Иннокентий Омулевский - Софья Бессонова

• Название: Софья Бессонова
• Автор: Иннокентий Омулевский
• Жанр: Русская классическая проза

Федоров (Иннокентий Васильевич, 1836–1883) — поэт и беллетрист, писавший под псевдонимом Омулевского. Родился в Камчатке, учился в иркутской гимназии; выйдя из 6 класса. определился на службу, а в конце 50-х годов приехал в Петербург и поступил вольнослушателем на юридический факультет университета, где оставался около двух лет. В это время он и начал свою литературную деятельность — оригинальными переводными (преимущественно из Сырокомли) стихотворениями, которые печатались в «Искре», «Современнике» (1861), «Русском Слове», «Веке», «Женском Вестнике», особенно же в «Деле», а в позднейшие годы — в «Живописном Обозрении» и «Наблюдателе». Стихотворения Федорова, довольно изящные по технике, большей частью проникнуты той «гражданской скорбью», которая была одним из господствующих мотивов в нашей поэзии 60-х годов. Незадолго до его смерти они были собраны в довольно объемистый том, под заглавием: «Песни жизни» (СПб., 1883).

Кроме стихотворений, Федорову, принадлежит несколько мелких рассказов и юмористически обличительных очерков, напечатанных преимущественно в «Искре», и большой роман «Шаг за шагом», напечатанный сначала в «Деле» (1870), а затем изданный особо, под заглавием: «Светлов, его взгляды, его жизнь и деятельность» (СПб., 1871). Этот роман, пользовавшийся одно время большой популярностью среди нашей молодежи, но скоро забытый, был одним из тех «программных» произведений беллетристики 60-х годов, которые посвящались идеальному изображению «новых людей» в их борьбе с старыми предрассудками и стремлении установить «разумный» строй жизни. Художественных достоинств в нем нет никаких: повествование растянуто и нередко прерывается утомительными рассуждениями теоретического характера; большая часть эпизодов искусственно подогнана под заранее надуманную программу. Несмотря на эти недостатки, роман находил восторженных читателей, которых подкупала несомненная искренность автора и благородство убеждений его идеального героя.

Другой роман Федорова «Попытка — не шутка», остался неоконченным (напечатано только 3 главы в «Деле», 1873, Љ 1). Литературная деятельность не давала Федорову достаточных средств к жизни, а искать каких-нибудь других занятий, ради куска хлеба, он, по своим убеждениям, не мог и не хотел, почему вместе с семьей вынужден был терпеть постоянные лишения. Сборник его стихотворений не имел успеха, а второе издание «Светлова» не было дозволено цензурой. Случайные мелкие литературные работы едва спасали его от полной нищеты. Он умер от разрыва сердца 47 лет и похоронен на Волковском кладбище, в Санкт-Петербурге.

---

— Ну, этот, сейчас видно, современная косточка! — анализировал Аргунов, входя в гостиницу.

— Вежлив, уж очень некстати даже, как будто заискивает во мне… Но люблю я этих через-через вежливых людей с готовыми дипломатическими фразами!

Таково было мнение Андрея Александровича о вице-губернаторе. Но очевидно, что кандидат наш просто был почему-то недоволен сам собою и смотрел в это утро на все сквозь свое недовольство. А не доволен он был, как мы догадываемся, своей непрактичностью в обществе, непривычном к нему. Аргунов всю свою жизнь до настоящей минуты, кроме раннего детства, проводил в школе, сперва в компании товарищей-гимназистов, а потом в кругу товарищей-студентов, где обыкновенно все делается и говорится нараспашку, что на уме, то и на языке; другого общества не мог и знать Андрей Александрович, не имея в Петербурге ни родственников, ни знакомых вне окончательного круга. Он мог бы еще познакомиться с обществом из книг, но в странно устроенной голове Андрея Александровича мир художественной фантазии и мир действительности вел беспрестанно какую-то упорную борьбу, и, анализируя, например, какую-нибудь тургеневскую женскую личность, он только недоверчиво улыбался. Впрочем, у него на это было некоторое право — благотворное женское влияние покинуло его в лучшую и опасную пору детства. Он остался от матери восьми лет. Следствием всего этого было то, что в характере молодого человека образовалась постепенно одна странная черта, которую мы не рискнем назвать никак иначе, как только мнительностью. Отсюда, читатель, уже легко усмотреть, почему Андрей Александрович наш считал официальные визиты не совсем удачными, что и было, как мы доложили выше, причиной его скуки, во-вторых.

