Елена Капица - Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

• Название: Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма
• Автор: Елена Капица
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7784-0327-5

Книга основана на мемуарах, дневниковых записях, переписке и интервью Анны Алексеевны Капицы (1903–1996) — дочери крупнейшего русского инженера А. Н. Крылова и жены выдающегося ученого — академика, лауреата Нобелевской премии Петра Леонидовича Капицы (1894–1984). Время, охватываемое в этих материалах, включает три русские революции, Гражданскую и Великую Отечественную войны, сталинскую эпоху, годы брежневской стагнации и начало перестройки. В текстах проступает живая, заинтересованная личность, связанная многими связями с разными людьми и событиями, XX век обретает как бы новое измерение.

Книга подготовлена Е. Л. Капицей и П. Е. Рубининым — личным доверенным помощником академика П. Л. Капицы, снабжена пояснительными статьями и необходимыми комментариями. Рассчитана на самые широкие круги читателей.

---

Вы достаточно хорошо знаете К., чтобы понять, что ни за что на свете не предпримет он ничего такого, что бы прямо или косвенно задело Вас. Я абсолютно убеждена, что я обязана Вам жизнью К. Не будь его любви к Вам и чувства благодарности к Вам, не будь Вашей бесценной помощи на протяжении всего этого года, его бы не было в живых.

Хочу от Вас еще лишь одного: чтобы Вы никогда не верили ничему плохому о К. Он скорее пойдет в тюрьму или под расстрел, чем сделает что-нибудь против Вас. Что бы Вы ни услышали и каким бы достоверным ни казалось сообщение, всегда помните, что К. останется Вам верным, и Вы можете быть уверены, что все плохое о нем, что дойдет до Вашего слуха, выдумано, сочинено — чтобы скомпрометировать К. в Ваших глазах.

Дирак рассказал мне, что русские (Анна Алексеевна имеет в виду советских чиновников, дипломатов и государственных деятелей. — Е. К.) неоднократно пытались подорвать Вашу репутацию в глазах К., сочиняли всякие небылицы о Вас, пытались разрушить его веру в Вас. Они понимают, какая это огромная поддержка для К. — знать, что Вы заботитесь о нем. Они стремятся подорвать его дух, сломить его сопротивление, и они знают, что, как только он почувствует, что Вы больше не с ним, он будет сломлен.

Разговаривая с Вами, я много раз ощущала, что у Вас нет полной ясности в том, что же он представляет собой на самом деле. И я сама, до возвращения Дирака, не знала, что Вы значили для К. Я знала, что он любит Вас, что он Вам благодарен, но я не понимала, что вся его жизнь держится на Вас. Пожалуйста, простите мне это очень личное и пространное письмо. Меня не будет здесь, чтобы беспокоить Вас, но я верю, что Вы не забудете К. и будете всегда добрым словом вспоминать о нем. Он нуждается в Вас больше, чем когда-либо, — в Вашей поддержке, в Вашей доброте, в Ваших заботах. <…>

С сердечным приветом к леди Резерфорд,

Искренне Ваша

А. Капица».

«25 сентября 1935 г., Чантри-коттедж

Дорогая Анна,

Сегодня я получил Вашу телеграмму и пользуюсь случаем, чтобы заново и в более определенных выражениях сформулировать свое письмо Капице, которое Вы сможете захватить с собой. Это письмо я прилагаю — оно переписано моей женой, потому что ее почерк разборчивей моего. Из него Вы увидите, что приемлемы не все предложения Капицы, но я надеюсь, что оно поможет ему понять нашу точку зрения в целом. Сегодня я обсуждал этот вопрос с Ф. Э. С., и он разделяет это мое мнение.

Мне было очень приятно повидаться с Дираком и из его уст услышать о настроениях Капицы и о состоянии его здоровья. Уверен, что для Капицы беседы с Дираком были подобны колодцу в пустыне.

Итак, я говорю Вам „au revoir“, а не „прощайте“. Уверен, что Вы правы, уезжая к Капице, при всей неопределенности того, что может произойти в будущем. Надеюсь в непродолжительном времени увидеть Вас, когда Вы вернетесь к детям. От души желаю Вам здоровья и счастья.

Любящий Вас

Резерфорд».

«21 октября 1935 г., Кавендишская лаборатория, Кембридж

Дорогая г-жа Капица,

Мне было очень приятно получить Ваше письмо и услышать Ваши впечатления о поездке в Москву. Думаю, что Дирак послал Питеру записку о возможной передаче оборудования, и я кратко изложу Вам нынешнее положение дел, чтобы Вы передали это Питеру. Прежде всего, состоялось заседание Комитета Мондовской лаборатории, на котором было изложено предложение о передаче на определенных условиях основного оборудования в Россию. Это предложение было передано в Совет, который одобрил доклад и в свою очередь направил доклад в Сенат университета, чтобы получить его согласие. Разумеется, это займет некоторое время даже в случае отсутствия возражений. Мне пришлось проконсультироваться в Королевском обществе и в других местах по этому вопросу, но я думаю, что все может быть улажено, если власти с Вашей стороны примут наши предложения.

