Джудит Крэнц - Пока мы не встретимся вновь

• Название: Пока мы не встретимся вновь
• Автор: Джудит Крэнц
• Издательство: Вагриус, ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-7027-0221-2

Две сестры, такие разные и в то же время похожие, от своей матери обе унаследовали красоту и страсть к авантюрам. Старшая пошла по стопам матери, выбрав яркую жизнь голливудской звезды, а младшая мечтает о небе и не представляет своей жизни без самолетов. До поры до времени она даже не подозревает, что летчик, которому она однажды спасла жизнь, станет ее судьбой.

Сестрам придется многое преодолеть, испытать любовь и измену, безумную страсть и горечь потерь прежде, чем они обретут то, ради чего стоит жить, и найдут свое счастье.

---

Какое-то время она летела, ни о чем не думая, управляя самолетом автоматически, полагаясь на рефлексы. Она глубоко переживала чувства, связывающие ее с самолетом.

Неожиданно Фредди ощутила голод и посмотрела на карту, чтобы найти ближайший аэропорт и там пообедать. Меньше чем через полчаса она прилетит в Санта-Крус. Ее белый «Райдер» мог развить скорость больше четырехсот километров в час, если ей понадобится, а кафе в аэропорту Санта-Круса Фредди нравилось. Повернув самолет в сторону маленького прибрежного городка, она подумала о том, что зря не захватила с собой бутерброд. Но уж лучше свернуть туда, чем умирать с голоду.

Как она счастлива, думала Фредди, приготовившись сбавлять высоту. Не только потому, что может летать, поняла она. А еще и из-за Мака. Вчера после ужина он поехал на машине за мороженым, так как ей вдруг захотелось мороженого. Мак вернулся с таким количеством мороженого, что его невозможно было съесть. И она сказала совершенно невзначай, шутя и совсем ни на что не намекая, что из него получился бы прекрасный отец. И он даже не насупился, не разозлился, не разволновался, не запротестовал, не сказал, что слишком стар или что это было бы неправильно, — то есть ничего из своей обычной чепухи. Он только обронил: «Мне не нужно никаких детей, когда у меня есть ты». Но что-то в его глазах подсказало ей, что она затронула его больное место. Возможно, он мечтал иметь детей, но не признавался себе в этом. Тут-то она и поняла, что когда-нибудь сможет заставить его жениться, если забеременеет. А это будет очень скоро.

В последний день сентября 1938 года Поль де Лансель погрузился в чтение вечерних газет. Весь месяц он не мог думать ни о чем другом, как о кризисе в Европе. Между тем большая часть жителей Калифорнии относилась к этому, как к одному из конфликтов, вечно раздирающих дальние страны, и по возможности игнорировала его.

Три раза за этот месяц угроза войны становилась реальной. В начале сентября Гитлер потребовал аннексии чехословацких Судет, объясняя это желанием защитить права проживающих там граждан немецкой национальности. Как известно, этот район изобиловал шахтами, промышленными предприятиями и фортификационными сооружениями. Трижды британский премьер Чемберлен летал в Германию, чтобы образумить зарвавшегося диктатора. Чехи собирались защищать свою страну, но никто в Европе, кроме Сталина, не испытывал желания воевать. Союзники Чехословакии, Британия и Франция, не хотели воевать вот уже свыше двадцати лет, после того как миллионы их граждан погибли во время мировой войны. Тридцатого сентября Гитлер и Чемберлен с согласия французского премьера Даладье подписали Мюнхенское соглашение. На этот раз войны удалось избежать. Разум возобладал.

— Слава Богу, — сказал Поль.

— Ты действительно думаешь, что теперь не о чем беспокоиться?

— Нет, не думаю. Всегда есть о чем беспокоиться… но, по крайней мере, этот документ — свидетельство доброй воли. Ты только послушай, дорогая, — сказал он и прочел вслух: — «Мы считаем это соглашение, подписанное вчера вечером, и англо-германское соглашение по военно-морским силам символом горячего желания двух народов никогда больше не вступать в войну друг с другом». Должен сказать, даже как циничный дипломат, что это выглядит правильным шагом.

— А что будет с Чехией?

— Франция и Британия дали торжественное обещание защищать ее территориальную целостность. Там всегда были проблемы, но не начинать же из-за них новую войну. Ну, теперь мы можем снова обсудить наши с тобой планы. Как ты считаешь, дорогая, когда нам лучше поехать во Францию, в конце октября или в самом начале весны?

— На сколько ты сможешь уехать?

— Я уже использовал часть отпуска в этом году. Если мы подождем до весны, я мог бы уехать на пару месяцев, а если поедем в октябре, то еще застанем конец лучшего сезона в Шампани.

— Жаль, что нас не было там, когда умер Гийом, — задумчиво произнесла Ева.

— Мне тоже. Отец в своих письмах настойчиво просит меня не оставлять дипломатическую службу ради того, чтобы помогать ему в его деле. Кажется, он думает, что от меня будет больше вреда, чем пользы, — грустно заметил Поль. — Что правда, то правда. Не так уж много я знаю о том, как делать настоящее шампанское или продавать его, но никогда не поздно этому научиться. Он говорит, что его старшие рабочие без труда заменят Гийома. Их отцы тоже работали на него, а деды — на его отца. Все это уходит в такое далекое прошлое, что трудно даже вспомнить. Точно так же он доверяет своим виноделам, братьям Мартэн. Отец еще слишком крепкий, чтобы сложить бразды правления, и твердый в своих решениях.