В-третьих, на нашего кандидата весьма неприятно подействовали слова вице-губернатора о совершенном отсутствии публичных развлечений в Н-ской. Наконец (будем уж весьма откровенны, скажем), Андрей Александрович скучал просто потому, что ему скучалось. Скука выражалась у него немножко по-своему: сперва он закурил папироску и бросил ее тотчас же; затем последовала громкая энергическая выходка против Н-ска и сделано несколько беспокойных шагов по комнате; потом он открыл окно, посмотрел (не разб.); немедленно его запер и улегся на диван лицом к стене; через минуту он повернулся на другой бок, потянул себя, гримасничая, за левое ухо, и в заключение, отмотнув ладонью с особенным озлоблением муху, животпопавшуюся ему, между прочим по предсказанию вице-губернатора, которая вздумала было, в видах своего развлечения, конечно, прогуляться по крутому кандидатскому носу, Андрей Александрович живо соскочил с дивана, засвистал: «Ля донна е мобиле», — и начал одеваться.

— Пойду шататься по улицам! — сказал он лениво, оканчивая свой туалет. Вручив половому ключ от своего номера и попросив, чтобы к одиннадцати часам ему приготовили ужин, Аргунов вышел и направился в первый попавшийся ему на глаза переулок. Пройдя этот переулок, он, также машинально, повернул в другой, в третий и, таким образом, вдруг очутился на набережной, встретившись на углу с чьим-то прогуливающимся семейством, которое оглянуло его с ног до головы с тем пронзительным любопытством, с каким обыкновенно смотрят провинциалы на всякое новое, прилично одетое лицо. Прохладный воздух, напитанный запахом травы и повеявший с реки прямо в лицо Андрея Александровича, мгновенно освежил его голову. Он, прищурившись и прикрыв рукой глаза от солнца, с любопытством посмотрел вдаль. По ту сторону реки тянулись в один ряд однообразные деревянные домики деревенской постройки, за ними, несколько в гору, пестрели огороды, а еще выше зеленелся мелкий березовый лес; немного правее, там, где оканчивался ряд домиков, один из признаков реки, (река) круто поворачивала за гору, образуя из себя самостоятельную речку, и потом за этой самой горой пропадала из виду. Андрей Александрович невольно залюбовался на ту сторону: «А что, разве броситься от нечего делать часа на два в объятия прорвы?» — подумал он, улыбаясь и осторожно спускаясь по обрыву к самой реке. Какая-то молодая деревенская женщина с ребенком на руках тут же весело садилась в маленькую лодку, управлять которой собирался молодцеватый парень в красной рубахе. Андрей Александрович от души порадовался беззаботному выражению их чему-то смеющихся лиц, позавидовал даже ясной возможности для них быть через несколько минут за рекой. «За реку так за реку», — решился он в минуту и отправился прямо к лодке по двум скользким бревнам, заменявшим подмостки. Эта импровизация молодого человека (вторая по нашему счету), по-видимому, озадачила на минуту веселую парочку. Аргунов заметил это и в нерешительности остановился на самом конце бревен.

— Ничего, барин, садитесь, садитесь! — сказала приветливо женщина, угадав совершенно по-женски его смущение: — перевезем (по надобности)… Погулять, видно, захотелось? — прибавила она, улыбаясь и очищая место возле себя на лавочке.

— Разве это не перевозная лодка? — спросил Андрей Александрович, садясь все еще немножко смущенный.

— Нет, перевозные-то там повыше будут… — заметил парень, указав пальцем направо.

