Владимир КОРОТКЕВИЧ - Черный замок Ольшанский

• Название: Черный замок Ольшанский
• Автор: Владимир КОРОТКЕВИЧ
• Издательство: «Мастацкая лiтаратура»
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1984

История уходит корнями в глубокую древность 18 века. В те далекие смутные времена князь Ольшанский крадет казну и драгоценности повстанцев, но таинственным образом исчезает, оставив манускрипт, в котором указано местонахождение сокровищ.

Палеограф и писатель Антон Космич находит пергамент с шифрованным указанием о спрятанных в подземелье Ольшанского замка сокровищах. Но эти сокровища ищет и последний отпрыск рода Ольшанских, сотрудничавший в годы войны с фашистами…

Тайна манускрипта будет открыта, но какой ценой…

---

– Да, – подхватил Гончаренок. – С вами, что здесь без года неделя, а подкапывается под авторитет руководителей, мы еще поговорим.

– Охотно. Тем более что больше всех подкапывают авторитет руководителей такие, как вы.

Ольшанский, видимо, хотел выругаться, но махнул рукой.

Они ушли, и тут неожиданно заголосил им вслед человек в кепке, надетой задом наперед.

– Ага! Ага! Вот вам божья кара! Рушили замок? А вы знаете, что тут было?! Вот вам… Что тут было! Вот вам божья кара.

И двинулся за ними в сопровождении эскорта своих псов.

И только теперь я понял, что человек этот – умалишенный.

– Змогитель Михась Иванович. – Ковбой протянул мне руку. – Местный преподаватель белорусского языка.

– Шаблыка Рыгор Иванович, – представился другой. – Учитель истории. Спасибо вам, вы пришли вовремя.

– Два Ивановича, – сказал я. – Что же, Космич Антон Глебович. Историк.

– Полагаю, в самый раз нам теперь отправиться в чайную, – сказал Шаблыка. – Я вообще-то не люблю, но после вот этого у меня от волнения даже колени дрожат.

– И у меня, – поддакнул Ковбой. – Да и за знакомство.

Мы наконец оставили загаженное поле боя, снова вышли в парк, перешли мостик, миновали костел, прошагали метров триста тихой улочкой и вышли в чайную, небольшую комнату со стойкой, десятком столиков, окном на кухню и тремя окнами на тихую, сонную улицу.

Молодая и удивительно свежая буфетчица скучала за стойкой, потому что еще было рано и народа совсем не было. Ковбой сразу по-ковбойски подкатился к ней.

– Данусенька… Р-радость моя… Как я рад видеть вас по-прежнему молодой, как восход, полной, как луна в полнолуние, свежей, как роза.

– Э-э, да он помесь ковбоя с поэтом, – тихо сказал я.

– Да ну вас, Михась Иванович…

– Я не Михась. Я Змогитель. Я все смогу.

– И меня уговорить?

– И вас, – свирепо ответил учитель.

Скорчил жалостную рожу и, указывая на бутылку коньяка, чувствительно пропел:

– Дайте бедному шуту звездочку вон ту.

Буфетчица засмеялась.

– А что ему, – сказал Шаблыка. – Молодой, кавалер, дурачится.

Мы сели за стол и выпили за знакомство.

– Ну, эта история с Броником им теперь надолго охоту до таких штучек отобьет, – сказал Шаблыка.

– Не говори, – сказал Ковбой-поэт, – Гончаренок – это такая свинья, что не отвяжется. Как будто ненависть какая-то в нем сидит и к замку, и ко многому. Это он подбил Ольшанского. Нутром чую.

– Да. – Шаблыка вертел в руках очки. – Я тоже считал бы, что он гад ползучий, если бы мы вместе с ним в гестапо не были…

– В гестапо? – удивился я.

– Ну да. Меня взяли по подозрению за участие в подполье, хотя прямых доказательств не было. Ведут через комнату, а он стоит, руками упершись в стенку под охраной собаки. Увидел – сделал вид, что не узнал, дай бог ему…

– И как же вы оттуда вышли?

– Продажные они были. Нашего редко кого купишь. Ну, одного-двоих. А у них только одного-двоих и не купишь. Выкупили нас. Тем более что доказательств не было. Гончаренок, говорят, держался, язык проглотив. А то, что характер дерьмо, – дело десятое.

– И все равно, – опять вскипел Ковбой, – я ему «бандитского отродья» не прощу.

– А почему… – И я осекся, едва не сказав бестактности.

Змогитель тыкал вилкой в котлету.

– Здесь секрета нет. Все знают. Был я по глупости после войны несколько месяцев в банде, щенок зеленый, несовершеннолетний. Р-романтики захотелось. В филиале банды Бовбеля-Кулеша. Самого-то не видел. И хорошо, что попался мне хороший человек. Щука была его фамилия. Он мне и объяснил, что я такое. Ну, я свою вину искупил. Благодаря ему и мне мой филиал приказал долго жить, частично сдавшись, а основную часть с самим Кулешом к Палинскому болоту прижали и уничтожили до последнего. И сам Кулеш, раненый, в трясине утонул. А он мне «бандитское отродье». С-сука!

– Ладно, успокойся, – положил ему руку на плечо Шаблыка.

– Послушайте, а кто этот, в кепке козырьком назад?

