Елена Капица - Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

• Название: Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма
• Автор: Елена Капица
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7784-0327-5

Книга основана на мемуарах, дневниковых записях, переписке и интервью Анны Алексеевны Капицы (1903–1996) — дочери крупнейшего русского инженера А. Н. Крылова и жены выдающегося ученого — академика, лауреата Нобелевской премии Петра Леонидовича Капицы (1894–1984). Время, охватываемое в этих материалах, включает три русские революции, Гражданскую и Великую Отечественную войны, сталинскую эпоху, годы брежневской стагнации и начало перестройки. В текстах проступает живая, заинтересованная личность, связанная многими связями с разными людьми и событиями, XX век обретает как бы новое измерение.

Книга подготовлена Е. Л. Капицей и П. Е. Рубининым — личным доверенным помощником академика П. Л. Капицы, снабжена пояснительными статьями и необходимыми комментариями. Рассчитана на самые широкие круги читателей.

---

Одна из причин такого идиотского положения вещей заключается в том, что наше правительство вбило себе в голову, что Британия не станет тратить столько денег на К. и оказывать ему такое уважение просто из-за того, что он первоклассный ученый. Они твердо уверены, что это происходит из-за его услуг, оказанных Военному ведомству! И это о К., который твердо убежден, что ученые не должны никогда принимать участие в каких-либо военных разработках, никогда. А они просто не принимают во внимание и не доверяют ничему, что бы он ни говорил. Верят они лишь той информации, которую получают от тех, кто настроен против К. Это действительно большая проблема — убедить их, что они совершают ошибку, не доверяя К. Было бы прекрасно, если американцы смогли бы помочь в этом. Россия в настоящий момент очень заинтересована в том, что в США думают о ней. И если д-р Флекснер что-то сможет сделать, то было бы очень хорошо.

Одну вещь надо всегда помнить, что в создавшихся условиях К. крайне несчастен, что он оторван от своей работы, которая составляет весь смысл его жизни, и что он не вернется к своей работе, пока русское правительство не начнет ему полностью доверять. Если бы только добиться, чтобы ему разрешили приехать сюда хоть на время, чтобы он смог закончить, что собирался, то и это была бы помощь. Но они не доверяют никому.

Дирак, все происходящее крайне тяжело, и я чувствую, что мы должны сделать все, что только можем, чтобы помочь К. выпутаться из создавшегося положения.

Здесь курсируют разнообразные неприятные слухи о К., вроде того, что он все это организовал сам, потому что он хочет порвать все кембриджские связи, и что русские просто купили его. И еще слух, что он был шпионом в Англии и продавал информацию России за какие-то неправдоподобные суммы и поэтому каждый год ездил в Россию. Я думаю, что наше правительство слышало какие-то из них (ведь они появились около года назад) и твердо верит, что в них есть какая-то правда. И так как они ничего К. не платили и не получали от него никакой информации, то значит, он занимался шпионской деятельностью в России и используя свои связи с учеными всего мира. И эту информацию он продавал Британии и за это имел то, что имел, — лабораторию, F.R.S.[107] и т. д., и т. д. Что еще я могу услышать — пока не знаю, но я готова ко всему. Я пишу тебе об этом, потому что ты должен быть готов услышать все эти нелепые сплетни. Только одну вещь ты должен всегда иметь в виду — К. не разрешают уехать из России, и что он по собственной воле никогда не будет находиться вдали от своей работы. Все эти сплетни существуют для того, чтобы настроить общественное мнение против него.

Я прошу тебя простить меня за доставляемое тебе беспокойство, но сознание, что ты согласен со мной в отношении К. дает мне силы.

Я думаю, что ты знаешь, что вся корреспонденция из или в Россию открывается и просматривается, и это не прибавляет К. оптимизма».

«14 марта 1935 г., Принстон

Дорогая Анна,

Несколько недель назад я получил твое письмо. Д-р Флекснер думает, что, используя политические рычаги в Вашингтоне, для К. невозможно ничего сделать, потому что это не касается Америки. Наилучшим будет ознакомить Москву с мнениями американских ученых. После долгих обсуждений соответствующее обращение было составлено (копия прилагается). Я надеюсь, что его подпишут все выдающиеся физики Америки, и оно будет послано в Москву. Если европейские страны выступят с аналогичной акцией, я думаю, это будет иметь эффект.

Этим летом я предполагаю отправиться в Россию, пока не знаю, через Атлантику или Тихий океан. Конечно, я встречусь с К., если он до тех пор будет там. Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?

В Принстоне все говорят, что К. задержан в России из-за того, что Гамов отказался вернуться в Россию, после того как был отпущен с обещанием вернуться. Правда ли это? Мне это кажется весьма правдоподобным.

Я надеюсь, что ты уже не так волнуешься. Ты не должна обращать внимания на всякие глупые истории, в которые никто все равно не верит».

