Фредерик Сулье - Мемуары Дьявола

• Название: Мемуары Дьявола
• Автор: Фредерик Сулье
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-86218-426-0

Фредерик Сулье (1800—1848) — популярнейший французский прозаик, поэт и драматург, один из основоположников жанра романа-фельетона. На стезе массовой беллетристики он первым в XIX в. (раньше А. Дюма и Э. Сю) добился исключительного всеевропейского успеха. Современники порой ставили этого автора выше О. де Бальзака. «Мемуары Дьявола» — лучшее произведение Сулье. Оно вобрало в себя опыт «готической» литературы, исторического и социального романа. Увлекательная интрига, выразительные портреты героев, роковые страсти и, одновременно, назидательный пафос, умение воссоздать вполне узнаваемые подробности реальной жизни — все это, несомненно, по достоинству оценит и сегодняшний читатель.

На русский язык переведено впервые специально для «Литературных памятников».

Кроме статьи о творчестве Ф. Сулье издание снабжено подробными примечаниями, аналога которым нет даже во французских изданиях романа.

---

— А стоит ли тратиться на пиявок и горчичное семя? — усомнился Пьер. — У барона, конечно, много звонких монет, и господину Кростенкупу не жалко чужих денег на рецепты для аптекаря.

— Здоровье не может стоить слишком дорого, господин Пьер; это первейшее благо на свете, — наставительно произнесла госпожа Умбер.

— Ну и что? Лучше я буду болеть всю жизнь, чем отдавать по тридцать су за каких-то мерзких пиявок.

— Да, верно, господин Кростенкуп сам составляет счета. Последний раз, когда мы с ним лечили одного одинокого старика, пиявки стоили всего тринадцать су за горсть. Правда, покойник был всего-навсего биржевым зайцем, которому только три раза удалось обанкротиться.

— Ну уж ему-то было что намазать на хлеб!

— Не слишком жирно, господин Пьер. Порой ему и на опохмелку не хватало.

— Кажется, барон успокоился. Разве нельзя избавить его от кровожадных пиявок?

— Ну что вы! Я же говорю, он бредит! Опять начал свои сказки про прекрасных дам. К тому же ведь уже уплачено. Нельзя же не забрать у фармацевта купленный товар…

— Знаете, мне вовсе не жалко кошелек барона, просто мне кажется, нужно пощадить его шкуру. Взгляните на его пузо: оно и так все в дырках, как старая шумовка. Будто на него напала пиявочная оспа. Поставьте пиявок в счет, но не ставьте их ему на живот.

— Что ж, ваше распоряжение будет выполнено в точности, господин Пьер. Вот только как бы господин Кростенкуп не раскусил все завтра: ведь он будет искать дырки — он их каждый раз считает. А потому возьмите, пожалуй, сотню пиявок вместо семидесяти — ведь не все они впиваются в тело как положено…

— И вы заберете их себе, госпожа Умбер, чтобы они затем пользовали других клиентов?

— Нет! Я отпущу их гулять по улицам с тросточкой в руке!

— Скажите, госпожа Умбер… Меня гложет одна мыслишка…

— У вас еще и мысли иногда бывают?

— Вы так много занимались с больными… Вы когда-нибудь видели, как эти гады занимаются любовью?

— Замолчите, грязное животное! — тоном возмущенной недотроги воскликнула госпожа Умбер. — Идите, делайте, что вам велят, и заодно пришлите мне стаканчик винца и печенье. А то у меня пупок уже к позвоночнику прилип.

— Может, шампанского?

— Благодарю, но я терпеть не могу пену — у меня от нее в животе бурчит. Пришлите то же, что и раньше.

— Бордо?

— Да, бордо.

— У вас, однако, забавный вкус. Право, это вино для несмышленых птенчиков, только сон нагоняет.

— Кстати, не забудьте о кофе. А то действительно что-то я такая вся сонливая…

— Ну что ж, прекрасно! Сейчас я сам все принесу. Вот только отправлю Луи к фармацевту.

— Это кучера-то? Да он, поди, еще не проспался!

— Ну и прекрасно! Вот в таком-то виде он и нужен! Никто не правит лошадьми лучше, чем он в мертвецки-пьяном состоянии, а уж немножко винца вовсе не помешает ему дойти куда надо пешочком.

— Я смотрю, вино и вам не во вред; что-то вы так разлюбезничались…

— Я? Неужели я выпил лишнего?

— Вовсе нет; но ваши глаза блестят, как распахнутые настежь окошки в ночи.

— А это чтобы лучше вас видеть, госпожа Умбер, — пробасил лакей, приближаясь к сиделке, которая, вопреки обыкновению, вовсе не походила на старую каргу. Этакая аппетитная и весьма дородная пышечка от силы тридцати лет — слишком хороша для господина Пьера.

— Э! Э, господин Пьер! Вы слегка расчувствовались от винца…

— Ах, вам был хоть капельку моих чувств…

— А что скажет господин Умбер?

— А это еще кто такой? Неужели он существует?

— Вы уж извините великодушно, но да, существует. А где, как вы думаете, я взяла это имя — Умбер? В справочнике вычитала? Или, может быть, откопала в корзине старьевщика?

— Не сердитесь, прошу вас. Ведь на этом свете далеко не все женщины замужем.

— Возможно; но я вовсе не из их котеории — понимаете, господин Пьер?

