Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

• Название: Мелодия Секизяба (сборник)
• Автор: Назар Гельдыев
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1985

Книга «Мелодия Секизяба» — об одном из древних народов Востока — туркменах, которые ткут самые прочные и красивые ковры, выращивают самых лучших скакунов — ахалтекинских коней, бесценный золотистый каракуль, известный всеми миру.

Н. Гельдыев пишет о красивых, сильных людях, которые строят самый большой по протяжённости Каракумский канал, о людях, которые превращают пустыню в цветущий оазис. И вместе с тем, эта книга — о детстве, юности. Роман написан своеобразным, мастерским, умелым пером.

---

— Вот именно.

Отец же, довольный тем, что восстановил таким достойным образом семейную честь, заключил:

— Только так и должен поступать тот, кто хочет со мной породниться.

Тётушка Огульсенем, похоже, смирилась:

— Всегда рада вас видеть в своём доме. Приходите, как договорились, будете самыми желанными гостями.

— Ну, что ж, договорились. Освобожусь от дел и вечерком загляну, — ответил отец небрежно.

Тётушка Огульсенем совсем уже собралась уходить, но мама держала её за рукав. Очевидно решив проявить вежливость, она сказала:

— У вас, сватья Огульсенем, болят ноги. Моему Поллы-джану ничего не стоит подвезти вас на машине.

Тётушка Огульсенем задумалась на мгновение, а отец бросил на маму выразительный взгляд, из чего она поняла, что он вовсе не собирается выезжать за ворота, чтобы отвезти соседку. Но и тётушка Огульсенем решила отказаться от такого предложения.

— Как ноги не болят, а до своих ворот донесут ещё. Всё из ума у меня не выходит та машина, что перевернулась, наскочив на столб, так и вижу, как лежит она, колёсами кверху. Да упасёт вас бог, сваты, от подобного несчастья. — И она трижды сплюнула.

Отец нетерпеливо пристукивал каблуком о землю; видно было, что ему не терпится остаться без свидетелей.

— Ну, до встречи, сватья, до встречи.

При больных ногах тётушка Огульсенем обладала одним замечательным свойством: она могла появляться и исчезать почти мгновенно. Вот и сейчас она исчезала, словно и не было её минуты назад.

Отец потёр руки и сказал возбуждённо;

— Ну, Сона, дело сделано.

И вдруг, совершенно неожиданно, закружился по двору. Это было так на него не похоже, но я уже сегодня на такое нагляделся и такого наслушался, что, взлети отец в небо, наверное тоже не удивился бы. А отец всё кружился, прихлопывал в ладоши и подпевал сам себе:

Хоть землю всю ты обойдёшь,
Невесты лучше не найдёшь…

И тут, остановившись, он обнял маму:

— Ты согласна со мною, Сона, что лучше Гульнахал невесты не сыщешь?

Надо ли говорить, что мама была с ним вполне Согласна.

— Не сыщешь, Поллы-джан, именно не сыщешь. Так и представляю, как она в красном курте на голове войдёт в наш дом.

Отец был не просто доволен, он, похоже, был счастлив. Машина снова тихонько заурчала.

— Садись скорее рядом, моя Сона, — крикнул отец и продолжил песню:

Хоть голова, как снег, бела,
А хорошо идут дела…

Да, похоже, в этот день обо всех позаботились и никого не забыли. Кроме, разве что, меня.

И я, выйдя во двор, подошёл к машине.

— Отец!

— Да, сынок, — необычно ласково отозвался он.

— Теперь и я всё знаю. Вы хотите женить меня на Гюльнахал, правда?

— Правда, сынок. Святая правда. Ты, надеюсь, доволен?

— Я боюсь огорчить тебя своим ответом, папа…

Но отец не дал мне договорить:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что мы плохо о тебе позаботились? — сразу же вскипел он. — Нет, ты скажи, — наседал отец, — плохая девушка Гюльнахал? Можешь про неё сказать хоть одно плохое слово.

— Нет, — признал я. — Не могу.

— Ну, то-то, — торжествующе заключил отец. — Если не считать, что бабушка у неё чуть-чуть болтливее, чем хотелось бы, девушка тебе выбрана без изъяна.

Я видел, как гордится отец своим выбором, и знал, что причиню ему своими словами большое огорчение, но я сказал то, что должен был сделать уже давно.

— Мне очень жаль, папа, но это ваш выбор, а не мой. Свой я давно сделал. Гюльнахал — прекрасная девушка, это ты говоришь сущую правду. Но ты не знаешь, кого выбрал я, а кроме того ты не знаешь, как относится ко всем вашим затеям сама Гюльнахал.

А это не мешало бы узнать.

— Ты слышишь, Сона, чего он боится, наш сын — что он не понравится девушке. Если у неё и есть что-нибудь в голове, — сказал он со своей обычной самоуверенностью, — то едва услышит, что может породниться с нами, всё мигом выбросит из головы, клянусь своими усами, — и он погладил свои усы. — Ни о чём не беспокойся, сынок, — успокоил меня отец. Гюльнахал — послушная девушка, на всё смотрит глазами родителей. Раз их согласие на вашу свадьбу получено, значит беспокоиться нечего. А что касается ключа к её сердцу — ты найдёшь его, я уверен, — и он без хитрости подмигнул мне.

