Карл ЯСПЕРС - ПРОСВЕТЛЕНИЕ ЭКЗИСТЕНЦИИ

• Название: ПРОСВЕТЛЕНИЕ ЭКЗИСТЕНЦИИ
• Автор: Карл ЯСПЕРС
• Жанр: Философия

Основополагающий труд немецкого философа Карла Ясперса «Философия» (1932) впервые публикуется на русском языке.

Вторая книга «Философии», высоко оцененная H.A. Бердяевым, посвящена центральным проблемам учения о человеке. Определяя человека как «возможную экзистенцию в существовании», и выясняя экзистенциальный смысл человеческого Я, философ не оставляет в стороне традиционных проблем: мы находим здесь обсуждение декартова «я есмь» и различных решений вопроса о свободе воли. Экзистенциальный субъект раскрывается в коммуникации с другими: Ясперс выясняет критерии экзистенциальной коммуникации и причины ее обрыва и ненаступления. Экзистенциальный субъект историчен, действует в неповторимой ситуации своего мира: в центре рассмотрения поэтому -тема «пограничной ситуации», где самость раскрывается как безусловность и приходит к самой себе: болезнь, смерть, вина, борьба. Анализируются «безусловные действия» личности в подобных ситуациях; в том числе вопрос о самоубийстве. Экзистенция действует в полярности объективности и субъективности; поэтому философ разбирает смысл их единства, и то, что происходит, если экзистенция предает себя ради объекта или ради субъективного произвола. Отдельное внимание уделено экзистенциальному смыслу истории и общественности, как обликов объективности.

---

6. Мифологизирующее просветление в пограничной ситуации историчной определенности.

- Сознание живо представляемой пограничной ситуации высказывает себя в мифологической форме. Эта форма остается существенной для самопросветления. Кант говорит, правда: «Есть также узурпированные понятия, такие как, например, счастье, судьба, которые хотя и используются в обиходе при общем снисхождении, но все же... не могут привести в свою пользу ни из опыта, ни из разума никакого отчетливого правооснования»45; и в самом деле, эти понятия не могут устоять ни перед каким объективным познанием, методически сознающим само себя (und in der Tat bestehen diese Begriffe für keine ihrer selbst methodisch bewußte objektive Einsicht). Но эти понятия служат функциями метафизического просветления экзистенции в пограничных ситуациях. Как таковые их невозможно доказать путем обоснования, а можно только усвоить себе или отвергнуть.

а) Счастье.

- Случайность считают счастьем или несчастьем. Противопоставляя себя внешним обстоятельствам, я удерживаю раздвоение, существующее между ними и мною самим. Связь этих обстоятельств между собою мифологически поручают руководству фортуны (Fortuna) как направляющей силы. В этом раздвоении есть три возможности:

Счастье - это благоприятная случайность, хороший исход, с непрерывностью сопровождающий того человека, которому «выпало счастье» (der «Glück hat»). Он - fortunatus46, которому счастье как бы принадлежит. Случайность становится элементом некоего целого, которому следует доверять. Фортуна - на его стороне. Он живет под счастливой звездой и называет сам себя felix47.

Счастье - это двусмысленное, оно слепо и, по видимости, без всякого выбора обращается то на одну, то на другую сторону. Ему ни в чем нельзя доверять. Уклониться от него невозможно никак, разве что только хладнокровием (Gelassenheit), которая выходит прочь из мира, внутренне устраняется от суеты и в нерушимом покое обеспечивает себе экзистенцию по ту сторону всякого счастья и несчастья.

Счастье не есть ни что-то решенное, ни чуждая сила. Счастье нужно схватить (Glück ist zu ergreifen). В активности умения и риска счастье становится чем-то таким, что не достается на долю пассивно ждущему, но должно быть завоевано. Счастье - это женщина, говорит Маккиавелли; кто овладеет им и покорит его, того оно любит и служит ему48.

б) Amor fati.

Три представления о счастье сохраняли в пограничной ситуации свою ограниченность конечными целями существования в раздвоении на Я и обстоятельства. Сравнительно с конечностью и внешностью ситуаций счастья пограничная ситуация впервые высветляется для нас по-настоящему там, где мы внутренне усваиваем себе случайности с тенденцией уничтожить это раздвоение. Я и обстоятельства внутренне связаны между собой. Историчное сознание знает себя в такой степени тождественным с особенностью своего существования, что счастье и несчастье понимаются им уже не как нечто только чуждое, привходящее, но как нечто принадлежащее к составу моей самости в более глубокой идее судьбы.

