Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

• Название: Стихотворения (1942–1969)
• Автор: Юлия Друнина
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1981

...«Добавлю еще, что помимо нелегкого жизненного опыта очень важно — не менее важно! — наличие художественного чутья, счастливого прозрения, позволяющих бесстрашно отсечь и отбросить все лишнее.

Каждый истинный художник приходит в искусство со своей „темой“, да что там темой — со своей жизнью, и только этим он и интересен, при условии, если его жизнь до боли интересна другим. Если она, выделяясь своей индивидуальностью, все-таки совпадает с великим множеством их жизней.

Поэтому стихи о войне разных поэтов не мешают друг другу, не повторяют друг друга, а может быть, лишь дополняют. А тут еще особая судьба — „шагаем и мы — девчата, похожие на парней“. Сандружинницы, санинструкторы, медицинские сестры. Вчерашние школьницы, выносящие раненых под огнем с поля боя. Всеобщее чувство и благодарности к ним и вины перед ними.

Вот о них, о их жизни и смерти на войне, о их судьбе после войны, а, проще говоря, о себе — лирические стихи Юлии Друниной.

Конечно, она пишет не только о войне. У нее есть стихи о любви, о природе. Она бывала и на Курилах, и в Братске, и в тундре, и в тайге, и на Урале, и в Полесье. У нее немало стихов о дорогом ее сердцу восточном Крыме. Разнообразные строки, навеянные заграничными поездками и впечатлениями. Но все эти, в том числе самые мирные, спокойные, стихи, словно озарены тем огнем — огнем скупого костра, сплющенной гильзы-коптилки, снарядного разрыва, прифронтового пожара. Никуда не деться от грозного отсвета»...

---

1968

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

Пролетели дни, как полустанки,
Где он, черный сорок первый год?
Кони, атакующие танки,
Над Москвой горящий небосвод?

А снега белы, как маскхалаты,
А снега багровы, как бинты.
Падают безвестные солдаты
Возле безымянной высоты.

Вот уже и не дымится рана,
Исчезает облачко у рта…
Только, может быть, не безымянна
Крошечная эта высота? —
Не она ль Бессмертием зовется?..

Новые настали времена,
Глубоки забвения колодцы,
Но не забывается война.

Вот у Белорусского вокзала
Эшелон из Прошлого застыл.
Голову склонили генералы
Перед Неизвестным и Простым
Рядовым солдатом,
Что когда-то
Рухнул на бегу у высоты…

Вновь снега белы, как маскхалаты,
Вновь снега багровы, как бинты.
Вот Он, не вернувшийся из боя,
Вышедший на линию огня
Для того, чтоб заслонить собою
Родину, столицу и меня.

Кто он? Из Сибири, из Рязани?
Был убит в семнадцать, в сорок лет?..
И седая женщина глазами
Провожает траурный лафет.

«Мальчик мой!» — сухие губы шепчут,
Замирают тысячи сердец,
Молодые вздрагивают плечи:
«Может, это вправду мой отец?»

Никуда от Прошлого не деться,
Вновь Война стучится в души к нам.
Обжигает, обжигает сердце
Благодарность с болью пополам.

Голову склонили генералы,
Каждый посуровел и затих…
Неизвестный воин, не мечтал он
Никогда о почестях таких —
Неизвестный парень,
Что когда-то
Рухнул на бегу у высоты…

Вновь снега белы, как маскхалаты,
Вновь снега багровы, как бинты…

1969

ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ

Машенька, связистка, умирала
На руках беспомощных моих.
А в окопе пахло снегом талым,
И налет артиллерийский стих.
Из санроты не было повозки,
Чью-то мать наш фельдшер величал.

…О, погон измятые полоски
На худых девчоночьих плечах!
И лицо — родное, восковое,
Под чалмой намокшего бинта!..

Прошипел снаряд над головою,
Черный столб взметнулся у куста…

Девочка в шинели уходила
От войны, от жизни, от меня.
Снова рыть в безмолвии могилу,
Комьями замерзшими звеня…

Подожди меня немного, Маша!
Мне ведь тоже уцелеть навряд…

Поклялась тогда, я дружбой нашей:
Если только возвращусь назад,
Если это совершится чудо,
То до смерти, до последних дней,
Стану я всегда, везде и всюду
Болью строк напоминать о ней —

Девочке, что тихо умирала
На руках беспомощных моих.
И запахнет фронтом — снегом талым,
Кровью и пожарами мой стих.

Только мы — однополчане павших,
Их, безмолвных, воскресить вольны.
Я не дам тебе исчезнуть, Маша, —
Песней
             возвратишься ты с войны!

1969

«Я люблю тебя злого…»

Алексею Каплеру

Я люблю тебя злого,
В азарте работы,
В дни, когда ты
От грешного мира далек,
В дни, когда в наступленье
Бросаешь ты роты,
Батальоны,
Полки
И дивизии строк.