Я понял, что он, как ребёнок игрушкой, увлечён своей выдумкой. Мне даже было по-своему жаль его — ведь своим решительным «нет» я разрушал все его воздушные замки. Поэтому я старался говорить с ним как можно мягче.

— Отец, пойми меня. Мне не нужна купленная девушка. Ни эта, ни любая другая.

Отец расценил мою мягкость по-своему.

— Э, сынок, не думай, что у твоего отца глаза на затылке. Думаешь, я не знаю, кого ты выбрал? Ту самую девушку, что работает в посёлке врачом. Но, вот, видишь, ты уже покраснел. Как её зовут — не Кумыш, а?

Он подошёл ко мне вплотную:

— Знаешь, что в народе говорят? Латай дыру, пока мала. Так и здесь. Пока не зашло слишком далеко, забудь её, сынок. Это тебе говорит отец, который любит тебя. Потом спасибо скажешь.

— Как же можно бросить человека, которого любишь всей душой?

Отец ласково взял меня за плечо:

— Нелегко это сделать, сынок, знаю. Тут сразу не отрежешь — всю жизнь болеть будет. Ну а если не сможешь её забыть, дружи с ней после свадьбы, против этого у меня возражений нет.

— Мне очень жаль, отец, — сказал я. — Мне очень жаль тебя огорчать, но что мне делать — не знаю. Раз ты знаешь кому отдано моё сердце, думаю, не станешь меня неволить.

— Посмотри на него, — рассердился отец. — Посмотри на него, Сона. Вот какова благодарность за то, что я не досыпал ночами, всё стараюсь для него, а он… Нет, Ашир, не бывать по-твоему. Если ты родителей не уважаешь, и от них ничего не жди. Вот тебе моё последнее слово: скорее волосы вырастут у меня на ладони, чем соглашусь привести в дом другую невестку. Ничего не скажешь, хорошо ты отблагодарил родителей, что вскормили тебя и вспоили, одевали и обували.

— Мне кажется, ты упрекаешь меня съеденным хлебом, отец? Этого я от тебя не ожидал.

Бедная мама поворачивалась то к одному, то к другому, не в силах сказать ни слова.

— Поллы-джан, Поллы-джан, ну успокойся. Ашир, сынок, зачем ты упрямишься, расстраиваешь нас. Ну, помиритесь, прошу вас.

Но отца уже трудно было остановить. С дрожащими губами он стоял возле меня, едва доставая мне до плеча, и что-то пытался сказать, но от волнения не мог. Наконец он оттолкнул маму и закричал на неё, неповинную ни в чём.

— Замолчи, женщина. А ты, Ашир, слушай. Или ты подчинишься моему выбору и женишься на невесте, которую мы тебе нашли, или… или… — он хотел что-то сказать, но не находил самых грозных, способных меня испугать слов. — Одним словом, я тебя женю — и точка. Давай в машину, чего ревёшь, — закричал он на маму, которая утирала слёзы. И едва только мама уселась с ним рядом, он рванул с места и умчался в туче пыли, не закрыв за собой ни ворот гаража, ни ворот нашего дома.

Секизяб мне по-прежнему друг

Вот такая смешная история приключилась со мной в этот день. Трудно даже представить, что было бы, если бы не подоспевший так во время отгул. Теперь многое, чего я не понимал, стало для меня совершенно ясно: в частности — почему так изменился мой отец. Знаете, я даже не очень на него и сердился. Всё-таки по-своему он очень любил меня, и всё, что он делал, делал для моего счастья, — так, как он это счастье понимал. И кто знает, может и моя вина была в том, что случилось. Определённо была.

Ни раньше, ни позже ни единым словом я не дал понять моим родителям, что я люблю Кумыш. Сколько раз я собирался поговорить с мамой о Кумыш — и всё не решался, то одно мешало, то другое. Вот и дособирался. Я ведь чувствовал, что и папа, и мама, не имея никакого представления о Кумыш, настроены против неё. Предрассудки? Легко смеяться над ними тому, у кого их нет в крови, а мама и папа всю жизнь прожили вдали от города, и город казался им тем самым местом, откуда на человечество обрушиваются все грехи, и как осуждать их за это. Стоило мне заговорить о Кумыш и, я уверен, вспыхнул бы скандал и начались бы нескончаемые разговоры и обиды. Можно понять и меня — кому хочется обижать собственных родителей, которые готовы для тебя в огонь и воду. Но и Кумыш я ничего не мог объяснить. Она выросла в семье, где уважали свободу друг друга, и не могла понять мою собственную нерешительность. Если бы я поделился с нею своими мыслями, она могла бы отвернутся от меня, посчитав, что я ещё не созрел, чтобы самому решать свою судьбу.

И она по своему тоже была права.

А что оставалось делать мне? С одной стороны жаль родителей, от души желающих мне счастья, с другой стороны жаль Кумыш, с которой я не согласился бы расстаться ни за какие сокровища на свете.