Фредерик Сулье - Мемуары Дьявола

• Название: Мемуары Дьявола
• Автор: Фредерик Сулье
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-86218-426-0

Фредерик Сулье (1800—1848) — популярнейший французский прозаик, поэт и драматург, один из основоположников жанра романа-фельетона. На стезе массовой беллетристики он первым в XIX в. (раньше А. Дюма и Э. Сю) добился исключительного всеевропейского успеха. Современники порой ставили этого автора выше О. де Бальзака. «Мемуары Дьявола» — лучшее произведение Сулье. Оно вобрало в себя опыт «готической» литературы, исторического и социального романа. Увлекательная интрига, выразительные портреты героев, роковые страсти и, одновременно, назидательный пафос, умение воссоздать вполне узнаваемые подробности реальной жизни — все это, несомненно, по достоинству оценит и сегодняшний читатель.

На русский язык переведено впервые специально для «Литературных памятников».

Кроме статьи о творчестве Ф. Сулье издание снабжено подробными примечаниями, аналога которым нет даже во французских изданиях романа.

---

Госпожа де Фаркли бледнела и дрожала все сильнее при каждом слове Луицци; заметив это, он продолжил уже мягче:

— Я кажусь вам несколько грубым, не так ли? Ну, конечно, было бы куда учтивее, если бы я оценивал вас так же, как многие другие, то есть видел бы в вас женщину на пару ночей — не более того; но меня подавила мощь несказанного очарования, что витает в воздухе вокруг вас и в данный момент, помутив мой разум, заставляет меня говорить откровенные вещи, не предназначенные для ушей обыкновенной женщины.

Слушая, госпожа де Фаркли смотрела на Луицци с робкой радостью в глазах и опасливым восторгом, которые, казалось, ей не удавалось скрыть. Наконец, сделав отчаянное усилие, она проговорила:

— Арман, неужели вы не кривите душой? Арман, учтите, в ваших руках последняя надежда жизни, сплошь состоявшей из несчастий; подумайте, Арман, что обмануть сейчас — значит убить меня. Ответьте же, Арман, как перед Богом: любите ли вы меня? Можно ли верить вашим словам?

Барон, со страстью разыгравший комедию, не прочь был узнать, как Лоре удастся сыграть свою роль, и потому воскликнул с выспренней восторженностью:

— Да, Лора, я вас люблю! Страстью безумца, страстью, пришедшей из преисподней!

— Нет! — горячо возразила Лора. — Эта страсть внушена небом, Арман; эта любовь — искупление, и она принесет нам неземное счастье, ибо не даст вам повода краснеть или стыдиться ее.

При этих словах Луицци с трудом удержался от кривой усмешки и заерзал в кресле, ожидая услышать очередную романтическую историю, в финале которой Лора окажется непорочной, как белоснежная голубка; но госпожа де Фаркли вдруг запнулась.

— Не сегодня, Арман, сейчас уже поздно. — Она улыбнулась печально, но счастливо. — Завтра; завтра вы узнаете историю моей жизни — одного слова было бы достаточно, чтобы все объяснить, но пока я не имею права произносить его. До встречи.

Луицци не стал ее удерживать, ограничившись одним-единственным вопросом:

— Встречи?! И где, когда?

— Не здесь, — ответила Лора, — я поставлю вас в известность. Ибо отныне я могу войти в этот дом только в качестве баронессы де Луицци.

Арману едва хватило самообладания, чтобы не расхохотаться тут же, при Лоре; но, обходительно проводив гостью, барон не удержался от громкого смеха:

— Умора, да и только! Не переборщил ли я со своими хитростями? Уж слишком большой успех! Госпожа де Фаркли в качестве баронессы де Луицци! Либо я великий комедиант, либо эта кукла держит меня за полного идиота!

Луицци еще не закончил свой внутренний монолог, как вдруг узрел Дьявола в том самом кресле, из которого тот неожиданно исчез еще утром; Сатана, как ни в чем не бывало, дымил не докуренной поутру сигарой.

— Ба! И ты здесь! — опять покатился со смеху барон. — Каким ветром тебя унесло сегодня утром?

— Думаешь, ты не настолько мне надоел, чтобы терять время будучи третьим в твоей содержательной беседе с господином де Мареем?

— Ах да, ты прав, бес. Я уж и забыл, как этот нахал посмел обратить тебя в бегство. А что теперь тебе здесь надо?

— Мне? Ты же сам просил меня рассказать тебе кое-что… о госпоже де Фантан, кажется…

— Ну вот еще! — фыркнул Луицци. — Не очень-то она мне нужна — опять какие-нибудь душещипательные скандалы? Я начинаю полагать, что жизнь женщин только из них и состоит. Признаться, мне все это порядком надоело.

— Барон, — Дьявол не отступал, — вы понаделали немало глупостей ради того, чтобы вынудить меня на длительные повествования, когда мне вовсе того не хотелось; берегитесь — вы можете совершить еще большую ошибку, отказавшись выслушать меня сейчас, когда я в доверительном расположении духа. Смотрите — уже час ночи; у вас есть еще часок, чтобы вытерпеть мой рассказ, и еще час, чтобы…

— Мессир Сатана, — прервал Дьявола Луицци, — я лично хочу спать. К тому же у меня пропало всякое желание высказывать нелестные замечания по адресу госпожи де Мариньон, и мне нет никакого дела до госпожи де Фантан; а потому, прошу тебя, оставь меня в покое.

