Лев Альтмарк - Серые пятна истории

• Название: Серые пятна истории
• Автор: Лев Альтмарк
• Жанр: Юмористическая проза

На страницах этой весёлой книжки читатель встретит много известных политиков, деятелей культуры, писателей, чьи имена на слуху, но в совершенно необычном ракурсе. Нет священных коров и нет запретных тем, тем более для сатиры. Смешение и перекличка времён, хождение на грани дозволенного может вызвать у иного читателя бурный протест, но все персонажи книжки – непременно живые и современные нам люди. Со своими ошибками и неудачами, сомнениями и поисками – они для читателя вовсе не хрестоматийные и бронзовые, как их принято изображать в официальных источниках и биографиях. Все описанные истории, конечно же, выдумка, но… сказка – ложь, да в ней намёк…

---

Мусоргский и Левитан

Очень хотелось композитору Модесту Мусоргскому, чтобы какой-нибудь знаменитый художник нарисовал его портрет для истории. Притом обязательно в трезвом виде, что было очень нечасто. Хотелось, видите ли, поглядеть на себя трезвого со стороны. Каков он пьяный, ему известно, потому что каждое утро кто-нибудь с ухмылочкой докладывал, как он вёл себя вчера по-свински, а вот про себя трезвого он, хоть убей, ничего ни от кого не слышал.

Посоветовали ему молодого талантливого живописца Исаака Левитана. Правда, тот в портретах не мастак, всё больше по пейзажам промышлял, но Модеста это не остановило. Что это за художник, если может нарисовать дерево и не может нарисовать чью-то физиономию? Правда, он и сам был композитором исключительно оперным и симфоническим и пробовать свои силы в попсе не отваживался, потому что там перевес был явно на стороне Паулса и даже, не к ночи будь помянут, Игоря Крутого.

А Левитан всегда в деньгах нуждался. Это было его естественное состояние.

– Так и быть, нарисую, – сказал он Мусоргскому. – Но за портретное сходство не ручаюсь. Я вам не какой-нибудь Пикассо, чтобы каждую волосинку из ноздри прорисовывать. Как получится, так получится – не обессудьте.

– Замётано, – согласился Мусоргский, – когда забирать портрет?

Тут уже удивился Левитан:

– Такие вещи за пять минут не рисуют! Нужно несколько раз попозировать хотя бы по полчаса, и тогда, глядишь, начнёт что-то получаться.

– Час? Неподвижно? – насупился композитор. – И… без капли спиртного?!

Левитан потупил взор и промолчал. Он бы нарисовал и по памяти, но нужно было набивать цену, тем более, такие заказы подваливали не часто. И потом он никак не мог вспомнить, существовала ли к тому времени уже фотография или ещё нет. А то бы щёлкнул композитора и перенёс по квадратикам фотографию на холст. И всего делов-то.

– Так и быть, – махнул рукой Мусоргский, – только я ещё не решил, какой портрет заказывать. Схожу-ка для начала на какую-нибудь выставку и посмотрю, что там за картинки выставляют…

Буквально через день Мусоргский прибежал к Левитану в студию в страшном смятении.

– Срочно прикажи подать стакан белой! Можно без закуски! – закричал он. – Это что же на современных выставках творят?! Такие страсти-мордасти, что голова кругом идёт. После таких картинок с выставки всю ночь напролёт черти мерещатся… Если и ты такой художник, то спешу откланяться – не нужно мне никакого портрета!

И, не дожидаясь ответа, убежал. С тех пор Левитан дал себе слово никогда людей на своих живописных полотнах не изображать, даже если ему пообещают очень хорошие деньги, а Мусоргский под впечатлением выставки написал замечательный музыкальный цикл «Картинки с выставки». Портрет, правда, после него остался, но вот то, что позировал он Репину во время сеансов трезвым, вызывает очень большие сомнения. Сами на портрет поглядите…

Лев Толстой и ходоки

Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой был человеком исключительно занятым. Бывало, зайдёт к нему в комнату супруга Софья Андреевна, а он сидит и очередную главу нового романа строчит. Та ему:

– Хватит чепухой заниматься, Лёвушка, хоть бы что-то для дома сделал! Захлебом, например, сходил бы в булочную или мусор вынес – вон сколько бумаг скопилось у тебя.

А Толстой отмахивается:

– Ничего ты в колбасных обрезках не понимаешь! Я же на вечность работаю, а ты мешаешь. Вот появится скоро Максим Горький, который напишет больше, чем я, тогда локти кусать станешь, да поздно будет! Так что выйди и дверь за собой прикрой, чтобы меня никакой шум от писательского труда не отвлекал. Да ещё девку какую-нибудь деревенскую пришли, чтобы мух отгоняла и чернил в чернильницу подливала.

Знала Софья Андреевна, что девка ему нужна совсем для другого дела, ведь мухи в комнате Льва Николаевича мёрли сами по себе со скуки, а чернил и вовсе не требовалось, потому что ему благодарные потомки подогнали компьютер «Пентиум», но граф, как человек подозрительный и хитрый, ото всех это скрывал.

