Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

• Название: Мелодия Секизяба (сборник)
• Автор: Назар Гельдыев
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1985

Книга «Мелодия Секизяба» — об одном из древних народов Востока — туркменах, которые ткут самые прочные и красивые ковры, выращивают самых лучших скакунов — ахалтекинских коней, бесценный золотистый каракуль, известный всеми миру.

Н. Гельдыев пишет о красивых, сильных людях, которые строят самый большой по протяжённости Каракумский канал, о людях, которые превращают пустыню в цветущий оазис. И вместе с тем, эта книга — о детстве, юности. Роман написан своеобразным, мастерским, умелым пером.

---

Да, вполне впору было тут и смеяться, и плакать. Но я не стал ни плакать, ни смеяться, а просто пошёл к своему старому другу Секизябу, такому же седому от пены, и такому же вечно молодому. Так я поступал всегда, когда надо было принять какое-нибудь решение или забыть какую-нибудь обиду. Стоило только сесть у подножия водопада, как холодная, стремительная и прозрачная, как журавлиные глаза, вода смывала все печали и обиды, и, глядя, как она пузырится, клокочет и, звеня, уносится вдаль, ты забывал обо всём на свете, кроме радости, которая вместе со свежим воздухом наполняла твою грудь.

И вот я снова на речном берегу. Здравствуй, старый друг. Ты не забыл ещё меня? Как я соскучился по своему добродушному ворчанию. Подожди, устроюсь поудобней и всё расскажу тебе, ничего не скрывая. Только тебе я могу сказать всё без утайки, уверенный, что ты поймёшь меня и не станешь сердиться. Ты одновременно и учитель мой, и друг, и только тебе я обязан тем, что никогда не ощущаю себя в одиночестве. Разве не тебе я поверил тайну своей любви? Разве не при тебе мы с Кумыш поклялись любить друг друга до последнего вздоха? Разве не прячешь ты в своих водах её отражение, которым я так любил любоваться, когда мы с ней склонялись вместе над какой-нибудь тихой заводью. Да, да, я знаю твою тайну, старый и вечно молодой Секизяб: ты хранишь в своей памяти лица всех людей, когда-либо пересекавших твой поток, хороших и плохих, добрых и злых, молодых и старых…

Не раз и не два сидели мы с Кумыш на берегу Секизяба. Иногда наши отражения в водах были столь неправдоподобно чёткими, что хотелось потрогать их, убедиться, что это отражение в воде, а не в зеркале. Я и без того знал, насколько красива Кумыш, но когда видел её лицо, отражённое водой, поражался её совершенным линиям. Тогда она напоминала мне русалку из сказок, случайно встреченную на берегу одиноким путником. Внезапно налетел ветерок и рябь смыла дорогие мне черты. От неожиданности я притянул к воде руки, словно желая удержать исчезающее изображение, а Кумыш, увидев это, сказала — и я не понял, что было в её голосе: беззаботность или печаль: «Вот и унёс ветер твою русалку, Ашир». Потом, помолчав, улыбнулась и сказала: «Не грусти». Если придёшь на это место и позовёшь её любящим сердцем, она явится к тебе. Так, по крайней мере, говорят преданья».

Вот о чём я думал, пока медленно брёл по такой знакомой мне тропинке, которая сама собой должна была пройти мимо медпункта. И прошла — но кто же улыбается мне из открытого окошка улыбкой ослепительной, как тысяча солнечных зайчиков? Не надо быть мудрецом, чтобы догадаться.

— Ашир! — кричит мне Кумыш. — Погоди минутку.

Я готов ждать её и минуту, и долгие годы, но этого не требуется: она вылетает мне навстречу из-за угла дома, где расположен медпункт, и спешит мне навстречу. Как прекрасна её походка, она напоминает полёт птицы, стремительный и плавный. Как прекрасны ямочки на её щеках, когда она улыбается, не в силах скрыть переполняющую её любовь. Сколько бы мы не встречались, я всегда кажусь себе рядом с ней неотёсанным чурбаном, этакой глыбой, которую только что вывернул из земли ковш экскаватора.

Вот и сейчас лицо её светилось.

— Ну, здравствуй, Ашир…

Простые слова, правда. Но в голосе её было столько радости, столько доверия и любви, что если бы я не понимал этого до сих пор, то понял бы сейчас: никакой другой девушки я не смогу полюбить, пока я жив и в жилах у меня течёт кровь.

— И так, ты идёшь мимо меня.

— Не мимо тебя, а прямо к тебе.

— Значит прямо ко мне, но мимо работы. Ты что же прогульщиком стал? — И она шутливо наморщила носик. — Отвечай!

— Слушаюсь. Законный отгул. Вот так-то. Соскучился по Секизябу и решил поболтать с ним немного.

— А ещё по кому соскучился?

— А ещё по кому? Есть тут одна девушка, но кто она — не скажу.

— Ах, так! Тогда я тебе кое-чего скажу.

Я обнял её.

— Если не скажешь, не отпущу тебя. Люди придут в медпункт, станут искать врача, а врача нет. Запишут тебе прогул и объявят выговор. Давай, говори, что хотела.

Кумыш попыталась освободиться из моих объятий.

— Ты совсем с ума сошёл, Ашир. Действительно, сумасшедший. Скажу, конечно, скажу, только не сейчас. Это наша с тобой общая радость, в двух словах не скажешь — половина удовольствия пропадёт. Ну, отпусти меня.

— Поцелуешь — отпущу.