— А! Какая разница! Разве господин Умбер может нам сейчас помешать? — И Пьер вплотную придвинулся к сиделке.

— Ну вот что! Отправляйтесь-ка в аптеку, кобелина неумытый! И не вздумайте обхаживать меня потом таким манером, а то я прилеплю парочку самых злых пиявочек прямо на кончик вашего красного носа!

— Они от этого только подобреют, да и вы тоже…

— Не говорите глупостей!

— Я предпочитаю их делать.

Здесь Луицци не удержался от раздраженного возгласа:

— Ну и прохвост!

Любвеобильный ухажер вдруг застыл с озадаченным видом и только через несколько секунд заржал, приговаривая:

— Ну и дурак же я! Совсем забыл, что он чокнутый!

— Зато у него гораздо больше здравого смысла, чем у вас, — воспользовалась моментом сиделка. — Слышите — полночь пробило; скоро фармацевт закроет аптеку, и где тогда наши пиявки?

— Бегу. Одна нога здесь, другая там. Но я вернусь! — ответил Пьер.

И он вышел, послав госпоже Умбер нежный воздушный поцелуй.

— Ну и ну! — профырчала сиделка. — Уж если бы я и захотела любовничка, то выбрала бы порасторопнее, чем этот красномордый пузан!

Это рассуждение ничуть не помешало госпоже Умбер прибрать столик, стоявший у постели больного, и придвинуть к нему поближе два удобных кресла: она явно рассчитывала провести еще какое-то время в обществе галантного лакея.

Пусть не удивляется читатель молчанию Луицци в течение почти всей этой беседы; ведь не впервые он оказался в подобной ситуации, когда позади у него был временной разрыв безо всяких воспоминаний. Влажная губка, леденившая ему лоб, и предстоявшая пытка семью десятками пиявок однозначно предупредили барона, что не стоит громко возмущаться и орать — в этом случае обращаться с ним уж точно будут как с сумасшедшим. Кроме того, он понимал, что, будучи в неведении относительно событий после предыдущей встречи с Дьяволом, он может ляпнуть какую-нибудь глупость, и тогда его заслуженно сочтут безумным; поэтому он предпочел хранить молчание и, прислушиваясь и размышляя, искал выход из затруднительного положения, в котором нежданно-негаданно оказался; удобный момент настал, по его мнению, когда он остался наедине с госпожой Умбер, и, дабы доказать ей, что он в полном здравии, вежливо произнес:

— Госпожа Умбер, прошу вас, дайте водички.

— Боже! Бочка ненасытная, а не человек! — взорвалась сиделка. — И пяти минут не прошло, как я давала вам пить.

— Простите, госпожа Умбер, — заискивающе продолжал Луицци, — но прошло намного больше пяти минут… Вот уже добрых полчаса я слушаю, как вы болтаете с Пьером.

— Ну и ну! — Госпожа Умбер подняла повыше свечу, чтобы получше рассмотреть барона. — Вот это да! Так говорит, что можно подумать, будто он в своем уме.

— Со мной все в порядке, госпожа Умбер; я могу это доказать. Будьте добры, развяжите мне одну руку, я попью сам, без вашей помощи.

— Ну да! Как же! Опять та же песня! Я вас давеча пожалела, и что же вышло? Лекарство полетело мне в нос, а кроме того, вы помяли мой чепчик за шестнадцать франков, совсем новехонький, в позапрошлом году купленный! Так что вот — пейте и молчок!

— Клянусь вам, госпожа Умбер, клянусь, — не сдавался Луицци, — я не сделаю вам ничего плохого; уверяю вас — я в своем уме.

— Прекрасно, прекрасно. Тогда пейте и спать!

— Что случилось? — в комнату вошел Пьер с двумя бутылками под мышкой; в одной руке он нес полную сладостей салатницу, в другой — тарелку с печеньем.

— Ничего, — обернулась госпожа Умбер, в этот момент подносившая Луицци чашку с целебным отваром, — опять у него одно из его просветлений; просит развязать.

— Не вздумайте! — воскликнул Пьер. — Вы что, не помните, каких трудов нам стоило не так давно уложить его обратно в постель? Лично я отведал целую дюжину хороших пинков!

— Ты получишь еще больше, холуй, — разъярился Луицци, — дай мне только выздороветь.

Лакей встал в ногах у хозяина; по-прежнему держа бутылки под мышкой, а салатницу и тарелку в руках, он в упор взглянул на барона и, скорчив трезвую, но оттого еще более мерзкую рожу, изысканным тоном ответил:

— Неплохие чаевые! Премного вам благодарен, господин барон.

— Ах ты, мразь! — Луицци рассвирепел и с неимоверным усилием попытался вырваться из пут.

В рывке он нечаянно толкнул плечом чашку, которую протягивала ему госпожа Умбер, и перевернул ее. Сиделка гневно закричала:

— Вы что, Пьер, взбесились! Разве можно так дразнить слабоумного? Это последняя чашка отвара, я берегла ее, чтобы ему хватило на всю ночь; а теперь мне придется опять готовить снадобье… если только он не обойдется.

— Ба! Конечно, черт его раздери, перебьется! — откликнулся Пьер.

— Вам легко говорить! А он будет вопить ночь напролет, что хочет пить, и я не смогу поспать ни минутки! В конце концов, это не займет много времени: чайник уже на огне, сейчас я брошу туда целебные травы, и все будет готово.