Елена Капица - Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

• Название: Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма
• Автор: Елена Капица
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7784-0327-5

Книга основана на мемуарах, дневниковых записях, переписке и интервью Анны Алексеевны Капицы (1903–1996) — дочери крупнейшего русского инженера А. Н. Крылова и жены выдающегося ученого — академика, лауреата Нобелевской премии Петра Леонидовича Капицы (1894–1984). Время, охватываемое в этих материалах, включает три русские революции, Гражданскую и Великую Отечественную войны, сталинскую эпоху, годы брежневской стагнации и начало перестройки. В текстах проступает живая, заинтересованная личность, связанная многими связями с разными людьми и событиями, XX век обретает как бы новое измерение.

Книга подготовлена Е. Л. Капицей и П. Е. Рубининым — личным доверенным помощником академика П. Л. Капицы, снабжена пояснительными статьями и необходимыми комментариями. Рассчитана на самые широкие круги читателей.

---

Получил сегодня твое 5 письмо и был ему очень рад. Меня глубоко трогает отношение ко мне иностранных ученых. Сегодня также получил приветственное письмо от Debye’я. Вот ведь какой контраст [в] отношении ко мне ученых за границей с тем отношением, которое я встречаю от своих тов[арищей] здесь. Но Крокодил прав, что на все это внимания обращать не надо. Главное, добиться возможности работать. Это главная и единственная цель, которая у меня есть, а на все остальное я плюю. Я вообще веду вполне определенную линию. Перед каждым предложением я ставлю вопрос: „поможет ли это мне научно работать или нет?“ Если нет, я отклоняю его, откуда и [от] кого бы оно ни исходило. Вчера говорил [с] Ал[ександром] Наум[овичем Фрумкиным], он мне рассказывал об Ак[адемии] наук. Они обозлились на мой „бойкот“. Не хотят поэтому меня выбирать. Это только мне на руку, т. к., таким образом, я могу вполне естественно отклоняться от участия в сессиях, комиссиях и пр., а таким образом я экономлю свои силы и не „треплюсь“. С другой стороны, связь с университетом мне нужна для подыскания молодежи, и я, конечно, буду читать там лекции, ходить на заседания и пр. А от этих старых „дундуков“ какой мне толк в Ак[адемии] наук?

Тут у нас очень оживленно прошел Новый год. Москва веселилась вовсю. Это результат того подъема в промышленности, который наблюдается. Все планы перевыполнены, и все как по волшебной палочке стало развиваться. Победа на всех фронтах. Елка восстановлена в правах, так что на будущий год у ребят будет елка. У нас даже в Метрополе есть елка. Со вчерашнего дня у нас в Метрополе также нету больше расчетов на инвалюту. Мне официант принес очень длинную карточку меню. Все валютные блюда стали доступны совет[ским] гражданам. Но иностранцы кряхтят. Тут утренний завтрак, который стоил 2 франка, теперь стоит 8, и так всё. Внизу, где был „торгсин“, разменная касса.

Это письмо будет моим последним, и я не уверен, что оно придет вовремя, но на всякий случай пишу…

Твой Петя»

«Я люблю с вами разговаривать…» (Публикация Е. Капицы.)

Когда Анна Алексеевна вышла замуж за Петра Леонидовича и перебралась жить в Кембридж, то стала часто приходить к нему в лабораторию. Она рассказывала, что поначалу ему хотелось приспособить ее к экспериментальной работе. Из этой затеи ничего не вышло, но регулярно поить всех «русским чаем» из большого самовара стало ее обязанностью, особенно если в лабораторию к Капице приходили какие-то именитые посетители. Безусловно, за годы, прожитые в Кембридже вместе с Петром Леонидовичем, Анне Алексеевне не раз случалось сталкиваться с Резерфордом, но общение их вряд ли выходило за рамки обычных взаимных приветствий. Все переменилось осенью 1934 года.

Петра Леонидовича не выпустили из России, и Анна Алексеевна вернулась в Кембридж одна. Ей, еще очень молодой женщине, необходимо было представлять интересы Капицы, и она часто оказывалась лицом к лицу с достаточно трудными проблемами. Петр Леонидович был лишен возможности напрямую общаться с Резерфордом, он не мог сам объяснить то положение, в которое он попал по воле советского правительства. Это должна была сделать Анна Алексеевна. Еще перед отъездом из Москвы они разработали специальный код для передачи особо важных переговоров с Резерфордом (см. «Письма в год разлуки»). «По приезде в Англию я увиделась с Резерфордом и рассказала ему, что Петр Леонидович задержан в России, — он должен был знать все. Резерфорд был озадачен, очень огорчен и в высшей степени недоволен…», — вспоминала Анна Алексеевна.

В Мондовскую лабораторию Анна Алексеевна приходила довольно часто, чтобы «наводить там порядок», как она пишет Петру Леонидовичу. Но, кроме того, она чувствовала, что осуществляет «живую связь» между Капицей и его любимой лабораторией.

