Дмитрий Басаргин - Море, солнце и…

• Название: Море, солнце и…
• Автор: Дмитрий Басаргин
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006

---

Женщины всегда чувствуют, когда ими любуются. Чувствуют, наверное, с младенчества. Только в детстве они начинают кривляться и высовывать язык, в более же осмысленном возрасте стараются закрепиться на отвоеванном плацдарме несколько иначе.

— Ты ведь танцуешь.

Она скорее утверждает, чем спрашивает.

— Не угадала, — еще одна улыбка взрослого дяди ребенку. — Танцую я как медведь, а то и хуже. К тому же мне пора работать.

— Да? Это очень легко.

— Мне пора работать. Извини.

Музыкальный центр, тем временем доиграв какую-то разухабистую песню на «ридной мове», замолк. Не сам, конечно. Бармен Сергей вырубил, у них с шефом уговор — после особо тяжелых песен давать Бандерасу (кличка-сокращение) пару песен перекура, не больше. Публика-то идет на живую музыку, под центр можно и в варьете напротив позависать. Эксплуататоры трудового народа.

Публика разошлась по своим столикам и весело замелькала рюмками.

— Ну тогда смотри!

Она сказала это очень тихо, почти шепотом, но с такой внутренней силой, что он услышал в этом неожиданно низком голосе… Что же он услышал?

Вступление, тихий ритм, сразу с педалью. Все, конечно, смотрели «От заката до рассвета» тов. Родригеса с тов. Клуни и Тарантино в ролях отвратительных гангстеров. И уж, конечно, все помнят песню, где героиня Хайек танцует в объятиях удава-альбиноса. Песня та же, обстановка несколько иная. Очень странно… Откуда-то повеяло запахом дешевого бара, выстроенного в ацтекской пирамиде — запахом десятков разгоряченных тел, моря дешевого алкоголя, разлитого и выпитого, старого дерева, отполированного каблуками и лицами…

Она отошла на пару шагов от сцены и встала прямо перед ним так, чтобы было видно ее всю. Сначала она двигалась совсем чуть-чуть, чуть покачивая бедрами, чуть отбивая ногой такт, чуть усмехаясь. Даже если просто взглянуть на нее под другим углом, могло показаться, что она стоит на месте и играет с музыкантом в игру «гляделки». Есть такая игра, с нее начинается любое знакомство. Потом медленно, медленно, как будто задумчиво и очень женственно, ее тонкие руки поплыли вверх. Он смотрел и не переставал удивляться — эти плавные движения, от них веет таким уверенным в себе женским лукавством, такой обволакивающей беззащитностью… Всем тем, что, наверное, называли забытым ныне словом «нега». Перед ним танцевала маленькая женщина, знающая очень хорошо, на какой крючок ловятся глупые гитаристы-латинос. «Хорошо, что я не набоковский Гумберт…»

Поднимая руки вверх, она захватила кончики своих длинных черных волос, а потом отпустила, но не все сразу. И они падали тяжелыми прядями, падали… Было ощущение, что под эту песню она танцевала сотни раз, настолько четко она ловила все переходы — из спокойного куплета в буйный припев…

Ее нога вдруг взлетела вверх, так быстро, что он почти не увидел, а скорее почувствовал это кордебалетное па. Она отклонилась всем гибким телом назад почти до «мостика», волосы качнулись в сантиметре от земли. И вдруг, вернувшись назад, выбросила к нему обе руки. У нее, оказывается, тонкие чувственные пальцы, пальцы женщины, только без маникюра.

И тут, словно кто-то щелкнул пальцами, Виктор перестал видеть в этом танец. Это и не было больше танцем. Делала ли она подобие фуэте, запрокинув голову, взбивая юбку и волосы черным пламенем, выбрасывала ли вперед стройную ногу — это не было танцем.

Это было просто движение.

Так птица вспарывает крыльями воздух, смертоносно изящный гепард гонится за антилопой, электрический скат парит в прозрачных глубинах моря. Просто движение.

Но, мой Бог, какое красивое это движение!

И все это… Полуприкрытые глаза, трепещущие крылья носа, чуть приоткрытые губы на этом прекрасном юном лице — все дышало такой трагической грацией… Казалось, сама Ночь спустилась к нему, таящая наслаждение и опасность одновременно. Стоны любви и стоны ударенного ножом ведь так похожи!

Вместе с взмахом руки царственным жестом головы она бросила волосы вверх-назад.

И все остановилось. В оцепенении.

«Ф-фу, как хорошо, что я не Гумберт…».

Захлопали за забором.

Она подошла, как будто спустилась на Землю, попирая ее, пыльную, своими маленькими каблучками.

— Я танцевала для тебя. Понравилось?

— Да.

— Женщина не танцует для мужчины просто так. Это всегда… что-то значит. Понимаешь? И… все это видят и понимают, и мои братья, они абреки. Вон там сидят.

