Валерий Пудов - Приключения Трупа

• Название: Приключения Трупа
• Автор: Валерий Пудов
• Жанр: Современная проза

ЭТО — ШЕДЕВР!

Да, эта книга — новый шедевр мировой литературы.

В ней столько небывалого, мудрого и загадочного, что, возможно, пройдут годы, десятилетия, столетия (кто знает?), и каждое поколение будет находить в ней новые достоинства.

Перед нами — волшебная шкатулка, полная драгоценных, хотя иногда и страшных, бриллиантов. Объяснить их магию так же нелегко, как одному человеку познать мир — их нужно изучать долго и сообща.

---

Доставали их даже из сажи, мимоз и экскрементов.

Не забывали и своих конкурентов: в доказательство их обманов обещали ручательство ветеранов и воз документов.

Передавали и подробности о беглеце: о морали, злобности и лице.

Уверяли, что пропал и генерал, и адмирал, и рядовой, и ездовой, что влип гражданский и хулиганский тип, что погиб с чахоткой и чесоткой, сожрал отравленный гриб, упал с перерезанной глоткой, придавленный лодкой, растерзанный плеткой, обезглавленный сковородкой, прибитый одежной щеткой, залитый таежной водкой.

Чтобы их находку взяли для пробы, украдкой предлагали подарки и взятки, наливали для сыскных чарки, танцевали вприсядку с ищейками, накрывали на столы блины с икрой, пихали из-под полы штаны с модными наклейками, подавали быстроходные машины и рисовали антикварные картины, завлекали на товарные склады и игрой в рулетку, а для услады угощали не конфеткой, а девицей: едва ли из-за границы, но убеждали, что сгодится — не королевка, не гейша, но милейшая и для отпада — девка что надо!

Желая отличиться, даже убийцы образовали из-за пая свой клуб. Вставали стеной и в раже кричали:

— Труп — мой!

Объясняли:

— Сидим из-за помойной шалавы — срам! Хотим достойной славы! И по другим статьям!

7.

Страсть уголовника — отважная, и не малость — не долька. Но у покойника оказалось не только много тел, но и каждая его часть разбежалась, как колчан стрел, орда и дорога из ничего в никуда. Останки выскочили, как метан из-под земли и рубли из банка: тысячами голов и шей, костей и кистей, ушей и почек — улов без одиночек! Не герой из-под кустов, а рой кусков! И как разобрать такой кавардак?

Но отовсюду — предлагали и утверждали, что на материале — печать причуды вояк.

А когда откопали половой член и зашептали, что ерунда — от самого, сотни женщин, не меньше, завизжали:

— Его!

А сводни залепетали, что с ним бы не пропали.

И уличали повесу по изгибу вен, либо по длине, толщине и весу.

Отмечали, что и крен наружный — под нужным углом:

— Не хрен, а лом!

Подгоняли бедствие под неприличный синдром и явно толкали следствие в бесславный публичный дом.

А едва показали образец на экране и подверстали в газетах, нашли других, и не два, а кучку. И заранее бормотали о других предметах, как кобели узнавали вдали сучку. Объясняли и район, и наклон: куда и как удалец-мастак направлял штучку.

Наконец под светом прочитали татуировку с приветом подруге за сноровку, услуги и счастье. И — напоминали, что ждали от суда наследства, которое матерый генерал оставлял за соседство и накал страсти.

8.

Но сторонники проказ даже на показ интимных трасс получали рутинный отказ.

Озорник со стажем проник в сердца масс, но его поклонники не доказали, что детали — от того беглеца, а всевозможные покойники — не подложные: от начала и лица до кала и конца.

Да и методы собирателей напугали искателей.

И поэтому для тихого выхода из положения премию населению отозвали, наводки и находки признали нечуткими шутками и жуткими утками, а грузы посчитали обузой, собрали в ряд, упаковали в тюки и отослали назад: отправляли и конгломерат лишних костей, и склад бывших людей, и шутки для услад лебедей.

В итоге объявили, что безногий пуп — не полковник, а Труп — не покойник, но враги простили ему долги, и потому бред из-за гнили — чрезмерен, а след того, кого травили, утерян.

— Обормоту, — пошутили, — ни к чему простофили!

И охоту на него — прекратили.

V. ОВЛАДЕЛИ В ПОСТЕЛИ

1.

И вдруг вспомнили о квартире, откуда давно не выходил никто: на запоре — и окно, и двери, на стук — ни ответа, а в коридоре — без потери — гири и пальто.

Удивленные пересуды — у перил, на лестнице:

— Что это? Сонные? С полмесяца!

— Газет не тащат, а ящик — забит.

— Не звери, а в клозет не спешит. Стыд!

— Пиявки в банке!

Для справки растерянно проверили доходы в банке.

И узнали: переводы поступали, как вначале.

Встревоженные захохотали:

— Живи по любви и всласть — урви и не вылазь!

Но осторожные сказали:

— Не снимали на расходы ни гроша. Связь не хороша!