А с девками и в самом деле была беда. Хоть Лев Николаевич из своей каморки почти не выходил, но уже почти половина Ясной Поляны была в пострелятах, как две капли воды похожих на великого писателя. Местные мужики давно голову ломали: как так получается – папаши разные – рыжие, чернявые, белобрысые, – а детишки как под копирку одинаковые рождаются: бородатые и нос картошкой. Прямо-таки мистика. Но своих жён исправно по первому требованию посылали в усадьбу. А как откажешь Льву Николаевичу – барин же! Не нарушать же субординацию.

Слава даже пошла о том, что граф Толстой по этой самой части парень хоть куда. Пожилой, глаза мутные, нос красный, бородища, как у Деда Мороза наутро после Нового года, а сил хоть отбавляй – рота солдат отдыхает. И что обидней всего, слава покорителя дамских сердец стала переплёвывать славу писательскую. Ходоки потянулись в Ясную Поляну, и всё больше женского пола. Никакие заслоны многострадальной супруги не помогали.

Наконец, даже Льву Николаевичу это надоело. Какие уж тут писания, когда девки одна другой краше за дверями толпятся, друг друга локтями расталкивают?

Собрался великий писатель, подпоясался верёвкой, положил в торбу крынку молока да краюху хлеба и отбыл в неизвестном направлении, никому не объяснив причин такого поспешного исчезновения.

Только ведь шила в мешке не утаишь. Обнаружили спустя некоторое время графа в гостинице на станции Астапово в полностью измождённом состоянии, где тот вскорости и почил в бозе. Причину смерти отписали в некрологе самую банальную – от старости и от насморка. Но ведь мы-то не дураки, всё понимаем, не правда ли? Особенно те, у кого борода с детства и нос картошкой…

Бах и Гайдн

Про жизнь Иоганна Себастьяна Баха известно совсем немного. Известно лишь, что он всю жизнь был беден, как церковная мышь, отчего после него осталось много гениальных органных произведений и ещё большее количество детей. Оно и понятно: если уж человеку не везёт с заработком, то он отдаёт все силы сочинению музыки и производству детей. А чем ещё заниматься, если ни к каким другим занятиям он не приспособлен?

Пришёл к нему однажды в гости другой известный композитор Йозеф Гайдн, который, в отличие от Баха, был в относительном достатке, написал музыки ничуть не меньше, а детей у него почти не было. Разговор между ними шёл, естественно, по-немецки.

– Послушайте, уважаемый херр Бах, – начал Гайдн, – мы с вами одного поля ягоды, потому буду говорить прямо, не петляя и не прикрывая двуличность мысли вычурностью и завуалированностью фразы. Умные люди сообщили мне, что вы с вашими творениями будете забыты буквально сразу после смерти, и вспомнят о вас этак лет через двести, не раньше. Печальная перспектива, не правда ли?

– Не менее уважаемый херр Гайдн, что же это за люди злоязычные? – обиделся Бах. – Откуда им известны такие гнусные подробности? Назовите мне имена, и я их разделаю так, что ещё при жизни их позабудут!

– Секрет фирмы! – уклонился от прямого ответа Гайдн.

– Но я не об этом пришёл потолковать. Есть у меня к вам заманчивое предложение. Может, для разгона выпьем по бокалу вина?

– Ага, – насторожился Бах, – я с вами выпивать сяду, а вы мне, как Сальери Моцарту, в бокал яду насыплете? Ну, уж нет, будем разговаривать на сухую. Да и в холодильнике у меня негусто… Слушаю вас, ни к чему тут долгие прелюдии и фуги.

– Что ж, как хотите, уважаемый херр Бах, – вздохнул Гайдн и пошевелил острым кадыком по пересохшему горлу. – Из тех же осведомлённых источников мне стало известно, что в будущем самым большим спросом станут пользоваться произведения, сочинённые в соавторстве. Взять, к примеру, Ленина и Сталина, Лебедева и Кумача, Соловьёва и Седова – это же титаны культуры, слава которых никогда не померкнет! Вот я и подумал: чем нам прозябать в неизвестности, может, объединим усилия? Мы с вами столько наворотим – чертям в аду тошно станет!

Бах, может, и не возражал бы после такого странного предложения выпить с Гайдном бутылочку-другую доброго бургундского, но был, повторяю, беден, как церковная мышь, а вино и в те времена стоило немалых денег.

– Нет, – мужественно отказался он, – не хочу Никого не желаю пускать на свою творческую кухню. Этак вам понравится совместное сотрудничество, и вы попроситесь в мою постель, а у меня, извините, по этой части перебор.

И тотчас с треском выгнал Гайдна из своей убогой квартирки, а потом сел и написал очередную мессу, название которой приблизительно переводится так: «Избавь меня, Господи, от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь». Но, видимо, композитора так расстроило сообщение Гайдна, что он эту мессу спалил в камине. Оттого в его богатом творческом наследии зтого произведения не найти.