Владимир КОРОТКЕВИЧ - Черный замок Ольшанский

• Название: Черный замок Ольшанский
• Автор: Владимир КОРОТКЕВИЧ
• Издательство: «Мастацкая лiтаратура»
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1984

История уходит корнями в глубокую древность 18 века. В те далекие смутные времена князь Ольшанский крадет казну и драгоценности повстанцев, но таинственным образом исчезает, оставив манускрипт, в котором указано местонахождение сокровищ.

Палеограф и писатель Антон Космич находит пергамент с шифрованным указанием о спрятанных в подземелье Ольшанского замка сокровищах. Но эти сокровища ищет и последний отпрыск рода Ольшанских, сотрудничавший в годы войны с фашистами…

Тайна манускрипта будет открыта, но какой ценой…

---

– Практически псу под хвост твоя работа, хлопец, – сказал Мультан.

– А далее стоп под знаком корабля, – безнадежно сказал я.

– Восемь стоп под знаком корабля, – повторила она, посчитав по пальцам. – Н-да, негусто.

Мультан ковырял носком сапога землю.

– Вот что, – проворчал он наконец. – Так ты тут ничего не найдешь. Я вот что сделаю. Я тебе внука своего младшего, Стасика, пришлю. Он настоящий Мультан. И он с Васильком Шубайло, другом своим, такие сорвиголовы, что весь замок с головы до пяток облазили. Может, они тебе чем-то помогут.

– Спасибо, дед. От детей в таких случаях действительно может быть больше пользы, чем от взрослых.

– То-то.

– Что же, – спросил я у Стаси, – вы копать начнете? Но ведь еще сыро.

– Пока будем готовиться. Настоящие работы начнем, когда учеников, у которых экзаменов нет, отпустят и когда немного подсохнет.

– Шаблыка тут им помог, – сказал дед.

– Да. Стоит копать. В случае чего и вам поможем. Заходите к нам.

– Что же, буду рад.

Мы стояли над откосом. Ветер веял со стороны замка, от небольшой реки. Справа и слева были видны пруды, и на одном из них игрушечная отсюда мельница. Было широко-широко.

– А городище это называется Белая Гора, – сказала она.

– Да, Белая Гора, – повторил дед.

До костела нам с дедом было по пути. Шли, болтали о том, о сем. От плебании нам под ноги бросился рыжий пес, помесь дворняги с ирландским сеттером. Прижав уши, начал ласково скулить.

– Кундаль, Кундаль, – трепал его дед. – Гляди ты, какой жирный. Как мешок. Ну, скоро на охоту с тобой пойдем. Тогда сбросишь жир. Пойдем на охоту?

Собака начала прыгать от радости.

– Верите, наловчился, холера, чтоб он был здоров, рыбу ловить. Иногда такую здоровенную принесет. И не знаю, или он ныряет за ней, как водолаз, или еще как. Зайдите ко мне, – пригласил Мультан. – Поглядите на сторожку. Вот так здесь и ночую каждую ночь: жена, дети и внуки в хате, а я тут. Поэтому моя баба и запретила мне часто бриться… Ревнует, холера.

Сторожка была самой необычной из сторожек, какие мне когда-либо доводилось видеть. Целых две комнаты. И большие.

– Здесь вход отдельный, – сказал дед. – Ни к селу, ни к городу он. Клира поубавилось, вот и отдали мне под сторожку. А вещей разных столько: все непригодное сюда сложили да еще из бывшего дворца собрали и принесли.

Это было в самом деле так. В первой комнате – голландка, топчан, стол и табуретки, а кроме того, еще и поломанная фисгармония, кресло с высокой «бискупской» спинкой, старый буфет черного дерева (стекла в нем отсутствовали, и на полках виднелись кружки, стаканы, чайник, картофель и лук россыпью).

Во второй комнате в углу лежали доски икон и рулоны иконных полотен, стоял стол на «орлиных» ножках (когти орлиной лапы сжимали шары, на которых стол и стоял) и пара кресел-инвалидов.

И в обеих комнатах на стенах висели портреты. Некоторые были порваны, некоторые потемнели до того, что на них почти невозможно было что-нибудь рассмотреть. А посредине одного был круг расплавленной краски – видимо, ставили ведро с кипятком.

Портреты были, может, и не очень художественные, но музейные. На некоторых виднелись латинские надписи или славянская вязь.

– Ксендз сюда перетаскал. Что в хатах купил, что на чердаках нашел.

– Дворец ведь сгорел.

– Э, не так много в том дворце и добра было. Кое-что успели вытащить.

– Куда же оно подавалось?

– А кто знает? Тут перед освобождением такое творилось… А потом, когда немцы удрали, а наши еще не пришли, было еще хуже.

– А что?

– Бовбель-Кулеш разгулялся. И разобрать нельзя было, кто кому голову сворачивает.

– А хорошо тут у вас. Мне бы сюда перебраться.

– Что, вечеринки у Вечерки надоели?

– Да я и сам могу. Но там уже слишком.

– И вот, гляди ты, хороший человек – заведующий клубом – поискать, даром что образования не хватает, а вот привязалась этакая чума – и ничего нельзя поделать.

