Арсений Замостьянов - Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

• Название: Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...
• Автор: Арсений Замостьянов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03624-6

Гаврила Романович Державин (1743–1816) — исполинская фигура в истории русской классической литературы. Но верстовыми столбами в его судьбе были, пожалуй, не книги, не оды, не собрания сочинений. Сам себя он ощущал в первую очередь государственным человеком. В разные годы Державин занимал высшие должности Российской империи: возглавлял Олонецкую и Тамбовскую губернии, был кабинет-секретарём императрицы Екатерины Великой, президентом Коммерц-коллегии, министром юстиции при императоре Александре. И при этом оставался первым поэтом Империи.

«Един есть Бог, един Державин» — так мог написать о себе только поистине гениальный поэт, и совершенно не важно, что это цитата из иронического по сути стихотворения.

Для многих из нас Державин остался в памяти лишь благодаря пушкинским строкам: уже на пороге смерти, «в гроб сходя», он «благословил» будущее «солнце нашей поэзии», лицеиста Пушкина. Но творчество самого Державина вовсе не устарело. Оно стало неожиданно актуальным в XX веке и остаётся таковым по сей день. «Многие дороги в России — литературные, политические, воинские — ведут к Державину» — так утверждает автор книги, историк и писатель Арсений Замостьянов.

знак информационной продукции 16+

---

Претенденты на мировую гегемонию всегда объясняют свою экспансию «благовидными предлогами». С древнейших времён самыми популярными объяснениями вторжения были религиозные мотивы (противника обвиняли в святотатстве) или обвинения намеченной жертвы в клятвопреступлении или тайном коварстве… Именно так начинались войны между двумя гегемонами классической Эллады — Афинами и Спартой. Они обвиняли друг друга в преступлениях перед богами — в том числе давних, мифических. Но основная стратегическая задача для всех очевидна: влияние, ресурсы, политический и торговый приоритет. А мистический флёр полезен не только для самооправдания. Мотивы «священной войны» вдохновляют, сплачивают массы, пробуждают фанатизм, без которого невозможно вести затяжную войну, полную тягот и перенапряжения сил. Державин не боялся подчёркивать мотив религиозной борьбы: ведь это, в представлении солдат, — едва ли не основной нерв экспансии. «Магомета ты потрёс!» — восклицает он после победы над Блистательной Портой. Царьград пока ещё не освобождён — но разве это свершение кажется невероятным? Даже после буйного Петра сохранился в России дух потомков Даниила Александровича — князей Московских, которые наращивали могущество медленно и неуклонно. Вот и Екатерина не любила авантюрную штурмовщину. Сначала — Дунай и Кубань, потом — Кавказ, потом — Иран и освобождение славянских народов, а уж после всего — столица империи, Константинополь. Кстати, Державин нечасто упоминал Царьград в одах. Но всегда имел в виду эту стратегическую цель.

Воинская держава готова была вступить во всеевропейскую войну. Суворов предлагал императрице идти походом на «безбожных французов». Начиналась большая игра — поопаснее трактирного фараона. В этой игре мечты Державина о Царьграде обретали реальные очертания…

ПОЖАРСКИЙ

У великой державы имеются герои не только в настоящем, но и в далёком прошлом. В те времена всё, что было до Петра Великого, воспринималось как нечто былинное, сказочное. Победу над Смутой (не столько над поляками, сколько над всенародной и государственной деградацией) не забыли: как-никак то было начало правящей династии. Но о вождях сопротивления Россия вспоминала нечасто. Гермоген, Пожарский, Минин — патриарх, князь и мещанин, почти мужик.

Державина с гимназических лет восхищал подвиг князя Пожарского. Родовитый аристократ, Рюрикович, прямой потомок Всеволода Большое Гнездо… Его отец и дед воевали за царя и Отечество, но каменных палат не нажили, пребывали в бедности. Разве это не напоминает судьбу потомков мурзы Багрима? В роковой час именно Пожарский возглавил ополчение, разбил врага, организовал выборы нового государя (по существу — выборы династии) и — отошёл в сторону. Державин нашёл в судьбе Пожарского образ идеального героя:

Который бы в боях сражался
Лишь спасть народ, царя от бед;
Перунами не возвышался,
Отнёс к другим весь звук побед;
Красой и златом не был пленным,
Простил убийцам обличенным,
Сокрыту зависть наградил;
Не вняв к себе народа клику,
Избрал достойного владыку
И над собою воцарил…

На коварство французского возмущения и в честь князя Пожарского, 1789, 1790

Таков был первый отклик Державина на французскую революцию. Перед угрозой хмельного хаоса, пожиравшего народы (Державин именно так воспринимал французские события), он вспомнил о Пожарском. После Державина эта ассоциация станет общим местом.

