Электрон Приклонский - Дневник самоходчика

• Название: Дневник самоходчика
• Автор: Электрон Приклонский
• Издательство: ЗАО Центрполиграф
• Жанр: Военная история
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3516-2

Дневники Электрона Приклонского, кавалера нескольких орденов Отечественной войны, — увлекательный и честный рассказ о военных буднях механика-водителя тяжелой самоходной установки ИСУ-152. Молодой офицер принимал участие в боевых действиях на территории России, Украины, Латвии, Эстонии, Польши, сменил несколько боевых машин, каждый раз оставаясь в живых лишь чудом. Самоходка стала его верной боевой подругой и родным домом. Но тяжелая машина была исключительно трудна в вождении и требовала ежедневного технического обслуживания. Технику-лейтенанту Э. Е. Приклонскому не раз приходилось вызволять ее из болот и проталин, вытаскивать из кюветов, восстанавливать узлы и агрегаты буквально из обломков. Фронтовые хроники содержат массу тактических примеров использования тяжелой самоходной артиллерии в различных видах боя.

---

Уже снова трясясь в кузове, мы стали гадать, как это могло случиться и что сталось с экипажем. Дерево как будто совсем не гнилое и в диаметре более полуметра. Должно быть, механика либо убило, либо он потерял сознание при взрыве, и танк, потеряв управление, покатился на дерево, а наводчик успел нажать, умирая, на спуск и всадил бронебойный снаряд в ствол дерева в упор. Орудие с разгону прошло вслед за своим снарядом сквозь древесину. Тут двигатель, конечно, заглох, и тридцатьчетверка, проткнувшая, словно копьем, тело могучего корявого великана, замерла на дороге… Появления здесь наших танков, видимо, ждали и встречу организовали горячую. Тридцатьчетверки, мчавшиеся по шоссе во весь опор, попали под прицельный огонь и прямо с марша вступили в бой. Танкистам было трудно: немецкие артиллеристы били на выбор, а нашим танкам не дали сразу развернуться и мешали стрелять придорожные деревья. И все-таки верх взяли ребята из какой-то другой бригады (номера на башнях были не наши). Это подтверждали разбитые и опрокинутые вражеские пушки и множество неубранных трупов в немецкой форме. Еще одну тридцатьчетверку, сгоревшую в самом городе, мы встретили на уличном перекрестке. Танк стоял, упершись стальной грудью в поваленную им пузатую афишную тумбу с большим плакатом, на котором изображен черный скрюченный силуэт шпиона в темных очках, в шляпе-котелке, сдвинутой на нос, и с поднятым воротником пальто, а над зловещей фигурой — белые неровные буквы: «Pst!»

Наконец-то мы на «земле обетованной»! Тут, в лесу возле Долобова, на месте декабрьско-январской стоянки нашего полка, побывала не одна родственная часть: вырос целый полуподземный городок; землянки наши изнутри обшиты тесом, нары настланы — живи не хочу. После всех прусских передряг даже не верится, что мы — это те, что уехали отсюда 14 января. И главное: встреча с боевыми друзьями, которых осталось в живых так мало, что каждый из них стал тебе неизмеримо дороже, чем каких-нибудь три месяца назад.

Вот чертушка Нил — «Не клади — палец — в рот», водитель. Рядом буйно-рыжий Саша Ципляев, его командир машины. Добрейший Дмитрий Яковлевич Батищев, командир взвода, интеллигент от танковых войск. Добродушный, как все богатыри, водитель и бывший боксер Вася Бараненко. Чернявый и незаметно чумазый поэтому маленький Миша Топаз — хороший человек и товарищ. Алексей Петрович Ходосько, недостижимый, как мне кажется, идеал человека, тоже водитель. Сережа Федотов, в батарее которого довелось мне повоевать в качестве командира машины на 3-м Прибалтийском. Мой спаситель, узкоглазый и по-казахски красивый Кабылбеков… Как же вас мало вернулось — даже дыхание перехватывает и сердце сжимается от боли.

Всех вновь прибывших позвали в просторную землянку — «кают-компанию» — ужинать и, понятно, отпраздновать встречу, так как каждому возвращающемуся сюда из восточнопрусских «тылов» радовались ребята больше, чем родному.

За столом сошлись остатки всех четырех батарей, так что народу собралось как будто даже порядочно. Вскоре сделалось шумно и весело: «И забыто — не забыто, а не время вспоминать, кто и где лежит убитый и кому еще лежать…» Посыпались веселые шутки, полились песни.

Конечно, опять здорово насмешил всех Нил, поведав самую свежую и правдивейшую историю о том, каким оригинальным способом возвратился к Сашке Ципляеву дар речи.

После моей памятной встречи 13 февраля со свежеконтуженными «погорельцами» они, продолжая вести кочевой образ жизни, не спеша перебирались от машины к машине, от «дорфа» к «дорфу» и через энное количество дней отыскали свою РТО, то есть очутились в ближнем тылу, где при кухне и в тепле вполне пришли в себя и только тогда обратили, наконец, внимание на свой внешний вид. Оба бравых офицера гвардии очень походили на поизносившихся бродяг и выглядели весьма живописно: без шинелей (они сгорели в машине), в заячьих куцых кацавейках, в перепачканных и местами прожженных шароварах. Голову водителя венчал прожженный зимний танкошлем, а у его командира красовалась на макушке маленькая, сплюснутая и страшно замызганная солдатская ушанка, подобранная где-то в поле во время скитаний. Особенно коробил этот наряд Нилова командира, человека аккуратного и даже несколько франтоватого.

