Лев Альтмарк - Серые пятна истории

• Название: Серые пятна истории
• Автор: Лев Альтмарк
• Жанр: Юмористическая проза

На страницах этой весёлой книжки читатель встретит много известных политиков, деятелей культуры, писателей, чьи имена на слуху, но в совершенно необычном ракурсе. Нет священных коров и нет запретных тем, тем более для сатиры. Смешение и перекличка времён, хождение на грани дозволенного может вызвать у иного читателя бурный протест, но все персонажи книжки – непременно живые и современные нам люди. Со своими ошибками и неудачами, сомнениями и поисками – они для читателя вовсе не хрестоматийные и бронзовые, как их принято изображать в официальных источниках и биографиях. Все описанные истории, конечно же, выдумка, но… сказка – ложь, да в ней намёк…

---

Страшно сказать, как поступила бы с ними советская власть, живи они в тридцатые годы. Тут уже все параметры, как один, вписывались в расстрельные статьи. Так что лучше и не представлять, что с ними тогда бы было.

А сегодня – нашлось бы этим беднягам место в стройных рядах русских поэтов? Конечно, со святой троицей – Евтушенко, Вознесенским и Рождественским – не потягаешься, так как разные весовые категории, но и в громадную плеяду второсортных властителей дум они вписались бы с трудом. А вероятней всего, им и там не нашлось бы места, потому что уж очень замшелые они авторы, а стихи их ну никак не годятся в тексты для песен Пугачёвой, Леонтьева и – страшно сказать! – Лаймы Вайкуле.

Вот так и остались в принципе неплохие стихотворцы Дельвиг и Кюхельбекер в стороне от поэтической жизни нашей страны, которая по праву носит титул самой читающей на свете державы. Однако фамилии их не канули в лету, но вовсе не из-за литературных достоинств их носителей, а скорее из-за их диковинности для русского уха.

Афанасий Фет и Фёдор Тютчев

Афанасий Фет был очень толстым и стеснительным поэтом. Фёдор же Тютчев был наоборот строен, подтянут и в меру нахален. Единственное, что их сближало, это уверенность в том, что поэзией прокормиться никак невозможно, поэтому один всю жизнь служил офицером в армии, другой – дипломатом заграницей. И каждый из них очень завидовал своему коллеге.

Фету до смерти надоела скучная гарнизонная жизнь с ежедневными пьянками, дискотеками под радиолу в Доме офицеров, одними и теми же потными некрасивыми женщинами. Он мечтал попасть в Париж или Вену, пить настоящее шампанское, а не местную сивуху с мыльной пеной, общаться на иностранном языке с дамами высшего света, которые разглядели бы в нём не только толстый живот и кошелёк, но и не менее мощный интеллект…

А Тютчеву наоборот хотелось спуститься с сияющих дипломатических вершин, оказаться где-нибудь в глухой деревне, где можно вволю выпить родного русского самогона, покувыркаться с глупыми деревенскими девками на сеновале и смачно поматериться на окружающих, не опасаясь международных осложнений.

Но проклятый царизм очень мешал осуществлению их несбыточных мечтаний. На то он и был царизмом, чтобы мешать всему прогрессивному. Наши несчастные поэты даже периодически созванивались и часами беседовали о своей тяжёлой доле, несмотря на постоянно растущие тарифы за международные телефонные разговоры. Излив душу, они каждый раз в конце разговора обещали друг другу исполнить самые заветные желания приятеля, и ни разу друг друга не обманули.

Фет тотчас собирался и шёл на сеновал кувыркаться с девками и смачно матерился на однополчан, а Тютчев с отвращением открывал новую бутылку шампанского и шёл в какой-нибудь салон вести интеллектуальные беседы с высокопоставленными кокотками. И у каждого после этого на душе становилось чуть легче, потому что они понимали: этих жертв от них требует русская поэзия, но от своего предназначения, как ни старайся, хрен куда увернёшься…

Иван Тургенев и простой народ

Писателя Тургенева домочадцы нередко упрекали за то, что он ведёт антиобщественный образ жизни. Спит допоздна, пьёт по утрам шампанское, слушает классическую музыку, водится с иностранными артистами, а жизнь трудового народа ему по барабану. А больше всего раздражало домашних, что каждый раз после посещения туалета он мыл руки и требовал для чистки обуви сапожную ваксу.

– Разве ж так живёт простой трудовой народ, наш кормилец и поилец? – упрекали его.

– Ты где-нибудь видел умытого мужика или бабу с книжкой Пушкина или Лермонтова под мышкой? Ближе к народу надо быть, не выпячивать своё буржуазное происхождение!

– Да я ничего против народа не имею! – оправдывался Иван Сергеевич. – Он сам по себе, я сам по себе. Потребуется, я за него живота не пожалею, только… он этого пока не требует.

