван и разглядывал Настино портфолио. Она вышла из ванной, и он показал большой палец — это относилось к вырезкам из «Нью-Йорк Таймс».

— Вот именно, Саша, эти фото сделаны в Нью-Йорке. Чему ты удивляешься, когда я говорю, что там настоящая работа? Классная. А здесь… Ты так гордишься тем, что из Москвы. Ленинград для тебя провинция. Так если бы ты побывал в Нью-Йорке, Лос-Анджелес показался бы тебе Бэйкерсфилдом! Здесь вон, в музее, в парке, динозавры когда-то водились, так они не вывелись! Местные жители, как дикари. И это из-за стиля жизни в этом городе.

— Настенька, но что я буду делать в Нью-Йорке?

— Саша, а я здесь? Кур продавать?!

Насте стало неловко. Какое в принципе отношение сам Саша имел к курам?! Он окончил институт… Но тут же Настя будто бы все поняла — какой институт?! Сейчас бы он учился в аспирантуре благодаря связям сестры. А по окончании стал бы работать в какой-нибудь организации в Москве. Сидел бы в кабинете, в одном из высотных зданий. Только чтобы не ехать куда-то туда, где нефть. Как и здесь он не хочет. То есть и в Москве в Саше ничего особенного не было, раз он поступил в институт нефтяной промышленности. Он стал бы там кабинетным работником, просиживающим на работе по восемь часов в день. Бумажным человеком в костюме-«тройке»!

— Настенька, потерпи немного. Мы раскрутимся с Ромкой. Я точно знаю. Деньги будут. Сможем квартиру хорошую снять…

Настя подумала, что говорят они совсем о разном: «Его амбиции распространяются только на деньги. Неважно, как их сделать. Деньги ему дадут возможность быть главным. Хоть чуточку, но главным. Командующим. Пусть пятью-восемью — делающими бургеры или чинящими джулери. Они будут его, Саши Плискина, подчиненные. И он будет махать своими руками, растопыривать пальцы-сосиски перед их носами…»

— Саша, я тоже хочу денег, но по-другому. Деньги — это как подсчет заброшенных в корзину мячей в баскетболе. Подсчет выигрышей. Тебе не понятны такие вещи, как успех, известность, слава?

— Настя, да о чем ты говоришь? Что, ты не понимаешь? Ты же не Мэрилин Монро!

— Ты дурак, Саша! О чем я с тобой разговариваю, что с тобой вообще делаю, если ты не считаешь меня… да просто красивой!., заслуживающей быть на обложке… что угодно! — Настя, как обалдевшая, пошла на кухню за стаканом Порки-Пиг. «Арчи, он хоть в этом не сомневался!»

— Ты бы, Настя, пошла учиться. Приобрела бы полезную профессию. — Саша налил Насте водки с соком, себе — чистой.

— На кого же это полезного мне выучиться, интересно, надо? На маникюршу, как твоя Розочка? — Насте стало стыдно, что она так презрительно сказала о хорошей бабе Розке.

Но тут же она разозлилась на себя из-за того, что не может сказать Саше прямо, что думает. Что да, хорошая Розка. И семью всю тащит, и Саше помогает. Но кто она такая, что еще в жизни может?!

— Она, кстати, очень неплохо зарабатывает. У нее своя клиентура уже появилась.

— Саша, но я не Роза и не Люська, и не сотни еще таких же выучившихся на маникюрш, косметичек. Ради семьи. Будущего детей! Ты что, разницу не видишь?!

Насте было жалко Сашу. Он сидел и молча моргал длинными ресницами. Он был пьян, но не агрессивен.

— Я ведь не отказываюсь от тебя, Сашка. Мне кажется, я люблю тебя. Но мне хочется вылезти из этого гетто, с Кловердэйл, чтобы мы были лучшими!

— Настенька, но ведь для этого я и хочу все эти бизнесы. Чтобы ты не мечтала, как хорошо было бы полежать в ванной, а чтобы лежала в ней. Для этого ведь деньги нужны. А ты забираешь у меня причину их делать. Лишаешь меня шанса. Я без тебя не смогу! — Саша чуть не плакал.

Настя подумала о своих причинах. Подсознательно она искала самовыражения в моделинг, выхода своим эмоциям, переживаниям. Но так как связаны они в основном были с эмиграцией, с воспоминаниями о Москве, с неустроенной личной жизнью, то и на фотографиях выглядели слишком трагедийно. Софистикейтед. Чтобы рекламировать шорты для джоггинг или воздушный лосьон для кожи, вовсе не нужна была трагедия. Надо было быть, как говорил Друг, «беззаботной калифорнийской девочкой» — ня-ня, ля-ля, найс, изи, плиз пипл…

— Саша, ты можешь думать что угодно — я плохая, жестокая, — но я не собираюсь переезжать с тобой в другую квартиру, а собираюсь поехать в Нью-Йорк! — Настя ходила по комнате: «Пусть я буду эгоисткой. Можно подумать, что это так легко. Эгоисты всегда одиноки, всегда одни борются!»