Сатана послушно исчез, и Луицци улегся спать, довольный, как торговец, вовремя возвративший кредит, или как полковой капеллан, заставивший впервые исповедаться дюжину старых солдафонов.

XIV Продолжение рассказа о втором кресле

Последнее письмо

Проснувшись в понедельник, Луицци обнаружил в изголовье письмо следующего содержания:

«Арман,

Вы даже представить себе не можете, до какой степени я счастлива; счастлива оттого, что нашла наконец человека, которому могу довериться полностью и который способен понять меня; это счастье настолько помутило мой разум, что, оставив Ваш дом, я почувствовала, как душа моя преисполнилась робкой надеждой, и, хотя я когда-то поклялась раскрывать свои тайные помыслы лишь настолько, насколько мне самой это будет выгодно, я не в силах далее сдерживаться. И вот я Вам пишу. Это довольно необычное признание, ибо оно не содержит имен действующих лиц; но Ваше сердце, Ваша память и сожаления — не хочу говорить об угрызениях — должны подсказать вам, о ком идет речь. Так вот, Арман, Вам и только Вам, ибо Вы признались в любви ко мне, я рассказываю историю моей жизни.

Припоминаете ли Вы наш странный разговор вчера в Опере? Я Вам сказала тогда, что женщина, единственный раз забывшая о долге, возможно, не вспомнит о нем еще и тысячу раз? Так вот. Сейчас я хочу Вам поведать, каким образом женщина, ни разу не оступившись, может низко пасть в глазах общества только из-за невероятного стечения обстоятельств».

— Ха! — фыркнул Луицци, прочитав эти строки. — Оригинальный и весьма искусный ход! Хотелось бы только, чтобы эта история не оказалась пятидесятым переизданием произведений госпожи де Фаркли! Или ради меня она придумала что-нибудь новенькое?

Сделав это глубокомысленное замечание, Луицци удобно устроился в кресле, словно завсегдатай читальни, которому удалось достать наконец последнюю модную новеллу или роман.

Вот как начиналась эта новелла или, может быть, роман:

«Вам, наверное, известно, что я — внебрачная дочь маркиза д’Андели; я же не видела его до того самого дня, когда беды и несчастья поставили уже на моем имени клеймо позора. Вы, должно быть, не знаете моей матери, и я сама знаю только ее прежнее имя. Она принадлежала к знатному роду в Лангедоке; еще совсем юной вышла замуж, но ее супруг, вынужденный участвовать в военных походах, оставил молодую жену в одиночестве с маленькой дочерью на руках. Любовь к маленькому существу не могла удовлетворить ее страстную натуру; она встретила маркиза д’Андели, и они полюбили друг друга. В то время он занимал какой-то высокий административный пост в том городе, где жила моя мать. Но времена переменились, и за полгода до моего рождения им пришлось расстаться. Матушка родила меня в крестьянской хижине, где она пряталась подальше от людских глаз. Помогавшая ей повитуха отнесла меня к женщине, которая кормила и воспитывала меня до пятнадцати лет, ни словом не обмолвившись об обстоятельствах моего рождения; говорили, что она нашла меня на пороге собственного дома и взяла к себе из жалости. Я, конечно, верила, ибо у меня не было ни малейшего повода сомневаться в истинности этих слов.

Итак, мне исполнилось пятнадцать лет, когда первая дочь моей матери вышла замуж. Не стоит рассказывать, как она узнала о моем существовании, но однажды у ворот нашего нищего домишки я узрела карету одной из самых уважаемых и богатых дам нашего города. Последовал разговор, и, к великому сожалению, она сообщила мне лишь частичку правды: что я дочь знатной особы, которая приходится ей родственницей; что она сожалеет о ее ошибках, но не смеет осуждать. Я не знала тогда, что речь шла о матери моей собеседницы, ее имя внушало мне глубокое почтение, и я полагала, что только высокомерие, присущее всем людям с положением, воспрепятствовало этой женщине раскрыть мне правду о моем имени. Вообразите же мое удивление, когда она добавила буквально следующее:

„Ваша мать не остановилась в своем беспутстве. Оставшись вдовой, она опозорила свое вдовство точно так же, как опорочила брак: она бросила еще одного ребенка. Еще одно дитя будет жить в нищете, еще одно дитя будет ввергнуто в бедствия, которые, скорее всего, не найдут сочувствия, подобного тому, что выпало на вашу долю; примите же девочку к себе. Это ваша сестра — станьте же ей матерью, иначе она погибнет. Я обеспечу вас содержанием, о котором вы и мечтать не смели“.

И я согласилась, Арман, согласилась.

И вот первое в моей жизни доброе дело принесло мне первую беду.

Мне было пятнадцать лет, и я была красавицей. Никто никогда не поверил бы, что в таком юном возрасте можно из жалости взять к себе чужого ребенка, как это сделала когда-то для меня шестидесятилетняя женщина, и, даже не подумав приписать мне хоть капельку добродетели, все обвинили меня в грехе. Я стала матерью этому несчастному созданию, и меня в самом деле посчитали его родительницей.