И так допекали его изо дня в день. Разозлился он как-то не на шутку и решил: уйду из дома на охоту, заряжу ружьё, надену шляпу, плащ, сапоги и заберу все до единой кредитные карточки. Пускай домашние потом волком взвоют, но ни копейки от меня до конца охоты не получат!

Шагает Тургенев по просёлкам и перелескам родной Орловской губернии и раздумывает про себя:

– Что это я так просто, без дела шляюсь? Напишу-ка что-нибудь по дороге, заметки какие-нибудь, а потом опубликую и назову «Записки охотника». Пускай видят, что нужды простого народа мне тоже не чужды.

Подошёл он к речке и видит странную картину. Посреди реки лодка, а в ней сидит собачонка и хвостиком виляет. Неподалеку от лодки мужик в воде бултыхается, видно, по пьяному делу за борт свалился, а плавать не умеет, потому и пузыри пускает.

– Эй, любезный! – закричал писатель. – У тебя какие-то проблемы возникли? Скажи, не стесняйся, ведь я, как и ты, против крепостничества.

А мужик знай себе помалкивает, только буль да буль, не хочет делиться с прилично одетым господином на берегу взглядами на проблему крепостничества.

– Молчишь, мужик? – не унимается Тургенев. – Это в тебе говорит, наверное, классовая ненависть?

Перед тем, как утонуть, мужик высунул из воды голову и только сумел промычать:

– Му-у! Му-у!

Обиделся на него Тургенев:

– Ах, ты так! Разговаривать не желаешь! Знай же, я напишу рассказ, в котором сделаю тебя убивцем собаки, а за твоё нежелание делиться проблемами будешь ты немым. И рассказ назову «Му-му», так и знай!

И, надо отдать должное, Иван Сергеевич сдержал обещание: написал и «Записки охотника», и рассказ «Му-му», в которых выразил своё горячее отношение к простому народу. Но слушать классическую музыку и водиться с иностранными артистами не перестал. Аристократическую натуру не переиначишь, как ни старайся.

Илья Репин и казаки

Илья Ефимович Репин был человеком весёлым и жизнерадостным, но общественно-политическая ситуация вынуждала его быть кислым и озабоченным народными судьбами. Нередко художник задавал себе вопрос: а нужны ли наши барские заморочки людям? Ведь сколько раз уже случалось, что начнёт какой-то просвещённый деятель скорбеть и мутить воду в обществе, сразу бучи возникают, в результате которых деятель приобретает титул прогрессивного народолюбца, а у холопов только чубы трещат. Быть прогрессивным Репин хотел, но народных чубов ему почему-то было немного жалко.

Бывало, соберётся он с тёплой компанией на даче у Корнея Чуковского и давай всякие шутки-прибаутки в альбом записывать и шаржи рисовать. И все присутствующие следом за ним. Ясное дело, впоследствии эта книжка станет популярной и назовут её «Чукоккалой».

Но будущей известности ему было мало, всё-таки человек он был тщеславный, и ему хотелось более основательной славы. Но как её добиться?

– Напиши-ка ты картину, – посоветовал ему Чуковский, – в которой мы всей компанией оттягиваемся. Люди мы известные, выпивать нам за умной беседой не грешно и даже полезно – вдруг сообща сварганим какое-нибудь послание, в котором откроем глаза правительству и передовой общественности на царящие беззакония! Ведь мы же частенько беседуем об этом, не так ли?

– Ни разу не слышал, – удивился Репин, – про баб – да, анекдоты про тёщу и евреев – да, а про беззакония – хоть убей, не припомню. Карикатуры и эпиграммы друг на друга сочиняем, косточки знакомым перемываем – и всё, больше никаких-таких политических разговоров…

– Тс-с! – Чуковский даже оглянулся. – Люди должны знать, что мы занимаемся серьёзными вещами, а то ты ещё проболтаешься, кого мы по вечерам из борделей приглашаем… И всё же подумай о картине, чтобы в ней была вся наша подноготная, притом с юмором, а несведущий человек видел в ней что-то другое, эпохальное.

Долго Репин раздумывал о картине. Всякие исторические ассоциации лезли ему в голову, но были они не только не весёлые, но сплошь кровавые – распятие Христа, сожжение Жанны Д’Арк, убийство Иваном Грозным сына… Что-то он, безусловно, использует в будущем, но что выбрать сейчас?

– Что-то этакое, с намёком… – повторял он, расхаживая по мастерской из угла в угол. – О, письмо казаков турецкому султану! Вот что нужно! Тут и юмор, и чуть непристойности, и застолье – всё, как у нас на даче!..

Новая работа художника очень понравилась общественности. Неизвестно, что каждый из посетителей вернисажа, где была выставлена картина «Казаки пишут письмо турецкому султану», находил в ней, но участники дачных посиделок у Чуковского только хитро посмеивались. Портретного сходства, конечно, не было, но так оно и задумывалось изначально. Уж, они-то знали, что их имена отныне вписаны в историю – пускай и таким нетрадиционным способом.