«…Я бываю в лаборатории почти каждый день, — писала она мужу 19 декабря 1934 года, — очень редко пропускаю по какой-то причине, а они все привыкли, что я там в виде ревизии болтаюсь, да и мне приятно там бывать. <…> Любовь твоих помощников в лаборатории перекинулась немного и на меня, я чувствую, что они очень тронуты тем, что я захожу и их вижу почти каждый день. Я знаю, что им кажется, что они не совсем покинуты и позабыты, когда я прихожу их навещать и с ними поболтать и спросить, как работа и что они делают…»

Очень часто в письмах упоминает Анна Алексеевна о своих встречах с Резерфордом. Виделись они едва ли не каждый день или в лаборатории, или у него дома:

«…Крокодил страшно мил, и я с ним иногда беседую. Он страшно умен, даже удивительно, но в то же время очень приятно, такой ум редко встретишь, в особенности замечательно, как он хорошо схватывает все положение и представляет себе мнение его оппонента так, как будто тот ему это все сам объяснил. Очень приятно с ним иметь дело!..»; (28 октября 1934 г.) «…Сегодня мы долго разговаривали с Крокодилом о тебе. <…> Он очень верно о тебе говорит, знает тебя насквозь и знает, что тебе лучше всего, вот если бы так тебя все знали и понимали, какую бы пользу громадную ты бы принес, но так трудно понять человека сразу, ведь он тебя знает 13 лет, это не шутка. Я очень люблю с ним говорить и захожу к нему, только, конечно, предварительно его предупредив…» (31 октября 1934 г.).

Анна Алексеевна хорошо понимала, как много ей дает общение с Резерфордом:

«…Я теперь стала очень самостоятельная и окончательно потеряла всякий страх перед людьми, чему очень рада, правда и раньше его у меня было мало, а теперь Крокодил приучил к храбрости, если с ним не боюсь говорить, то уж ничего не страшно…»; «…Знаешь, я чувствую, что поумнела за это время, главным образом из-за разговоров с Резерфордом. Когда говоришь с ним, то приходится думать гораздо яснее, сегодня мне удалось ему рассказать одну вещь, которая ему страшно понравилась, это первый раз, что я почувствовала, что дошла с ним в разговоре почти до полного понимания, главное, конечно, в том, как представить тему разговора. И вот в этом-то я и чувствую, что стала гораздо лучше, логичнее и яснее, и мысль моя быстро реагирует на вопросы и возражения. Как я хорошо понимаю, что он может быть великим учителем целой школы, ведь от одного того, что с ним разговариваешь, уже это дает логичность мысли и тот интересный подход, ведь он так поразительно понимает, как надо что оценить и как надо на что реагировать. Ведь только потом видишь и понимаешь то, что для него ясно с самого начала. Для меня колоссальное удовольствие с ним говорить, и я чувствую, что он ужасно хорошо и к тебе, и ко мне относится, не было ни разу случая, чтобы он отказал мне в разговоре. Я стараюсь этим не злоупотреблять, но все-таки уж раз в неделю мы с ним обязательно беседуем. Я думаю, что ты найдешь во мне перемену, я стала гораздо более логично думать, конечно. Это еще далеко от ясности мышления, но все-таки это очень помогает…» (16 декабря 1934 г.).

Специально для Резерфорда Анна Алексеевна переводила письма Петра Леонидовича к ней: «…Я перевела многое из твоего письма для Крокодила, и он прочел его…» (17 ноября 1934 г.).

Во всех своих действиях Анна Алексеевна неукоснительно прибегала к советам Резерфорда, никогда ничего не делала, не согласовав с ним и не получив его полного одобрения. Особенно важна ей была поддержка Резерфорда весной 1935 года. Переговоры с советским правительством о передаче оборудования Мондовской лаборатории зашли в тупик. Душевное состояние Петра Леонидовича стало крайне тяжелым, и он писал Анне Алексеевне отчаянные письма (см. «Письма в год разлуки»), а Резерфорда как раз в это время не было в Кембридже:

«…Сейчас Крокодил уехал отдыхать к себе на дачу. Я очень не люблю, когда его нет, он как раз такой человек, которого нужно, когда выходят недоразумения…» (10 апреля 1935 г.); «…Крокодил уехал, а мне его до зареза нужно. Я не люблю, когда он уезжает…» (17 апреля 1935 г.); «…Сегодня наконец приезжает Крокодил. Джон (Кокрофт — Е. К.) ему это все отписал, и он с дачи написал мне страшно взволнованное письмо…» (23 апреля 1935 г.).

Это письмо Резерфорда сохранилось:

«20 апреля 1935 г., Чантри-коттедж

Дорогая г-жа Капица,

Я с сожалением узнал от Смита, а также от Кокрофта, что здоровье Капицы не в лучшем состоянии. Как Вы знаете, мы оба считали, что состояние его нервов связано с условиями, в которых он живет. Я слышал, что Лейпунский виделся с ним, и Вы, несомненно, знаете от Лейпунского новости о Капице. Возможно, что на лето они отпустят его отдохнуть и забыть о своих трудностях.

Мы рассчитываем вернуться в Кембридж во вторник на Пасхальной неделе. Мы провели здесь время спокойно и приятно.

С наилучшими пожеланиями

Резерфорд».

Через несколько дней британские газеты развернули кампанию в защиту Капицы. Впервые в газетах заговорили о «похищении в СССР кембриджского профессора». Репортеры атаковали Резерфорда и Анну Алексеевну, и в этой ситуации поддержка Резерфорда была очень ей необходима.