— Вы, видно, недавно здесь?

— Недавно, — отвечал Андрей Александрович ласково.

— Вы зачем же переезжаете туда? — спросил он, несколько минут помолчав затруднительно.

— Мы ведь там и живем, — сказала женщина. — Это вот мой муж, а вот это… сыночек! — пояснила она, кивнув сперва головой на парня, а потом, поцеловав, на ребенка.

— У вас там свой дом есть, что ли?

— Как же! Дом есть — вон с балкончиком-то, с зелеными-то ставенками… Видите?

— Д-а! Вижу…

— И лодка эта у нас своя, — заметила молодая женщина как-то особенно весело, даже радостно. Ей, по-видимому, очень приятно было рассказывать про свое довольство незнакомому человеку, да еще и барину.

— Вы, стало быть, богато живете? — сказал Андрей Александрович своей соседке, улыбаясь ее (говорливости), от души желая ей доставить невинное удовольствие пококетничать перед ним этим довольством.

— Хоть небогато, да хорошо… тепло, барин, — вот что, — ответила женщина, искоса и с любовью посмотрев на улыбающегося мужа.

— Там кто же больше живет за рекой-то? Крестьяне, что ли?

— Да, всякие есть, — отвечала женщина, заботливо утирая передником нос своему сыночку.

— И крестьяне есть, и мещане… Мы ведь и сами тоже в мещанах числимся, — заключила она с комической важностью.

Счастливые лица и речи этих простых людей подействовали на скуку Андрея Александровича лучше всякого публичного развлечения. Он развеселился, настроился, так сказать, совершенно на их лад, шутил, смеялся поминутно своим спутникам, бороздил пальцами воду, обрызгивая парня в красной рубахе, а потом, будто нечаянно, повторял ту же операцию со своей соседкой, словом, во всю дорогу начал проказить как в былое время в четвертом классе гимназии. Однако ж, подплывая к тому берегу, Андрей Александрович случайно вспомнил, что у него в кармане не оказалось ни гроша медных денег, чтобы заплатить за радушную услугу, и вдруг присмирел. Он торопливо вынул бумажник, украдкой заглянул в него, делая вид, что собирается закурить папироску и отыскивает спички: между тощею пачкой ассигнаций одна нечаянно оказалась рублевого достоинства. Аргунов незаметно прибрал ее в кулак, а оттуда вместе с кулаком перетянул в боковой карман своего пальто. И от этой находки повеселел еще больше. Лодка между тем причалила. Андрей Александрович выпрыгнул из нее чуть только что не в воду, засмеялся и, воспользовавшись минутой, пока парень в красной рубахе засуетился с веслами, краснея, сунул в руку его жены свой измятый целковый, сказал: «Большое вам спасибо», — и бойко взбежал по крутой тропинке на самый верх берега. Но его громко окликнули сзади. Он невольно остановился и как-то забавно испуганно оглянулся.

— Ишь ты, какой бойкий, — говорил парень, догнав его и стараясь вручить ему рубль обратно.

— Это ты пошто забыл-то-о?

— Да я не забыл, — отвечал Андрей Александрович сконфуженно, — я это вот ей отдал…

— Нет уж, барин, видим мы, добрый вы человек, точно, а только возьмите, возьмите — нам не надо! — настаивала в свою очередь женщина, поднимаясь вслед за мужем.

— Вы это за перевоз, может? Не маловато ли, барин, будет! У нас к этому не приучено. Мы ведь не перевозчики, по спопутности только тебя перевезли — даром, значит… — толковал парень, грациозно потряхивая кудрями.

— Да я это не за перевоз совсем, не тебе, — оправдывался Аргунов. — Это вот ее мальчику на игрушку я подарил…

— А вы, барин, барин… выдумали: на игрушку! — сказала женщина, ласково покачав головой. — Бранить-то вас, знать, некому — хозяйки нет… Возьмем уж либо, Ваня, вишь, аж сам же и обижается, добрая этакая душа, — обратилась она с улыбкой к мужу.