И пока обсуждали в красках приметы мертвяка и ждали развязки наверняка, пересказали случай другой — и занимательный, и дремучий — с бородой: о почке одной дочки.

2. О ПОЧКЕ ДОЧКИ.

«Дочка с матерью жила. Мать от почки умерла. Дочка мать приберегла и в кладовку заперла. Людям стало ловко врать: мать устала, любит спать. Ну и — прочь гонять гостей: нет ума от новостей. А сама — считать втихую: переводы на живую от невзгоды мне как раз и вдвойне в мошне запас. И с тех пор не горевала. От своих беду скрывала. На двоих еду скупала. На виду у всех гуляла. На укор кричала: „Вздор!“ — и плела двойной забор. Стала деньги получать и на серьги, и на кладь. От стола с лихвой вкушала, да и жажду знала мало. Спелым телом расцвела. Что хотела — то могла.

Но однажды заскучала, помрачнела и упала не на печь, а на косяк, и ни лечь, ни встать — никак. А присела и — слегла, побледнела добела, а затем и посинела и совсем занемогла: свеч не жгла и спать не смела, есть не ела, петь не пела и не млела под гармонь — одолела ее вонь.

Что старьё и прах а кладовке, то — гнильё на страх плутовке!

С перепугу из-за смрада и недуга от засады ком волос она сжевала, нос зажала одеялом и признала: дом — тюрьма, виновата в том — сама, воровата — от каприза, а расплата — тело сизо. Угадала, что жадна, а за дело — и цена.

День и ночь она хрипела: „Деньги — прочь! Рожна хотела!“ От тепла и мук взопрела, отекла и вдруг — истлела.

Так, как мрак, приспела кара и угаром от кошмара низвела в пустую дымку молодую лихоимку.

Снизу вверх при всех смотрела экспертиза тело дочки, что, как жердь, дотла сгорело, а узрела — смерть от почки!»

3.

В байке без утайки признали и скотство, и сходство.

Но случай могуч, как сказка для детей, а лучшая развязка — ключ от дверей.

Искали его в металле, в куче, но с непривычки не подобрали и отмычки.

Озадаченные, снова встали в коридоре и со слова «мать» начали выяснять, кого обвинять в запоре.

И вдруг кто-то сказал, как утюг растерзал нарыв:

— Забота — моя, а я — прозорлив.

Дал сигнал не мешать с околесицей, заглянул в замочную скважину и упал на стул под лестницей:

— Точно видно: дуралей — с напомаженной киской. Перегнул на кровать. Обидно ей, низко. Не рада уступать.

В ответ — вопрос:

— А фекалий — нет?

На вопрос — ответ:

— Нос — крючком: не при моем рыле встревать. Надо вскрывать!

Собрали за домом двух понятых, пригласили здорового участкового с ломом, встали по парам паровозом — чух! пых! — разогнали машину, наддали жару и — прыг! — ударом взломали древесину!

И вмиг упали в беспорядке, как посуда с воза.

Пахнуло оттуда не разгулом, а сладким навозом.

Пролежал он там, углядели, не дни, а недели.

И вылетели вон, как влетели: в мыле — на теле, трусцой — по углам, и косой шквал ругни — в щели.

Только участковый, не знакомый с волнением жил, стал в стойку дога для исполнения правил и долга: поддержал ранг, сохранил такт, зажал нос, взбил начес, достал бланк и бойко составил акт.

4.

Акт явил и факт, и пыл:

«Труп на дому замечен один. На чуб нанесен бриолин. В постели — с неделю. Не вечен. По всему видно, гражданин без панталон. Не обеспечен. Обидно, что лица у мертвеца нет, а скелет от зоба до утробы обнажен. Но должно быть, он.

Документов и позументов полковника у покойника не обнаружено. Где они утеряны, нам невдомек. Одни уверены, что в заслуженном труде. Но дам осторожный и простой намек: возможно, рядовой. Или в суете подлог.

У ног, на плите — яснее. Тлеет огонек. Жалобно и с угаром. Стало быть, для ужина. Недаром сорочка с оторочкой отутюжена.

Какого дня и съеден ли, для меня непонятно. Судя по людям, обстановке и подготовке, нет сведений, клиент ограблен, ослаблен или был беден. Чертил на плече — смесь чернил. Занятно! А вообще здесь — отвратно.

Под потолком — корзины, но не с молоком. Не для нянек. Тянет коньяком. Не яд. Нужно, говорят, отпить, но я — на службе. Струя — не моя.

В углу, на полу, спе´реду — упаковка из дерева. Стало быть, гроб. Из осины. Без шпица. А в упор к стене — топор. Ловко! Провалиться мне чтоб, если сам не стесал на месте, стерва!

Извините, дурак, что так написал. Гам, накал событий. Нервы — нити.

Посреди комнаты — памятник надмогильный. Вона ты, срамотник, да двужильный — поди, один приволок!

Здесь и венок. Цветок — не обильный. Определяю: по краю весь поутёк.

Постановляю итог: картина ясная, гладь, эпилог, никакого чуда, не вру, ужасная скотина и неряха, убрать отсюда подобру-поздорову махом!»