Я люблю тебя доброго,
В праздничный вечер,
Заводилой,
Душою стола,
Тамадой.
Так ты весел и щедр,
Так по-детски беспечен,
Словно впрямь никогда
Не братался с бедой.

Я люблю тебя,
Вписанным в контур трибуны,
Словно в мостик
Попавшего в шторм корабля, —
Поседевшим,
Уверенным,
Яростным,
Юным —
Боевым капитаном Эскадры «Земля».

Ты — землянин.
Все сказано этим.
Не чудом —
Кровью, нервами —
Мы побеждаем в борьбе.
Ты —
           земной человек.
И, конечно, не чужды
Никакие земные печали тебе.

И тебя не минуют
Плохие минуты —
Ты бываешь растерян,
Подавлен
И тих.

Я люблю тебя всякого.
Но почему-то,
Тот — последний —
Мне чем-то дороже других…

1969

«Остываю я, как планета…»

Остываю я, как планета, —
Очень медленно, но бесспорно.
А еще в глубине прогретой
Набухают, как прежде, зерна.

И хлебам еще колоситься,
И птенцам щебетать весною.
Только ниже чуть-чуть пшеница,
Только прежнего нету зноя.

Чуть трудней заживают раны,
Реже плачу и напеваю…
Мне тревожиться вроде рано,
Ну, а все-таки — остываю.

1969

«С собою душой не криви…»

С собою душой не криви:
Признаться без ханжества надо —
Есть боль в умиранье любви,
Но есть и свободы награда.
Окончилась странная власть —
Бессмертное хрупкое чудо —
Власть голоса, смеха и глаз…
Бедней и богаче я буду:
Я буду вольна над собой.

И снова, как в юности ранней,
В крови нарастает прибой,
В груди — холодок ожиданья…

1969

«Как гром зимою…»

Как гром зимою,
Словно летом снег
(Зачем? К чему? —
Пугаетесь вы сами),
Вдруг начинает сниться человек —
Чур, чур меня с такими чудесами!

Вы были с ним дружны и холодны —
Не бросит в жар,
Не задрожат ресницы.
И вдруг в ночи — предательские сны.
А если и ему такое снится?..

И вот неловкость сковывает вас,
Глаза боятся встретиться с глазами —
О, двух сердец невидимая связь,
Родившаяся где-то в подсознании!..

1969

«Я в далеких краях побыла…»

Я в далеких краях побыла,
Как солдат, как газетчик, как гость.
Помнишь Сент-Женевьев де Буа —
Под Парижем российский погост?

Сколько там, в равнодушной земле,
Потерявших Отчизну лежит!
В каждом сердце, на каждом челе
Как клеймо запеклось — «апатрид»[2].

Знаю, были их дни нелегки,
Куплен хлеб дорогою ценой.
Знаю, были они бедняки,
Хоть нажил миллионы иной.

Бродят близкие возле оград,
В их глазах безнадежный вопрос.
О, пронзительный волжский закат,
О, застенчивость брянских берез!

Что ж, и нам суждено провожать —
Перед смертью бессилен любой.
Потеряешь когда-нибудь мать,
Удержать не сумеешь любовь…

Но опять захохочут ручьи,
Брызнет солнце в положенный час,
Знаешь, все-таки мы — богачи:
Есть Отчизна — Россия — у нас.

Отними ее — ты бы зачах,
Отними ее — мне бы конец…
Слышу я в заграничных ночах
Перестук эмигрантских сердец…

1969

«О, хмель сорок пятого года…»

О, хмель сорок пятого года,
Безумие первых минут!
…Летит по Европе Свобода —
Домой каторжане бредут.

Скелеты в тряпье полосатом,
С клеймами на тросточках рук
Бросаются к русским солдатам:
«Амико!», «Майн фройнд!», «Мой друг!»

И тихо скандирует Буша
Его полумертвый земляк.
И жест, потрясающий душу, —
Ротфронтовский сжатый кулак…

Игрались последние акты —
Гремел Нюрнбергский процесс.
Жаль, фюрер под занавес как-то
В смерть с черного хода пролез!

И, жизнь начиная сначала,
Мы были уверены в том,
Что черная свастика стала
Всего лишь могильным крестом.

И тихо скандировал Буша
Его полумертвый земляк.
И жест, потрясающий душу, —
Ротфронтовский сжатый кулак…

Отпели победные горны,
Далек Нюрнбергский процесс.
И носятся слухи упорно,
Что будто бы здравствует Борман
И даже сам Гитлер воскрес!

Опять за решеткой Свобода,
И снова полмира в огне.
Но хмель сорок пятого года
По-прежнему бродит во мне.

1969