Я обнаружил, что большой генератор не был передан университету, а является собственностью Департамента научно-технических исследований, и мне пришлось оформить его покупку у них, а также улаживать некоторые вопросы с Королевским обществом. Если все пойдет хорошо, мы сможем отправить большой генератор и вспомогательное оборудование сразу же по достижении соглашения, а остальное оборудование будет посылаться по мере его дублирования. Мы передали г-ну Рабиновичу полный список подлежащих передаче приборов, и я думаю, что в нем указано все необходимое.

Университет настаивает, чтобы эта передача серьезно не помешала исследованиям Кавендишской лаборатории, которые идут полным ходом, и, в частности, они требуют, чтобы на Л[аурмана] и П[ирсона] не оказывалось никакого давления с целью побудить их поехать в Россию. В любом случае к этому вопросу придется подходить очень осмотрительно, чтобы свести к минимуму ущерб для работы лаборатории. Если Л. через некоторое время будет готов ехать, мы сможем послать его первым. С П. дело сложнее, однако этот вопрос можно будет рассмотреть, когда будут готовы новые ожижители. Могу сообщить Вам, что ради экономии времени я собираюсь начать работу над новым гелиевым ожижителем немедленно.

Что касается других пожеланий, изложенных в письме Питера, то тут имеются большие сложности, и в настоящее время принять какие-либо решения вряд ли удастся. Мне кажется, что этот вопрос следует отложить на будущее. Вполне вероятно, что удастся уладить его каким-то неформальным способом.

Рад сообщить Вам, что у нас все здоровы, хотя кое-какие неприятности в лаборатории были. Д-р Астон провел две недели в больнице, где ему была сделана небольшая операция, а у Олифанта были проблемы с глазами, и он тоже провел неделю или около того в больнице „Ивлин“. Оба они, однако, сейчас чувствуют себя хорошо и сегодня выписываются.

Не знаю, попалось ли Вам на глаза сообщение о том, что примерно неделю назад внезапно умер сэр Джон Макленнан, в прошлом работавший в Торонто. Всем его старым друзьям будет очень не хватать его.

В настоящее время мы заняты в саду уборкой деревьев, поваленных сильной бурей.

Наилучшие пожелания Вам и Питеру и пожелание скорейшего окончания ваших несчастий.

Искренне Ваш

Резерфорд».

Копию письма, которое Анна Алексеевна написала, по-видимому, вскоре после приезда в Россию и на которое ссылается Резерфорд, в архиве П. Л. Капицы мы не обнаружили. Там находится лишь письмо, написанное ею незадолго до возвращения в Англию.

«11 ноября 1935 г., гостиница „Метрополь“, Москва

Дорогой лорд Резерфорд,

Недавно я получила Ваше письмо и очень рада, что все идет удовлетворительно. Что касается меня, я чувствую, что должна рассказать Вам о Питере. Не думаю, что он счастлив хоть сколько-нибудь, но я абсолютно уверена, что его моральный дух, который в настоящий момент крайне низок, гораздо важнее материальной стороны, которая, похоже, складывается удовлетворительно. Свобода и уверенность значат для него гораздо больше, чем это здесь понимают или предпочитают думать, что могут ему это дать. В настоящее время отношения между ним и властями нельзя назвать плохими; они довольны, что вопрос о лаборатории почти улажен.

Однако в то же время они не берут на себя никаких обязательств по отношению к Питеру, и не возьмут, если их к этому не вынудить. Что меня беспокоит в Питере, так это его неспособность выносить даже малые неприятности при строительстве здания и т. д. и полное отсутствие у него уверенности в себе. Когда он не слишком подавлен, он считает, что может взять на себя бремя руководства лабораторией, однако бывают моменты, когда он готов не делать вообще ничего, лишь бы не взваливать на себя изнуряющие бюрократические обязанности руководителя института. В эти моменты я чувствую, что помочь ему может только сильная дружеская поддержка. Такой поддержки мы здесь не находим. Здесь не проявляют ни малейшего желания понять ни Питера, ни любого другого человека, оказавшегося в трудном положении. В России слишком много проблем, чтобы думать об отдельном человеке.

Такое враждебное и безразличное отношение буквально убивает его. Я не возьму на себя смелость убеждать его вернуться к работе, если не буду уверена, что Вы и дальше будете оказывать ему свою поддержку.

Здесь отказываются понять, что для Питера моральная обстановка важнее чего бы то ни было. Очень неразумно дать ему материальные возможности и ожидать, что он начнет творить чудеса, в то же время не делая ничего, чтобы избавить его от ощущения, что он не преступник и не заключенный, которому созданы лишь условия для работы.

Еще меня беспокоит, что даже хотя Питер считает, что за этот год он ценой огромных потерь для себя добился многого, преодолев невероятные трудности, он не видит смысла тратить свои силы и время на то, чтобы заставлять людей делать то, что они обязаны делать. Даже победив в конце концов, он оказывается в таком состоянии, что его победа теряет всякий смысл. Я искренне считаю, что при нынешнем положении дел существует реальная опасность потерять его совсем. Разумеется, здесь некоторое время погорюют, но потом решат, что и без Питера осталась хорошая лаборатория, которая пригодится. Так могут думать власти, но эта перспектива абсолютно неприемлема ни для Питера, ни для меня.