Вздохнул:

– Надо поговорить с ксендзом. Глядишь, и мне ночью не так скучно будет. Не будешь же всю ночь ходить, иногда и посидеть хочется… Поговорить. А Стасика вам завтра в помощь пришлю. Он – Мультан, а я уже на старости лет начинаю наше уличное прозвище оправдывать – Потеруха[60]. Потеруха старая и есть.

Он проводил меня с костельного погоста.

– Дед, – сказал я, глядя на галерею, – а что это про женщину с монахом всякие байки брешут?

И тут дед посерьезнел:

– Э-э, если бы это байки! Правда. Сам видел.

– И в замке видел?

– В замок ночью не хожу. Боюсь. И все боятся. Говорят, и там бывают. А я вот тут видел, на галерее. Идет что-то светлое, как сам день, а рядом тень, будто сама ночь.

– Ой, дед!

– Брешу, думаешь? Чтоб мне со старухой и внуками дня не прожить.

– Специально приду взглянуть.

– Они не каждую ночь ходят. Я однажды набрался смелости, взобрался на галерею (в случае чего, думаю, пальну из ружья). Исчезли. Спустился на погост – снова идут.

В доме у моего хозяина царило тихое отчаянье. В тот день Зелепущенок должен был проводить брата, который приезжал к нему на праздник из Донбасса, и еще при мне они пошли на автобусную остановку в Ольшаны.

Мария Семеновна, полная, добрая, синеглазая, была вся в слезах и заламывала руки; то ли с отчаянья, то ли от того, что они у нее каждую весну и осень нестерпимо болели. Была она в «сахарном» звене. А вы знаете, что такое сахарная свекла? Ни для сортировки семян, ни для прореживания всходов машин пока не придумано. «Надо будет привезти ей из Минска глицерина, – подумал я. – Это же надо, не слышать про глицерин. А ведь руки такие черные, потрескавшиеся, страшные».

– Что, не приходил еще?

– Нет. Антоська, миленький, дорогой, встрень ты его, пожалуйста, сходи ты в Ольшаны, поищи его.

– По какой дороге?

Ольшаны местечко длинное, и потому в Ольшанку из него ведут три дороги. Мария Семеновна виновато смотрела на меня, и я понял, что придется перемерить ногами все три.

– Хорошо. Дайте только его резиновые сапоги и фонарик.

– Сыночек, бога молить буду. А сапоги – вот. Потому что и впрямь, может, в поле забрел, может, в Выдрин Яр скатился, может, в канаве где лежит. А по ним же еще вода из пущи бежит. Снег ведь еще, должно быть, в пуще.

Вздохнув, я пошел от освещенных окон во тьму.

Прыгал по дороге огонек фонарика. Я обследовал Выдрин Яр, там, где он подходил почти к дороге, – ничего. Перед самыми Ольшанами потянулся лес с густым подлеском. На опушке что-то темнело. Я повел фонариком в ту сторону. У деревьев стоял Гончаренок, видимо, только что окончив справлять малую нужду, и я опустил фонарь. Малоприятно, когда на тебя светят в такой момент.

Показалось мне или нет, но в этот момент что-то будто шевельнулось в кустах.

А бухгалтер – я слышал шаги – поспешил ко мне, легко перепрыгнул канаву и стал рядом.

– А-а, Антон Глебович, – сказал дружелюбно, словно между нами ничего не произошло. – А я думаю, кто это светит. Закурить не найдется?

– Есть, Тодор Игнатович. Возьмите фонарик, посветите. – Я вскрыл пачку ножничками.

– Большой ножик, – заметил он. – Все есть.

– Все. Даже, видите, приспособление для вытаскивания гильз из казенника. Охотничий нож.

– И ногти можно постричь. Ну хорошо, пошли. До Ольшан недалеко, но все веселее вдвоем.

«Зачем ты к лесу перся? Мало тебе было придорожного кювета, чтобы еще через него прыгать да месить вспаханное поле? Наконец, не мое это дело. А дорога действительно будет короче, если идти вдвоем».

– Какие дела привели вас сюда, Антон Глебович?

– Буду обследовать замок. Любопытная история связана с ним.

– Новая?

– Да нет, очень старая. Темная история тут триста с лишним лет назад произошла.

– А кому дело до трехсотлетней истории? – рассмеялся он, явно удивленный.

– Мне.

– Ну, разве что вам. А тут и недавних хватает. Вы бы Шаблыку порасспросили о подполье, о гестапо.

– Спрошу и об этом. Не мне, так другим пригодится. Тем, что для новой истории живут.

– Кгм…

…Обратно я возвращался новой дорогой. В одном месте мне показалось, что в поле за канавой как будто что-то темнеется, я шагнул туда, но не рассчитал и зачерпнул воды выше одного голенища.

Нет, это просто лежал кусок бревна.

– Тьфу ты, черт! – выругался я.

Я подходил уже к Ольшанке, справа от меня неясно виднелись деревья и, темнее ночи, черный силуэт замка. И вдруг я остановился. Резко, как будто неожиданно наткнулся грудью на что-то острое.

В одной из башен замка горел огонь.

Маленький, он в этой тьме казался розово-синим. И когда я сделал несколько шагов вперед, – исчез. А когда я повернул назад – загорелся снова.

«Что такое? Кому понадобилось зажигать огонь в этой темной, мертвой, как гроб, – нет, более мертвой, чем гроб, – хоромине?»