– А-а. Людвик Лопотуха, – сказал грустно Шаблыка. – Помешанный. Тихий. Иногда только что-то непонятное говорит. Ну и кепка. И собаки его страшенно любят. Видели? Табунами ходят. Немецких овчарок только боится и швыряет в них камни.

– Откуда же он такой, несчастный человек?

– У нас тут в сорок четвертом немцы какую-то работу вели, а потом рабочих человек четыреста, поляков и наших, расстреляли в полукилометре отсюда. Да памятники вы потом сами увидите, в парке стоят. Наш памятник, общий, и польский. Мы тут с одним польским районом дружим, так они приезжали и поставили еще и своим. – Змогитель вздохнул. – Страшная была история.

– А Лопотуха здесь при чем? – спросил я.

– Говорят, что не ему ли одному удалось из-под расстрела как-то убежать, – задумчиво ответил Шаблыка. – То ли он был единственным случайным свидетелем. И тронулся, глядя на весь этот ужас. Но теперь от него уже никто ничего и никогда не узнает. А был ведь хороший, культурный человек. Окончил гимназию и единственный из всей Ольшанской округи окончил тогда Пражский университет. Несколько языков знал. А теперь только и можно от него добиться, что сторожит он здесь могилы. Пропал человек. Мешки на мельнице таскает. Жалеют его.

Продолжать разговор на эту тему было неприятно, тяжело, и я перевел беседу на другую тему:

– Послушайте, а что это у вас рассказывают про какую-то женщину с каким-то там черным монахом?

– А-а, продолжение легенды XVII столетия, – скептично улыбнулся Шаблыка. – Валюжинич и Ганна Ольшанская. Слыха-а-ли.

– Ну, нет, – оживился Ковбой-поэт. – Вы можете смеяться, говорить, что я олух, а я верю: что-то такое есть. И в последние несколько лет опять объявилось. Уже несколько человек говорили. Люди напрасно трепать языками не будут, и дыма без огня не бывает.

– Так что?

– Говорят, действительно, в некоторые ночи появляются. И если придешь в такую ночь и подойдешь осторожно, то увидишь. Идут иногда по костельной галерее, иногда – по замку. Размытые, туманные. Идут, и исчезают, и ничего не говорят.

– Ты коньяка больше пей, – сказал Шаблыка.

– Да я почти и не пью. Как и ты. Но верю, есть что-то такое. Прохаживаются, идут.

Мы смотрели на тихую и добрую деревенскую улицу, на березы, которые готовились зазеленеть, на ослепительно белые стволы яблонь на угольно-черной лоснящейся земле.

– Н-да, – сказал я, – гляжу я, у вас тут идиллия.

– Идиллия, – сказал Шаблыка. – С контрастами.

Глава XI Белая Гора

Прошли праздники, обычные, всем вам известные праздники в маленьком поселке. С трибуной, обтянутой кумачом, с самодельными флагами, с солнцем и первыми, еще робкими намеками на зелень, с демонстрацией, которая состоит преимущественно из школьников, и с любопытным поросенком, который вылез на улицу, ко всеобщему оживлению, как раз на середину дороги: людей поглядеть и себя показать.

А потом где-то слышится гармошка, перед клубом танцуют пары. И в сердце закрадывается грусть, что тебе этого уже совсем не хочется, что твои балы отшумели безвозвратно.

Прошел с учителями и учениками, просто чтобы не быть одному, чтобы посмотреть на оживление других, а вечером удрал с вечеринки от Вечерки (действительно, частенько они у него бывали) к Змогителю в его холостяцкий дом (у него родители умерли, и он жил один), куда вскоре явился и Шаблыка, и хорошо мы провели праздник, хотя ничего особенно жареного и сдобного у нас не было.

Числа третьего я заметил за речкой, на возвышенности наискось от замка, человеческие фигурки и понял, что это и есть археологи, о которых говорил мне Вечерка, – те, разведка которых уехала незадолго до моего приезда, явились уже экспедицией.

Решил идти к ним. Надо же было познакомиться с будущими «коллегами» по работе. Тем более что, когда доведется лазать в развалинах, все равно заметят, и понадобятся объяснения. Шатким мостиком перешел речку и сразу понял: холм, лежавший передо мной, – городище. Старое, одно из ранних славянских в этих краях. Позже на этом месте, возможно, стояла и крепость XI–XII столетий.

Я вскарабкался наверх и увидел обычную картину: неровный квадрат метров сто пятьдесят на двести с возвышениями по краям и легким прогибом посредине, россыпь мельчайших черепков, размером с ноготь мизинца, вымытых еще осенними дождями, огромный, совсем еще голый дуб в одном из углов площадки и людей, сидевших под ним среди разбросанного имущества – разных там ящиков, пакетов, бочонков и бог знает чего еще.

Были там три девушки в возрасте лет двадцати и парень года на два старше их, которого я сразу узнал, потому что встречались в какой-то семье. Сидел с гитарой в руках белозубый, худой, темноволнистоволосый и «большие надежды подающий» будущий археолог Генка Седун собственной персоной. А за его спиной возвышались две четырехместные жилые палатки и две палатки для инструмента и прочего. На таком фоне Генка в своих страшно потертых, но настоящих техасах с мустангом на заднице, в красной черноклеточной ковбойке выглядел – «заскучаешь». А девчатки были обычные, только милые по молодости, из той породы студенток-лаборанток, дело которых шифровать, обрабатывать материалы, сидеть на раскопках и заниматься расчисткой.