Аполлон Коринфский - Народная Русь

• Название: Народная Русь
• Автор: Аполлон Коринфский
• Жанр: История
• Год: 1995
• ISBN: 5—88590—309—3.

Новая серия «Русичи» включает в себя труды дореволюционных и современных исследователей и ученых, занимающихся вопросами культуры, этнографии, истории России, русского фольклора, быта и обрядов. Ее открывает работа А. А. Коринфского «Народная Русь», впервые изданная в 1901 году в Москве, когда-то широко известная, но незаслуженно забытая в родном отечестве на многие десятилетия и, наконец, снова увидевшая свет. Богатый фактический материал, любовь к земле русской, к простому народу, к родному языку — все это не оставит читателя равнодушным.

---

За Малой Пречистого, в девятый день сентября-листопада, — чествуется Православной Церковью память святых Богоотец Иоакима и Анна. В этот не запечатленный особыми поверьями и обычаями в изустном простонародном дневнике, но твердо памятуемый убогими певцами — каликами перехожими день в посельской глуши еще и теперь можно услышать умилительное воспевание стиха духовного о «Христовых праотцах». Стих этот начинается цветистой запевкою: «Живоноснейший сад, одушевленный град, град богосозданный, его же украси Господь и возвыси, чтем лик богозванный, собор Богоотец и святых Праотец. Богопреображенный, песньми и хвалами, сердцем и устнами, первее рожденных». Затем — вслед за этим двенадцатистишным вступлением, идет длинный перечень имен, с приуроченными к каждому из них величаниями: «Перваго Адама, от Бога созданна, Того же руками праматере Еву, жизнь реченну, перву с дщерьми и сынами. Авеля претверды по смерти победы кровию гласяща; Сифа же преумна и благоразумна, письмены светяща; мужа благосерды Еноса надежды и со небопарным (воспарившим-вознесшимся на небо) великим Енохом, Ноем патриархом, всех нас отцем славным. Сима срамочестна, Афета пречестна, с теми иерари — Мелхиседек славный, Авраам преславный чтется патриарха. Чтет и Исаака верных душа всяка, с Наумом боговидным, с Иаковом бодрым, Иовом предобрым, долготерпеливым, дванадесяточтен лик благоукрашен патриарх святейших семя Авраамско, священие царско, бого-почтеннейших. Иосиф Прекрасный, в премудрости ясный, сониям провидец; Аарон священный и богоспасенный Моисей Боговидец; и Ор Добронравный, Веселеил славный…» В заключительном звене этой цепи имен поминаются: «Зоровавель драгий, Иосиф преблагий, Иоаким, Анна, Сарра и Ревекка, Мариам, Девора, с теми и Сусана». В безвестном, слившемся со стихийной народною творческой волною слагателе этого стиха, несмотря на значительные неточности, замечаемые в последнем, виден человек, сведомый в книжном деле, но и в то же самое время еще не вполне оторвавшийся от плодородной почвы народного миросозерцания.

На 10-е сентября падает память св. Петра и Павла, епископов никейских. День этот слывет в народе «осенним Петро-Павлом». Старое поволжское ходячее слово замечает по этому поводу: «На Руси два Петро-Павла — большой да малый, летний (29-го июня) да осенний». И, — подобно тому, как, по уставу старых людей, блюдущих заветы отцов, разрешается с Петрова дня есть клубнику, землянику и другую ягоду, — с осеннего Петро-Павла можно рвать рябину, делающуюся с этой поры менее горькою, чем прежде. «Осенний Петро-Павел — рябинник!» — гласит крылатое слово народное, приговариваючи: «Выйдем на долинку, сядем под рябинку — хорошо цветет!», «Под ярусом-ярусом висит зипун с красным гарусом!» (загадка о рябине), «Не твоему, черна-галка, носу красную рябинушку клевать!» и т. д. Собирая и вывешивая пучками под крышу ягоду-рябину («чтобы прозябла-провяла, сахару понабрала»), деревенский люд всегда оставляет на каждом рябинном кусту часть ягод — на птичий зимний прикорм: «дрозду-рябиннику, снегирям краснозобам и всякой другой птичьей сестре-братье.» В этом высказывается трогательная любовь простого человека к матери-природе.

За «Федориными вечорками» (11-м сентября) идет Корнильев день (12-го — память священномученика Корнилия-сотника). На него выдергивает-выбирает деревня последние (кроме репы) корневые овощи, начиная с картофеля, кончая хреном. «Корнильев день на дворе — всяк корешок в своей поре!» — говорит народ, прибавляя к этой примете: «С Корнилья корень в земле не растет, а зябнет!», «Корнилий святой — из земли корневище долой!» и т. п. По распространеному в подмосковной деревенской округе поверью, начиная с этого дня, змеи и всякие гады перебираются с полей в трущобы лесные, где и уходят в землю — до весеннего пригрева. Этот день — «канун постного праздника» Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня (14-го сентября). Воздвиженье — третья встреча осени (первая — на Семен-день, вторая на Малую Пречистую), «первые зазимки». Об этом дне и связанных с ним поверьях-приметах и обычаях ходит в народной Руси расцвеченный красными-крылатыми словами длинный сказ, стоящий наособицу ото всех других. Бабьему лету — конец. «Со Воздвиженья осень к зиме все быстрее движется!» — замечают деревенские погодоведы, но сами же и добавляют к этому: «Воздвиженские зазимки еще не беда, — что-то скажет Покров-батюшко (1-е октября)!» В этот праздник по многим местам рубят капусту — с песнями да с угощеньем. «Здвиженье-капустницы!» — говорят о нем в народе.

Следом за Воздвиженьем-праздником — день Никиты осеннего. Осенний Никита (вешний — 3-го апреля) зовется в посельском быту «гусепролетом», «гусятником», «репорезом». Ломающий сентябрь пополам Никитин день в просторечьи слывет «гусарями». «Пришли Никиты-гусари, гусей смотри!» — подает совет хозяйственный опыт:

— «До Никиты-гусятника гусь жиру нагуливает, после Никиты прогуливает!» 15-е сентября — праздник гусятников. В старые годы на него соблюдалось немало любопытных, в пережитке уцелевших и до наших дней обычаев. С незапамятных пор держали на Руси гусей, не только для хозяйства (на убой), но и «для охоты». Гусиная охота была издавна одною из любимейших забав на Москве Белокаменной, да и по другим исконно-русским местам. Гусаки-бойцы откармливались совершенно особо ото всех других гусей и — наметавшиеся в своем боевом деле — ценились на большие деньги, составляя похвальбу-гордость хозяина-охотника. Твердо памятовали русские люди, что «делу — время, потехе — час». Никита-гусятник был для многих часом потехи. Обхаживали в этот день любители гусиного боя друг друга. Собиравшиеся в обход запасались мешочком с пшеницею. При входе стучали они в дверную притолоку, особым причетом очестливым вызывая хозяина показать «охоту». Хозяин приглашал гостей дорогих на загородь, где жила-оберегалась у него «гусиная свора». Сопровождая гостей, он не забывал угостить их доброю чаркой вина из предусмотрительно захваченной сулеи. Пили гости, рассыпали гусям пшеницу. Желая выказать особо-дружеское расположение к кому-либо из гостей, хозяин дарил ему гуся. Получивший подарок должен был отдарить его тем же. Подаренный гусь передавался из полы в полу при троекратном целованье и уверениях в нерушимой дружбе. Целый день ходили гусятники-охотники из дому в дом. Вечером все гурьбой шли — зваными гостями — на пирушку к самому богатому и тороватому из своей братии, заранее предвкушая ничем для них не заменимое удовольствие гусиного боя. В таком доме стояла на столе круговая чаша с зеленым-вином или медом сыченым. Каждый гость, входя, пригубливал эту чашу и клал на стол калач — «гусям на новоселье». Когда собирались все званые-прошеные, хозяин вносил в горницу пару убранных красными лентами лучших гусей-бойцов из своей охоты. Гусей этих обрызгивали медом, пили над их головами мед и зелено-вино. Во время боя бились об заклады, — причем бывало и так, что разгоряченные спором охотники вступали чуть не в рукопашную, совершенно забывая о мирной-праздничной цели своего веселого прихода.

Во времена барщины было в обычае на осеннего Никиту подносить боярам от каждой вотчины гуся с гусынею. Делали это выборные старики. Подносимая гусыня накрывалась красным платком; гусь подносился со льняной плетенкой на шее. Барская семья встречала челобитчиков в сенях и приказывала угостить их вином. Этот обычай соблюдался еще в 40-х — 50-х годах. По народному поверью, гусей стережет, ото всякого лиха оберегает Водяной. Памятуя об этом, еще в недавние времена считали гусехозяева необходимым «задобрить дедушку» в ночь под Никитин день. Для этого носили на реку нарочно откармливавшегося «жертвенного» гуся, отрубали здесь ему — с особым причетом — голову и, обезглавленного, бросали в воду, упрашивая речного хозяина принять подарок, не гневаться и не оставлять гусей береженьем на будущее время. Голова жертвенного гуся относилась на птичий двор, из опасения, чтобы Домовой, ведущий всему счет «по головам», не проведал о сделанном Водяному подарке и не прогневался бы, в свой черед, на это. С Никиты-осеннего начинают бить гусей на продажу. По селам-деревням принимаются об эту пору ездить барышники-торгаши — приглядываться к гусям, прицениваться. — «Все — гусь: были бы перья! Чайка — гусь и ворона — гусь!» — приговаривают они, сбивая цены один перед другим. «Гусей перебьем — все дыры (в хозяйстве) позаткнем!» — думается в это время продавцам; а случается порою и так, что мужик, доверившийся неутешительным вестям краснобая-торгаша, по пословице — «За курочку гуська отдаст (продешевит)». «Одним гусем поля не вытопчешь!», — оправдывает он свою торопливую доверчивость, — «Птице теленка не высидеть!» и т. д. На Никитин день примечают по гусям о предстоящей погоде. «Спросили бы гуся: не зябнут ли ноги?» — говорит деревня, уверяя, что гусь лапу поджимает — к стуже, стоит на одной ноге — к морозу, полощется в воде — к теплу, нос под крыло прячет — к ранней зиме. Дикие гуси с 15-го сентября свой гусепролет начинают: высоко летят — к дружному да высокому половодью вешнему, низко — к малой весенней воде.