Петр Киле - Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения]

• Название: Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения]
• Автор: Петр Киле
• Жанр: Драматургия

Вторая книга драм посвящена жизни мифического Орфея, Перикла с его окружением в Золотой век Афин, Алкивиада, Сократа, Платона, Праксителя на его закате, и - спустя два тысячелетия - Лоренцо Медичи с его окружением в Золотой век Флоренции и Дон Жуана как ренессансной личности.

---

Сцена 3

У Царского портика (зала суда). На ступенях афиняне кучками сидят или стоят; выходит Ферамен, к нему подходит Критий.

                 К р и т и й
Что нового, дружище?

                 Ф е р а м е н
                                              А? Будь весел!
Я подсадил Тимея к Андокиду
Уговорить признать свою вину,
Назвав своих рабов, еще немногих,
Кто с ним прошелся ночью злополучной
И нас не видел, - с тем ему прощенье
Собранье вынесет постановленьем,
Что принято уже, и Андокид,
Назвав сообщников, спас жизнь свою.

                  К р и т и й
А жизни тех?

                Ф е р а м е н
                        Кого нашли, казнили;
Но из друзей - все скрылись за границу.

                  К р и т и й
Да ты всерьез политикой занялся!

                Ф е р а м е н
Покончив с осквернителями герм,
Народ призвал: к суду Алкивиада
Теперь же и привлечь, - поскольку слухи
Об играх в таинства вдруг подтвердились.
Уж арестованы Политион
И Теодор, и послана триера
В Сицилию за ним, Алкивиадом,
С приказом без насилья привезти,
Чтоб избежать волненья среди войска.

                  К р и т и й
Здесь пред судом предстанет беззащитен
Стратег, а там афинский флот и войско,
Как обезглавленное воинство,
Что б ни предприняли, - добра не будет!

                Ф е р а м е н
Кто все затеял, пусть несет ответ.

                  К р и т и й
Да он же не глупец, чтобы вернуться -
С угрозой жизни здесь лишиться зря,
За игры в таинства любви и смерти.

                Ф е р а м е н
Скорее бунт поднять он может в войске,
Сицилией к тому же завладев,
Чтобы затем тираном к нам явиться.

                  К р и т и й
Ты поступил бы так? Алкивиад -
Он демократ по вольности натуры,
Он любит справедливость, как Сократ.
Боюсь, он явится из благородства,
А чернь, припомнив все его бесчинства
Из нашей юности, казнит его,
Как льва, которому уж тесно в клетке.

               Ф е р а м е н
Фессал составил жалобу почище,
Чем первую об оскверненьи герм.
Могу сказать.

                 К р и т и й
                          Я слушаю тебя.

Ф е р а м е н. Примерно так: "Фессал, сын Кимона, обвиняет Алкивиада, сына Клиния, в оскорблении двух богинь, Деметры и Коры, путем подражания мистериям, которые он показывал у себя в доме своим товарищам, надевая длинное платье, подобное тому, какое носит иерофант, соверщающий таинства, и называя себя иерофантом, Политиона - жрецом-факелоносцем, Теодора - глашатаем, других же друзей - мистами и эпоптами, чем нарушил законы и правила, установленные эвмолпидами, кериками и жрецами элевсинских мистерий".

                   К р и т и й
Ведь, в сущности, всего была игра,
В какую с важностью играют мисты.

                 Ф е р а м е н
Алкивиаду впрямь несдобровать,
Когда бы он решился возвратиться.
Народ в невежестве своем жесток.

                   К р и т и й
Как и тиран, пусть самый просвещенный.

                 Ф е р а м е н
Да, в крайностях всегда таится зло.

Критий подходит к кучке беседующих, среди которых Сократ и красивый молодой человек, двоюродный брат Крития Хармид.

К р и т и й. Сократ! Все ходишь, испытывая афинян вопросами? Неужели не понимаешь, что ты становишься все более ненавистным для них? И ты здесь, Хармид!

С о к р а т. Критий, что тебе сказал Ферамен?

К р и т и й. Увлечение философией у безусого юноши я считаю признаком благородного образа мыслей; того же, кто совсем чужд философии, считаю человеком низменным, не пригодным ни на что прекрасное и благородное. Но когда я вижу человека в летах, который все еще углублен в философию и не думает с ней расстаться, тут уже, Сократ, по-моему, требуется кнут!

С о к р а т. Ты им и замахнулся, Критий. Боюсь, Хармид, это он из-за тебя на меня сердится.