И тут произошло страшное. Наш герой захохотал, захохотал тем неожиданнее, что секунду назад смотрел на нее чуть ли не как на ангела, сошедшего вниз. Но простим ему! Он пережил сильное потрясение, а оно, как известно, предполагает самые неожиданные реакции. С таким же успехом он мог упасть в обморок со своей табуретки.

Однако она не простила. Вспыхнув, со свистом вонзила свой взгляд куда-то ему под ключицу, повернулась так, что подолом взметнула пыль и удалилась, грациозная и гордая.

* * *

Работа закончилась около часа ночи. Заведение работает до последнего посетителя — закон. И последняя пара — мужик, стриженый ежиком и с брюшком, и его дама — благоразумно решили поэкономить силы и ушли расслабленной походкой около часа.

Пустынно.

Ночной уже прохладный ветерок трепал тенты торговцев ракушками и деревянными поделками и волосы нашего героя, который решил прогуляться по набережной перед сном. Теперь он шел навстречу редким парочкам и вдруг выбрел на одинокого саксофониста, подростка лет одиннадцати-двенадцати. В геометрическом центре набережной параллельно прибою, шумевшему где-то рядом, лилась мелодия бессмертного Brubeckа, намекая, что если вам не хватает джаза… Перед пареньком, почти скрытым огромным желтопузым саксом, лежала открытая холщовая сумка. Надсмотрщика его не было видно. Виктор подошел и бросил в сумку бумажку в две гривны. Мелодия плавно закончилась.

— Привет, юноша. Как бизнес?

— Вяло. Джаз непопулярен.

— А когда он был популярен?

— В двадцатые — начале тридцатых.

— И ты помнишь такие времена? Ты б еще Наполеона вспомнил.

— Хорош подкалывать.

— Да ладно, не обижайся. Тебе бы пойти на зарплату в какой-нибудь кабак. Все лучше, чем здесь торчать.

— Я свободный художник, к тому же «Мурка» на саксе не звучит.

— Ага, и цербер твой тебя не пустит. Его ж пошлют на второй день, импресарио, блин.

— Дядя Марк неплохой, просто вино вошло в его обмен веществ. Без литра — вещества не обмениваются.

Виктор расхохотался.

— Что-то мне сегодня на умных подростков везет.

— На кого же еще повезло?

— Да так…

Тут рядом негромко просигналил автомобильный гудок и, объезжая запоздалых велорикш, мимо совсем близко прошуршал «Опель», цветом темного металлика. В нем — наша знакомая, демонстративно направившая взор в море. А также какие-то мрачного вида «пацаны». Небритые.

«Да она преследует меня сегодня».

— Вон, кстати, эта девица.

Саксофонист — по секрету, его зовут Федор — вдруг дал на саксе несколько режущих ухо, каких-то вульгарных звуков. «Ах эти желтые ботинки… фа-фа… Шагают быстро по асфальту… пап-па…»

— А причем тут мои ботинки? — Виктор взглянул на свои ноги. Он опять был в кедах. Вообще, во все поворотные или близкие к таковым моменты жизни, он почему-то оказывался в кедах. И это, в основном, было кстати — в случае драки или бегства он давал сто очков людям, обутым в сланцы. За одним, правда, исключением — смотри пример с алкоголем.

— Хэ-хэ, главная мысль — дальше. Помнишь, что было дальше?

И он заиграл еще пронзительнее и, если так можно сказать про игру на саксе, развязнее. «И ты опять идешь пешко-ом… пап-па… Я мимо проезжаю в „Чайке“!»

— А-а, вон ты о чем… «Опель», пожалуй, покруче «Чайки» будет. Я, между прочим, не знаю даже ее имени, не говоря уже про отчество и рост-вес. Так, вздорная какая-то девчонка.

— У-у, парень, ты много потерял. Эта семья здесь постоянно отдыхает. Ее зовут Нина, фамилию все равно не выговоришь, они грузины, вроде. А может, абхазы, кто их там разберет. Она — единственная дочь в семье, а эти — в машине — ее братья. То ли коммерсанты, то ли бандюки, машину сам видел.

— Угу, прямо Капулетти.

— Ты поосторожнее с ними, вспыльчивый народ. Чуть что — за кинжалы хватаются. Ну и честь сестры, сам понимаешь, для них — святое.

— Один — один, удачно подколол.

«Значит — Нина. Глупая девчонка. Надо и в самом деле подальше от них держаться. Никаких дел и, упаси Боже, трений с бандюками — принцип».

— Когда джем-то играть будем? А, Федор? Какой ты джазмен, если джемы не играешь.

— Да я бы, сам понимаешь… Но дядя Марк…

— Пошли ты его, добрый совет, заездит он тебя.

— Ага, «пошли». Сакс-то его. Отберет и все, наигрался я.

— М-да, сложно. Как сложно все. Думать буду. А ты не унывай. Адиос.