— Ты считаешь, что сможешь в свои пятьдесят три года акклиматизироваться там? — с сомнением спросила Ева. — В конце октября там может быть очень холодно, а весна в лучшем случае через пять месяцев.

— Ты намекаешь на то, что меня испортила Калифорния?

— Такое случается с лучшими из нас. Даже с французами. В крови происходят какие-то изменения, когда долго живешь здесь. То же и в тропиках. В один прекрасный день, а он не за горами, дом Ланселей и Вальмон перейдут к тебе, хочешь ты того или нет. От моего желания это тоже не зависит. Честно говоря, я с ужасом думаю об этом. Так зачем нам это приближать? По-моему, нам лучше подождать до весны. Мы могли бы провести месяц в Париже с Дельфиной и месяц в Шампани.

— Договорились. Май в Париже с Дельфиной, а июнь в Шампани с родителями. Будем наблюдать за тем, как пчелы занимаются любовью с цветками винограда, — пошутил Поль.

«Он опять умудрился поговорить обо всем на свете, — подумала Ева, — кроме положения в Китае и Японии, но даже не упомянул о том, что у нас есть еще одна дочь. А ведь Фредди, как он, наверное, догадывается, живет в нескольких километрах от нас». Раз Поль не хочет об этом знать, она не станет ничего говорить ему сама. Хорошо уже то, что он пришел в себя, избавившись от мучительных чувств, обуревавших его первые месяцы после ухода Фредди. Теперь Поль любил жену так же горячо, как прежде. Что касается Фредди, они давно уже пришли к молчаливому соглашению, подобному Мюнхенскому, — не вступать из-за нее в войну друг с другом.

В сентябре Дельфина начала сниматься в новом фильме. Ее партнером на этот раз был Жан-Пьер Омон. Она начала новый фильм, надеясь на чудо, которое избавит ее от наваждения, ибо считала, что ее чувство больше похоже на наваждение, чем на любовь.

Однако в конце сентября она поняла, что все не так просто. Она играла, полагаясь на свой природный талант и используя технику, обретенную за два года почти непрерывной работы. Все шло прекрасно. Какой бы сложной ни была сцена, Дельфина всегда оказывалась великолепной партнершей. Она умела слушать, а это уже было половиной успеха. Камера улавливала на ее лице больше эмоций, чем их было на самом деле. Новому режиссеру она нравилась, а ей было приятно работать с ним, хотя играла она без вдохновения. Абель пытался устроить ей контракт на фильм с участием Габена. Будущее улыбалось ей.

Омерзительным было настоящее. Ложась спать поздно, она долго не могла уснуть: ей мешали мысли о Садовски. Просыпалась Дельфина слишком рано. Сон ее внезапно обрывался мыслями о Садовски. Весь день в студии она тоже думала о нем. Так больше не могло продолжаться.

Существовал только один способ избавиться от этого наваждения — встретиться с Садовски лицом к лицу. Чары отступят перед реальностью, но для начала, чтобы преодолеть это чувство, необходимо сказать о нем вслух, открыто. Это унизительно, нелепо и совершенно не соответствует ее принципам. Если она просто скажет ему, что чувствует, он, вероятно, останется равнодушным и глухим, но это, возможно, выведет ее из неестественного для нее состояния. Еще лучше, если он пожалеет ее. Безусловно, он настолько вульгарен, что даст ей это почувствовать. Жалость! Вот что ей поможет.

Позвонив ему, она сказала, что ей необходим совет по поводу ее нового фильма. Режиссер заволновался.

— Послушай, детка, я чертовски занят, но, если у тебя проблемы, я постараюсь выкроить время. Давай встретимся у «Липпа» в восемь тридцать, хотя нет, я лучше перекушу на месте — мы переснимаем сложную сцену. Приходи ко мне домой в десять. Если меня еще не будет, значит, я убил актера. Знаешь, где я живу? Отлично, увидимся вечером.

Знает ли она, где он живет? Да она уже полгода это знает. Дельфина десятки раз проходила мимо в надежде встретить его. Она могла бы доехать туда на автобусе, на метро, дойти пешком, даже доползти хоть через весь Париж. Тем не менее, Дельфина вызвала такси. Она не хотела, чтобы ее шофер задумывался над тем, почему она едет куда-то в десять вечера и возвращается через полчаса, как незадачливый вор-домушник.

Нет необходимости подбирать особый туалет. Что бы она ни надела, ему все равно. Но, чтобы изгнать нечистую силу, надо надеть черное платье. Что-то похожее на одежду священника, аскетическое, строгое. Новое платье от Шанель с одной ниткой жемчуга. Отличное платье, купленное в прошлом году по совету Бруно. Вторая нитка жемчуга тоже не повредила бы, но она будет выглядеть более… «Опять ты за свое, неисправимая дура! — обругала себя Дельфина. Зубы ее стучали, хотя в комнате было очень тепло. — Хочешь произвести впечатление на человека, которого невозможно пронять». Но платье от Шанель вселит в нее уверенность, решила она, надев эту жемчужину осенней коллекции. Армейские офицеры, представая перед трибуналом, надевали парадные мундиры. Даже Мата Хари старалась выглядеть эффектно во время казни. Так думала Дельфина, накладывая на лицо косметику дрожащими руками и причесываясь. Теперь она выглядела моложе своих двадцати лет и гораздо красивее, потому что глаза ее были испуганными, а лицо печальным.