«9 апреля 1935 г., Кембридж

Дорогой Дирак,

Спасибо тебе за письмо, я надеюсь, что наше правительство прислушается к вашей петиции. Но, во всяком случае, американские ученые не безразличны к судьбе Капицы.

Ты пишешь, что собираешься в Россию этим летом, и я очень надеюсь, что ты поедешь через Англию. Если Капица все еще будет там, то я должна иметь надежного друга, которому я могла бы доверить послание, которое может быть отправлено только таким способом.

Боюсь, что Капица находится все в большем и большем волнении, очень страдает и очень несчастен. Ты знаешь, как он волнуется, когда что-то происходит неправильно, а здесь все неправильно. Я вкладываю в письмо перевод некоторых писем К. ко мне, которые могут быть интересны тебе, а также д-ру Флекснеру, т. к. в них очень хорошо предстает картина морального состояния Капицы. Я чувствую, что мы должны приложить все силы, чтобы хотя бы на короткое время он смог вернуться в Кембридж, под любые гарантии. Но он не хочет гарантий, т. к. это будет означать отсутствие к нему полного доверия. Все это меня очень беспокоит, т. к. мне кажется, что на сов. правительство не оказывается достаточного давления. Если ты найдешь это возможным, то было бы все-таки очень хорошо, чтобы и какое-то другое мнение, а не только ученых, было бы доведено до нашего правительства. Как ты думаешь, можно этим делом заинтересовать радикальных писателей? Мне кажется, что письма Капицы хорошо отражают его положение и что любой человек, прочитавший их, будет на его стороне. Особенно среди людей, заинтересованных в развитии Советского Союза, среди тех, кто относится к нему с симпатией. Всякий увидит, какая была допущена ужасная ошибка, и чем скорее ее исправить, тем будет лучше для всех. Поговори об этом с д-ром Флекснером, который, как я поняла из твоих писем, как раз подходящий для этого человек.

Что касается Гамова, то тут трудно сказать, имело ли его дело какое-нибудь влияние. Конечно, оно все усложнило, правительство стало относиться более подозрительно к ученым. Но Гамов всегда говорил мне, что никто не давал никаких гарантий его возвращения. Да и Гамов сам находится не в очень приятном положении. В России, определенно, были очень недовольны его поведением. Но это его заботы, а не мои.

Пожалуйста, Дирак, если есть хоть какая-то возможность поехать в Россию через Европу, сделай это. Это будет чрезвычайно важно и для меня, и для Капицы, и я буду очень рада повидаться с тобой.

Читая письма К. я не могу отделаться от необычайно острого ощущения чудовищной жестокости и бездушности всего происходящего».

«23 апреля 1935 г., Вашингтон

Дорогая Анна,

Сегодня утром я получил твое письмо, но переводы писем Капицы еще не получены. Я боюсь, что мне придется ехать в Россию через Дальний Восток, у меня там встречи с разными людьми в Японии и Китае. Мне очень жаль, что так получилось. Будет абсолютно безопасно, если ты пришлешь мне послание для Капицы в Принстон. Я уничтожу бумаги, как только прочту их, и буду держать сообщение в своей голове. Это предотвратит возможность того, что оно попадет в плохие руки. Если все же не удастся поступить таким образом, то я буду рад снова поехать в Россию, как только это будет возможно, после моего возвращения в Англию (это будет в конце сентября). Я сомневаюсь, что для К. будет хорошо, если к нему будет привлекаться внимание и вне научных кругов, но я поговорю с Флекснером об этом.

Еще несколько дней до окончания конференции я проведу в Вашингтоне, а потом вернусь в Принстон, где пробуду по крайней мере до середины мая».

«27 апреля 1935 г., Вашингтон

Дорогая Анна,

На прошлой неделе здесь в Вашингтоне собралось много научного народа. Здесь состоялись заседания Национальной академии наук и Американского физического общества, и почти все приехали сюда — кто на одно заседание, кто на другое, а кто и на оба. Положение твоего мужа очень широко обсуждалось. И все, кто был здесь, сочувствуют ли они советской системе или против нее, согласились с тем, что советское правительство в этом случае совершает страшную ошибку и они готовы сделать все возможное, чтобы помочь К.

Решили, что было бы хорошо, если бы кто-нибудь из видных американских ученых посетил советского посла в Вашингтоне и сообщил ему, какое возмущение этот случай вызвал в Америке. Предложение это исходило от О. Штерна. Мы попросили сделать это К. Т. Комптона, но он должен был покинуть Вашингтон, и у него на это не было времени. Вместо этого он написал письмо, копия которого прилагается.

Договорились, в конце концов, о том, что Р. Э. Милликен и я должны попытаться встретиться с советским послом (его зовут Трояновский). Известно, что Милликен настроен скорее против Советов, но противовесом этому должен был служить я, поскольку известно, что я настроен скорее благожелательно. Посол назначил нам встречу, как только ему позвонил Милликен, и мы отправились к нему в пятницу после полудня, спустя два дня после того, как было отправлено письмо Комптона.