К р и т и й. Я понимаю чувство Хармида к тебе. Я сам был в его возрасте и в его положении и испытывал к тебе то же чувство, какое было у Еврипидова Зета к его брату Амфиону. И мне хочется сказать тебе примерно так, как Зет говорил брату: "Сократ, ты невнимателен к тому, что требует внимания; одаренный таким благородством души, ты ребячеством только прославил себя, ты в судейском совете не можешь разумного мнения подать, никогда не промолвишь ты веского слова, никогда не возвысишься дерзким замыслом над другими".

С о к р а т. Да, видно, так.

К р и т и й. А между тем, друг Сократ (не сердись на меня, я говорю это только потому, что желаю тебе добра), разве ты сам не видишь, как постыдно положение, в котором, на мой взгляд, находишься и ты, и все остальные безудержные философы? Ведь если бы сегодня тебя схватили - тебя или кого-нибудь из таких же, как ты, - и бросили в тюрьму, обвиняя в преступлении, которого ты никогда не совершал, ты же знаешь - ты оказался бы совершенно беззащитен, голова у тебя пошла бы кругом, и ты бы так и застыл с открытым ртом...

С о к р а т. Как сейчас?

К р и т и й. ... не в силах ничего вымолвить, а потом предстал бы перед судом, лицом к лицу с обвинителем, отъявленным мерзавцем и негодяем, и умер бы, если бы тому вздумалось потребовать для тебя смертного приговора.

С о к р а т. Да уж, видимо, какая бы участь ни выпала, а придется терпеть.

К р и т и й. И по-твоему, это прекрасно, Сократ, когда человек так беззащитен в своем городе и не в силах себе помочь?

С о к р а т. Да, Критий, если он располагает средством защиты, о котором я не раз говорил и с тобой, и с другими, если он защитил себя тем, что никогда и ни в чем не был несправедлив - ни перед людьми, ни перед богами, ни на словах, ни на деле; и мы с тобой приходили к выводу, что эта помощь - самая лучшая, какую человек способен себе оказать.

К р и т и й. Сократ, я это и называю ребячеством, которое пора оставить, чтобы не быть смешным, чтобы не быть беззащитным.

С о к р а т. Видишь ли, Критий, я не боюсь несправедливости по отношению к себе, ибо терпеть ее лучше, чем совершать ее, хотя ты со мной не согласен, по тебе лучше самому совершать несправедливость, чем терпеть ее от других, так?

К р и т и й. Конечно, так!

С о к р а т. Но как же быть с воздаянием? Есть прекрасное предание о том, как души умерших предстают пред судом, не здесь, а там, в Аиде. Может быть, ты не веришь в это предание, но я, поскольку верю, что душа бессмертна, весьма озабочен тем, чтобы душа моя предстала перед судьею как можно здравой. Равнодушный к тому, что ценит большинство людей, - к богатству, к почестям, к власти, - я ищу только истину и стараюсь действительно стать как можно лучше, чтобы так жить, а когда придет смерть, так умереть. Я призываю и всех прочих, насколько хватает сил, и тебя, Критий, - в ответ на твой призыв оставить философию и заняться, как и ты, политикой, - и корю тебя за то, что ты не сумеешь защищиться, когда настанет для тебя час суда и возмездия, но, очутившись перед судьями Эаком, Радамантом и Миносом, застынешь с открытым ртом, голова у тебя пойдет кругом, точь-в-точь как у меня здесь, на земле, а возможно, и по щекам будешь бит с позором и сброшен в Тартар.

К р и т и й. Сократ, ты шутишь! Ты большой шутник и озорник. Недаром Аристофан постоянно упоминает тебя в своих комедиях, а в "Облаках" вывел тебя под твоим именем и в маске, которая словно пристала к твоему лицу с тех пор.

С о к р а т. Не я шутник, а твой Аристофан; таков уж нрав у комических поэтов.

К р и т и й. Но Алкивиад и в шутках всех превзошел.

С о к р а т. У нас все считают себя сведущими в благочестии и в управлении государством. Вот до какого невежества мы дожили!

К р и т и й. Согласен с тобой. А скажи, Сократ, как, по-твоему, поступит Алкивиад? Неужели он с корабля командующего смиренно перейдет на "Саламинию", посланную за ним, пусть и пообещают ему не заковывать его в цепи?

С о к р а т. Свобода - его закон; ради свободы он пойдет на все.