Она незаметно повела глазами по сторонам, нет ли кого, а потом вытянувшись во весь рост, обожгла меня своими губами. И снова я смотрел, нет, любовался её походкой, похожей на полёт: только что она была здесь и ещё воздух в том месте, где она стояла, прижавшись ко мне, благоухает, как куст роз, а теперь её нет.

Слова Кумыш не давали мне покоя. «Что хочет она мне сказать?» Наша с ней общая радость? Что же это?

Да, видно такие загадки разгадывать мне не по зубам. Думая об этом и ожидая, когда я снова смогу увидеть Кумыш, я без толку слонялся по аулу. Я пытался разгадать, что же могли означать слова Кумыш, предполагал и то, и это, но только ещё больше запутывался. Проходя через посевы, я наткнулся на стайку работавших девушек. Одна из них, которую я сразу и не узнал, окликнула меня;

— Эй, Ашир! Иди к нам, жених, угостим чем-нибудь!

И она раскатисто рассмеялась. По смеху я узнал её. Нязик! Она была всё такой же насмешницей. Сколько лет прошло с тех пор, как мы закончили школу — пять? шесть? Нязик успела и замуж выйти, и двух малышей родить. Впрочем, не она одна — почти все выпускники нашего класса остепенились и обзавелись семьями — кроме меня и ещё одного-двух парней, которые уехали на учёбу далеко от дома, в Москву и Ленинград. Среди девушек, окружавших Нязик, я заметил Гюльнахал, ту, Что отец прочил мне в невесты. Сначала я не хотел подходить к девушкам; сказать по правде, я немного побаивался острого языка Нязик, который после замужества стал, похоже, ещё острей, но всё-таки подошёл.

Да, это была всё та же Нязик, которая когда-то задевала меня своими насмешками. Замужество явно пошло ей на пользу, она как-то выровнялась, налилась и стала просто красавицей. Но смех её был всё тот же — немного игривый, немного манящий и достаточно громкий.

— Посмотрите на этого Ашира. Почти состарился, а всё невесту найти не может. Или ты ждёшь, что с неба спустится пэри?

И она снова заразительно рассмеялась и посмотрела вокруг, точно приглашая и других девушек посмеяться надо мной. Но я давно уже привык не обращать внимания на насмешки Нязик, в сущности она была совсем не злой, это просто кровь молодая в ней играла. Да, на Нязик я совсем не обратил никакого внимания, а вот на Гюльнахал смотрел во все глаза. Ничего не скажешь, она была девушка хоть куда — молода, стройна, красива и притом очень застенчива — не исключено, что по молодости, потому что она только закончила десятый класс. Только раз уловил я брошенный на меня украдкой взгляд — и только. В этом взгляде, робком и стеснительном, я уловил какой-то вопрос, но что это мог быть за вопрос — этого я не знал. Она, конечно, не могла не знать относительно сватовства. Хорошо, что все эти дела велись ещё в тайне и о них не знала, скажем, Нязик, которая вот уж не упустила бы случая почесать по такому случаю язычок. Но Нязик ничего не знает, а Гюльнахал, мельком взглянув на меня, тут же отводит взгляд, так что я не мог бы даже поклясться, что этот взгляд предназначался именно мне. Интересно всё же, что она думает о жизни и замужестве? А может она настолько подчинена родительской воле, что выйдет за того, на кого падёт их выбор? Отдано ли её сердце какому-нибудь парню, или она готова полюбить любого? И как бы то ни было, как дать ей понять, что, отдавая должное и её молодости, и её красоте, я всё равно уже сделал выбор.

Но то, что я так мучительно обдумывал, мгновенно решила насмешница Нязик.

— А ты что, Гюльнахал, стоишь перед парнем, будто язык проглотила. Можно подумать, это не ты разливаешься соловьём, стоит только появиться Чарыяру, Разве наш Ашир хуже, чем твой Чарыяр?

Вот так и всплыла на поверхность тайна Гюльнахал. Как я когда-то заливался краской, стоило хоть кому-то вскользь назвать имя Кумыш, точно так покраснела до кончиков пальцев Гюльнахал. Она так смутилась, что мне даже стало её жалко. Мне — но не Нязик.

— Смотрите, смотрите, — закричала она. — Ай да тихоня.

— Оставь её, — сказал я Нязик. — Тебе лишь бы посмеяться.

Значит это Чарыяр. А что, хороший парень, этот Чарыяр. Ему можно было даже позавидовать, что он сумел пленить такую красавицу, как Гюльнахал, и я непременно позавидовал бы ему, если бы у меня не было моей Кумыш. С Чарыяром я решил поговорить вечером в клубе, а пока, распрощавшись с девушками, пошёл к плотине. У меня был с собою крошечный транзистор и, включив его, я сразу же поймал мелодию, которую исполнял Чары Тачмамедов. Я знал эту мелодию и очень любил её. По странному совпадению она называлась «Гюльханум», но про себя я называл её «Моя Кумыш». Хотите верьте, хотите нет, я не всегда мог отличить эту безыскусную мелодию от той песни, что напевал сам Секизяб; в какой-то момент обе мелодии сливались в одну, а затем расходились, оставаясь похожими, чтобы через несколько тактов слиться снова, так что опять и опять приходила на ум мысль, что музыкант, подобно умелому рыбаку, просто выловил эту мелодию из зелёных вод Секизяба. Я так задумался и заслушался, что вздрогнул, когда чьи-то прохладные ладони закрыли мне глаза. Я сразу узнал эти ладони с тонкими гибкими пальцами, и, поглаживая их, сказал: