Аполлон Коринфский - Народная Русь

• Название: Народная Русь
• Автор: Аполлон Коринфский
• Жанр: История
• Год: 1995
• ISBN: 5—88590—309—3.

Новая серия «Русичи» включает в себя труды дореволюционных и современных исследователей и ученых, занимающихся вопросами культуры, этнографии, истории России, русского фольклора, быта и обрядов. Ее открывает работа А. А. Коринфского «Народная Русь», впервые изданная в 1901 году в Москве, когда-то широко известная, но незаслуженно забытая в родном отечестве на многие десятилетия и, наконец, снова увидевшая свет. Богатый фактический материал, любовь к земле русской, к простому народу, к родному языку — все это не оставит читателя равнодушным.

---

«На Ивана Постного — хоть и пост, да разносол!» — оговаривается убравшаяся с полевыми работами деревня черноземной-хлеборобной полосы. И впрямь, есть чем угостить — даже строго придерживающемуся заветов старины — хлебосольному домохозяину гостей званых-прошеных в этот постный полетний праздник, приходящийся во многих селах престольным-храмовым днем. Вместо запретного круглого пирога — загибает в этот день «праздничная» хозяйка долгий. Начинка найдется знатная: грибы-грузди, грибы-масленики, грибы-рыжики, которых перед этим временем и в лесу, и в залесье хоть лопатой собирай да граблями огребай. Кроме грибов, идущих на похлебку и на закусь-заедку, — всякой ягоды в пироги можно завернуть: и костяники, и голубики, и черники, и брусники, и смородины. В огороде — свекла с морковью, редька-ломтиха найдутся хозяйке на подмогу, гостям на угощенье. Овсяный кисель, — не говоря уже об ягодном, — тоже мимо стола не проносится, хоть бы и в праздник: особливо, если к нему сусла-пива да сыты медовой поставить. Знают деревенские хозяйки, что и «кулагой» (пареное соложеное тесто с калиною, — местами зовется «саламатою») — тоже не побрезгают гости. «Кулажка — не бражка!» — приговаривают они, подавая эту лакомую стряпню с погреба после сытного постного обеда, — «упарена-уквашена, да не хмельна, ешь в волю!». Ждут — не дождутся кулаги малые ребята: все ведь они — кулажники-сластены зазнамые. Сумеет деревня и постный праздник справить по заведенному, честь-честью, — в грязь лицом не ударить в те годы, когда Бог мужика урожаем благословит за труды праведные. «Не до праздника, не до гостей, когда не только в церкви, а и на гумнах — Иван Постный!» — оговаривается старая молвь крылатая. «Не бойся того поста, когда в закромах нет пуста! Страшен — мясоед, когда в амбаре жита нет!», «В год хлебородный — пост не голодный!», «Господь хлебца уродит — и с поста брюхо не подводит!» — повторяет деревня, в поте лица, по слову Господню, вкушающая хлеб свей, — для которой каждый урожайный год составлял истинное благословение Божие даже и в те далекие, затемненные язычеством времена, когда русский пахарь-народ молился не Троице единосущной и нераздельной, а Перуну, Велесу, Даждьбогу и всем другим обожествленным силам всемогущей матери-природы.

В старые времена, до двадцатых годов XIX-го столетия, соблюдался в народной, богатой обычаями, Руси следующий праздничный обряд торжественный, приурочивавшийся непосредственно ко дню 29-го августа. Собиралась-сходилась — по нарочитому зову — молодежь со всего села к околице. Приносилась туда — заранее кем-нибудь из старых людей накануне приготовленная — глиняная, одетая в холщевый саван, кукла: без малого в рост человеческий. Особенностью этой куклы было то, что она делалась без головы. Эту безголовую куклу поднимали две молодых девушки и бережно, в благоговейном молчании, несли на руках впереди толпы к реке, где на самом крутом берегу, останавливались и клали свою ношу наземь. Вся толпа начинала причитать над куклою, как над дорогим и близким ей покойником. Причиталось — особыми причетами, не сохранившимися, к сожалению, ни в записях наших бытоведов, ни даже в памяти народной. По прошествии некоторого времени, оплаканного глиняного покойника поднимали на руки двое молодых парней и при вопле толпы — с размаху бросали в воду. Этот обезглавленный человек в саване олицетворял — в глазах совершителей описанного обряда — св. Иоанна Крестителя, нераздельно сливавшегося в суеверном народном воображении с побежденным темными силами красным летом.

У покойного Вс. В. Крестовского[70] в его известных очерках «Двадцать месяцев в действующей армии в 1877–1878 годах», есть между прочим, краткое упоминание о справляющемся в Болгарии празднике «Пиперуда» (красная бабочка). Этот народный болгарский праздник совпадает по времени и некоторым частностям с нашим Иваном Купалою (24-м июня). По свидетельству названного писателя, в этот день молодые сельские девушки наряжаются в листья болотных трав и выходят в поле искать мотыльков, распевая при том особую обрядовую песню, а к вечеру делают из глины куклу без головы и кидают ее в реку, в воспоминание обезглавления Иоанна Крестителя. Связь этого, соблюдаемого и теперь обычая с нашим — исчезнувшим без следа под всесокрушающей рукою седого Времени — несомненна и может служить явным доказательством того, что и балканским славянам сродни самобытный дух русского народа, явственным образом засвидетельствовавшего о братской любви к ним своей кровью, пролитой за освобождение болгарских и сербских братьев, устлавшего костьми своих доблестных воинов кровавый путь к Стамбулу.

На Ивана Постного в Тульской губернии наблюдают за полетом стай. Если журавли летят от Тулы на Киев, то, по приметам, вскоре после Семена-дня наступят холода. «Лебедь летит к снегу», — говорит туляк-погодовед, — «а гусь к дождю!», «Лебедь несет на носу снег!», «Ласточка весну начинает, соловей лето кончает!», «Сколько раз бухало (филин) будет бухать, по столько кадей хлеба будешь молотить с овина!», «Чай, примечай — куда чайки летят!» Длинный ряд тульских примет-поговорок о птицах заканчивается остроумным замечанием: «Петух не человек, а свое все скажет и баб научит!»

Иван Постный — последний предосенний праздник — был в старые годы на Руси «полетним» не только потому, что окончательно завершал собою летние красные дни, открывая широкую дорогу торную ненастной осени, — но и оттого, что являлся последним, заключительным, праздником целого года. Через двое суток после этого дня (1-го сентября), починая новый год, шел день Новолетия.

XXXVII Сентябрь-листопад

Св. Симеон-Столпник (Летопроводец), в прежние времена приносивший на Русь день Новолетия, починает в настоящее время своим приходом последнюю, сентябрьскую, треть года. Первый месяц этой трети — сентябрь-листопад («вресень» — у малороссов, «грудень» — у словаков, «рюян» — у кроатов) дышит осенней свежестью, моросит мелким дождем ненастным, завывает-ревет осенними бурями (отчего и слыл некогда в народной Руси «ревуном»), — оправдывая этим старинные поговорки: «Батюшка-сентябрь не любит баловать!», «В сентябре держись крепче за кафтан!», «Считай, баба, осень с сентября по шапкам да по лаптям!», «В сентябре и лист на дереве не держится!» Начинается сентябрь-месяц бабьим летом, в некоторых местностях продолжающимся неделю (с 1-го по «Аспосов день» — 8-е число), по другим уголкам светлорусского простора захватывающим и целых две седмицы — с «Семена-дня» вплоть до Воздвиженья, 14-го числа. «Хвалилися бабы да бабьим летом на Семен-день, а того бабы не ведали, что на дворе сентябрь!» — подсмеиваются в ненастные дни сентября-листопада-деревенские краснословы над падкими до праздничанья бабами, но и сами не забывают, что у мужика, по народному присловью, «в сентябре-осеннике только те и праздники, что одне новыя новины».

Сентябрь — конец полевых работ: остается во время него в поле разве одну «зябь зябить» (запахивать землю под пар, на весну), да жнивье выжигать, стадами утолоченное. О последнем и вспоминает деревня в поговорке: «В сентябре — огонь и в поле, и в избе». К 1-му числу сентября — последний досев ржи для самого неторопливого хозяина-пахаря. «Семен-день — севалка с плеч!» — говорят в народе, убежденном, что позже этого срока, установленного многоопытными и богобоязненными дедами-прадедами, и сеять грешно. «Семен-день — и семена долой!», «На Семен-день до обеда сей-паши, а после обеда на пахаря вальком маши!» — приговаривает посольский люд, провожающий об эту пору лето, встречающий осень, торопким шагом идущую на поля, орошаемые не одним дождем-росой, а и трудовым потом многомилионноголового правнука богатыря-пахаря Микулы-свет-Селяновича. В сентябре, в каждый ведреный день, гудит ток на гуменнике от цепов: спешная молотьба-«сыромолот» идет. «Сиверко, да сытно!» — замечает народ о сентябре в урожайные, благословенные Богом, годы: «Холодненек сентябрь-батюшка, да кормить горазд!» По меткому выражению русского пахаря, «выросшего на морозе», его, мужика, — «не шуба греет, а цеп-молотило». У него, по пословице, «покуда цеп в руках, потуда и хлеб в зубках»; плох тот молотильщик, о котором сложилось в народе крылатое словцо — «Не столько намолотил, сколько цепом голову наколотил!» Во время осенней молотьбы нередко среди деревенского люда можно и теперь еще услышать старые загадки об орудии, добывающем из колосьев хлеборобу-пахарю дар Божий. Вот некоторые из них, идущие от самой глубокой старины стародавней, являющиеся в то же время любопытными образцами народного звукоподражания: «Потату-потаты, токату-такаты, а яички ворохом несутся!», «Пришла кувахта, просит мутавта. На что тебе мутавта? Гоголя бить, младожа кормить!», «Бились кругом, перебились кругом, в клеть пошли — перевешались!», «Вверх турлы, вниз турлы — по тем турлам пройти нельзя!» (цепы).