По этой самой причине гвардии лейтенант Ципляев страстно жаждал встречи с начальником ОВС (отдела вещевого снабжения). И вот капризная фортуна повернулась наконец к Саше, как говорится, лицом, а к лесу задом. Ципляеву удалось в один прекрасный, без обстрела и бомбежки, день засечь палатку, где обосновался прибывший поближе к боевым порядкам полка капитан-интендант, либо движимый тем общим душевным подъемом, который овладевает людьми, ведущими успешное наступление, либо попросту выполняя приказ своего непосредственного начальника — замкомандира полка по хозяйственной части. Приосанившись, Саша жестом приказал Нилу следовать за собой и решительно зашагал к вещевому складу. Водитель остался у входа в палатку, а командир, откинув полог, вошел внутрь, где за столом из двух поставленных один на другой ящиков восседал на ящике же, заменяющем стул, сам начальник ОВС. В дальнем конце длинной палатки возился еще кто-то, вороша разное военное имущество.

О чем беседовали его командир с интендантом, Нил приблизительно представлял, но как она протекала, мог только догадываться по спокойным ответам капитана, так как Ципляев все еще объяснялся примитивными жестами да каракульками на бумаге. Очевидно, стороны, ведущие переговоры, не пришли к обоюдному согласию, потому что, по свидетельству Нила Тимофеевича (человека, несомненно, правдивого и совершенно беспристрастного), палатка вдруг зашаталась, как во время бури, полог ее резко взметнулся вверх, хлестнув водителя по тонкому носу, и наружу вылетел взъерошенный Сашка. У самого выхода он споткнулся о толстый тюк и от этого рассвирепел еще больше. Глаза его посветлели от гнева, лицо раскраснелось, а рот судорожно захватывал сырой морской воздух.

Не замечая собственного мехводителя, отступившего из предосторожности на шаг в сторону, Ципляев приостановился, растопырив руки со сжатыми кулаками, весь напрягся, мучительно вытягивая шею и шипя, словно рассерженный гусак… И вдруг по ушам Нила хлестнуло коротенькое, как выстрел, словцо, традиционно заменяемое в книжках многоточием. Это произошло так неожиданно, что оба друга, командир и механик, буквально остолбенели от изумления. Затем довольная улыбка медленно и широко расплылась по Сашиному лицу, начисто смыв разгневанное выражение. Нил, вне себя от восторга, крепко обнял своего более короткого командира, оторвал его от земли и закружил вокруг себя. И они удалились в обнимку, ни разу не оглянувшись на заповедную цитадель, из врат которой недоуменно выставились головы начальника ОВС и кладовщика…

— Это был, — подчеркнул Нил, многозначительно подняв над головою жилистый палец, — исторический, переломный момент, так как с того самого дня, то есть с неудачного визита к капитану, наш «рыжуня» начал успешно овладевать русской разговорной речью. Поэтому предлагаю выпить за наш «великий, могучий, свободный и прекрасный русский язык». Я назвал бы наш язык еще и целебным и думаю, что Иван Сергеевич в данном конкретном случае согласится с нами и не будет на нас в обиде. Ура, товарищи!

1 апреля

Утром было общее построение. Начштаба прочитал приказ о переброске нашего 29-го гвардейского танкового корпуса (10-й гвардейский продолжает сражаться в составе 3-го Белорусского фронта) на оборону Гдыни, где он должен сменить 19-ю армию, занимающую сейчас участок на побережье от города Колибкен до Гдыни.

На офицерском совещании нас предупредили, что немцы, прижатые к самому морю, часто контратакуют и что дело доходит до рукопашных схваток. Все равно — даешь! Лишь бы не сидеть сложа руки.

Весь личный состав нашего полка сведен в две жиденькие роты, назначены командиры рот и взводов. Все механики-водители и даже несколько командиров машин остались не у дел, потому что командовать им было некем. «Обойденные», мы сердимся, просим, чтобы из нас сформировали хотя бы отдельный полувзвод, но было строго-настрого оставаться в резерве командования полка. Может быть, это и правильно насчет сохранения опытных водительских кадров, но все равно как-то обидно.

Быстрые сборы и отбой пораньше. Засыпая, вспомнил, что Але уже семь стукнуло. В школу этой осенью пойдет. И по всем признакам — в мирное время!

2 апреля

Продвигаемся к цели очень медленно: исковерканное войною шоссе запружено всевозможной техникой — это перемещаются друг другу навстречу сразу две армии.

3 апреля

За истекшую ночь колонна наша проползла всего один (!) километр. Дорогу, точнее, время дорожное помогал мне коротать Нил. Привалясь сырыми спинами друг к другу, мы то вели ленивую беседу, то начинали клевать носами.