Опыт политической борьбы помог Державину увидеть главное в судьбе князя. Увидеть, чем он отличается от героев, спасавших Францию, Британию, Испанию… Пожарский — признанный военный вождь, политический лидер, после победы не стал претендовать ни на престол, ни на первое место рядом с престолом. Не боролся за власть, не боролся даже за влияние на молодого государя… Истинно русское воинское смирение, секреты которого хорошо знал и Суворов. В 1796 году он писал А. И. Горчакову: «О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! Он побеждает и природу, и людей. Он обошёл Альпы, как будто их и не было вовсе. Он спрятал в карман грозные их вершины, а войско своё затаил в правом рукаве своего мундира. Казалось, что неприятель тогда только замечал его солдат, когда он их устремлял, словно Юпитер свою молнию, сея всюду страх и поражая рассеянные толпы австрийцев и пиемонтцев. О, как он шагает! Лишь только вступил на путь военачальства, как уж он разрубил Гордиев узел тактики. Не заботясь о числе, он везде нападает на неприятеля и разбивает его начисто. Ему ведома неодолимая сила натиска — более не надобно. Сопротивники его будут упорствовать в вялой своей тактике, подчинённой перьям кабинетным, а у него военный совет в голове. В действиях свободен он как воздух, которым дышит. Он движет полки свои, бьётся и побеждает по воле своей! Вот моё заключение: пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем. Великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастье своё, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, — он погибнет». Это пророчество исполнилось не только в судьбе Бонапарта. Истинно русский герой, Пожарский не изменил единству мысли. Спас Отечество — и «избрал законного владыку и над собою вацарил». Тут и воинский подвиг, и подвиг смирения. Не случайно Россия вспомнила о Пожарском во дни побед Наполеона. Пропагандисты и поэты (в те годы все пропагандисты, начиная с Шишкова, были и поэтами) клялись именем Пожарского, не забывая и про Минина-Сухорука.

Историки устраивали над Пожарским неправедный суд. Оказывается, он был бездарным воеводой и слабым политиком. Действовал медлительно и не мог железной рукой установить воинскую дисциплину. Но почему же именно второе ополчение, возглавленное Пожарским, изгнало интервентов из Москвы? Да, не всегда Пожарскому удавалось держать в повиновении казаков Трубецкого — это проявилось, когда они нарушили обещание князя и расправились над измождённым польским отрядом полковника Струся, покинувшим Московский Кремль.

Ещё до фелицианского взлёта, до французской революции, в конце 1770-х годов, Державин задумал поэму о Пожарском. В этом жанре пробовал себя Ломоносов, в этом жанре ярко проявил себя Херасков. Честолюбие требовало от поэта эпических подвигов.

Державин намеревался противопоставить просвещённому Пожарскому своенравного Трубецкого — приверженца губительной вольницы. Он — исчадие смуты, раб собственных амбиций. В поэме о Пожарском Державин проявил бы себя осмысленным монархистом. Дворянин должен смирить самовластные амбиции, подчиниться идее объединения государства под властью царя.

Пожарский не был сторонником Романовых. Он опасался, что из юного Михаила Романова получится очередной боярский царь — наподобие Василия Шуйского. Пожарский верно служил Василию Шуйскому, проливал за него кровь, но история показала, что крепкого царя из хитроумного боярина не получилось. Вот если бы шведский королевич принял православие да обязался во всём советоваться с Земским собором… Но когда избрали Михаила Фёдоровича — Пожарский не обернулся фрондёром. Строил храмы, воевал, удовлетворяясь сравнительно скромным положением.

После смерти Скопина-Шуйского из всех русских полководцев только Пожарский был способен к самопожертвованию без авантюризма. Славу спасителя Руси он разделил с патриархом Гермогеном и мещанином Мининым. Но Державин сконцентрировал внимание на судьбе воина, аристократа. Во времена Пожарского Русь воевала с могущественным Польским государством. Польская тема и при Екатерине была политически актуальной.

Противостояние с Польшей продолжалось несколько веков. Во времена Державина Россия неторопливо и основательно пережёвывала ошмётки Речи Посполитой. Почему нельзя было воздержаться от экспансии на Запад? Да просто самодержавная империя не могла потерпеть, что в соседней стране притесняют православных. С другой стороны, Польша ослабла — а это, несомненно, достаточное основание для политического давления на неё… Державин напоминал самому себе и всей просвещённой России, что всего лишь полтора-два века назад поляки хозяйничали в русских городах и бороться с ними приходилось всем миром.

«Когда Пожарской, пренебрегши своё спокойствие и несмотря на раны свои, в смутное время принял на себя главное предводительство собранного войска; не поступил по тогдашним обычаям жестоко со злодеями, на убивство его покушавшимися; не прельстился богатством бояр, из осаждённой Москвы им выпущенных; не обходился с пленниками сурово, как другие, которые их имение ограбили, а самих лишили жизни; не принял короны, от народа ему поднесённой, как некоторые иностранные писатели и все обстоятельства утверждают, а возложил её на наследника по крови царской, учредя монархическое правление, — то не был ли он Герой высшей степени, человек самый добродетельный, великий, каковых мало история представляет и каковым я его представляю, придав ему слабости, не победя которых, никто великим почитаться не может?»