Я погружаюсь в свою историчную определенность, в которой я говорю «да» своему существованию таким, как оно есть, - говорю ему «да», пусть не как сугубо эмпирической объективности, но как экзистенциально пронизанной объективности. Для меня теряет всякий смысл произвольное желание быть кем-то другим в некотором другом мире; но в историчной определенности и я, и сама определенность существуем не как окончательные, но в той форме, что я становлюсь во времени тем, кто я есмь вечно (in der geschichtlichen Bestimmtheit bin ich und ist diese nicht endgültig, sondern in der Gestalt, daß ich zeitlich werde, der ich ewig bin). В этом погружении я избираю судьбу, не как лишь внешнюю судьбу, но как свою судьбу, в amor fati. Я люблю ее, как я люблю самого себя, потому что только в ней я экзистенциально удостоверяюсь в самом себе. По сравнению с пустой надутостью (Verblasenheit) того, что есть лишь всеобщее и целое, в том, что объективно есть ограничение, экзистенциально я переживаю бытие. Историчное сознание как сознание судьбы есть принятие всерьез конкретного существования (Geschichtliches Bewußtsein als Schicksalsbewußtsein ist das Ernstnehmen des konkreten Daseins).

Мнимые рефлексии искажают вид этого сознания судьбы в его собственных глазах:

Всеобщее делает особенное как частный случай, чем-то сугубо индивидуальным и приватным, которое должно сообразоваться со всеобщим, а само по себе не имеет важности. Но ведь всеобщности и целости становятся действительными, только переплавляясь в существование в абсолютно-особенном как экзистенцию; индивид как экзистенция может поэтому получить собственный пафос против всеобщего, которое остается лишь средой и путем. Но если затем дает о себе знать тенденция много воображать о себе (sich wichtig zu nehmen) в смысле абсолютизации особенностей как таковых в их историчном многообразии, то сознание экзистенции обращается против такой тенденции. Экзистенциально значительна не особенность как таковая, пусть даже абсолютно важно может быть лишь то, что проявляется в особенном (Nicht die Besonderheit als solche ist existentiell relevant, wen auch nur das im Besonderen zur Erscheinung Kommende absolut wichtig sein kann). Серьезность, одолевшая надутость во всеобщем и отвлеченную жажду многообразия особенного, - это истина неразделимого единства особенности и экзистенции, просветляющая себя в историчном сознании amor fati.

Правда, принятие жизни всерьез (Ernstfinden des Lebens) в теоретическом рассмотрении размышляющего философствования само по себе еще не является экзистенциальным, - экзистенциально только осуществление в его неповторимой определенности, не нуждающейся более ни в каких оправданиях перед лицом всеобщностей. Вопреки представлению о том, что важно только завершенное (это представление есть мерило, вполне осмысленное для ограниченных произведений и целей приложения сил), что существование должно повиноваться некой всеобщей правильности как объективно значимой истине, - экзистенция в своем историчном сознании amor fati совершает усвоение особенного как претворение определенного в глубину самой экзистенции (vollzieht Existenz im geschichtlichen Bewußtsein des amor fati die Aneignung des Besonderen als die Verwandlung des Bestimmten in die Tiefe ihrer selbst).

Amor fati имеет в себе как преодоленный момент и как своего всегдашнего противника, не дающего появиться в нем гармоническому покою жизни, - твердое «нет» отдельным условиям моего существования, а наконец, и всей моей судьбе, возможность самоубийства, а кроме того, вражды и упрямства.

II. Отдельные пограничные ситуации

Смерть

1. Знание о смерти и пограничная ситуация.

- Смерть как объективный фактум существования не есть еще пограничная ситуация. Для животного, ничего не знающего о смерти, пограничная ситуация невозможна. Человек, знающий, что он умрет, имеет это знание как ожидание, относящееся к неопределенному моменту времени; но до тех пор пока смерть не играет для него никакой иной роли, кроме той, которую дает забота о ее избежании, до тех пор смерть не является пограничной ситуацией и для человека.

Как только-живущий я преследую цели, стремлюсь добиться длительности и устойчивости всего, что для меня ценно. Я страдаю от уничтожения реализованного мною блага, от гибели любимых мною существ; мне приходится пережить опыт конца; но я живу, забывая о его неизбежности и о конце всего.

Если, напротив, я, экзистируя, уверяюсь в историчном сознании в своем существовании как явлении во времени: в том, что это существование есть явление, но явление возможной в нем экзистенции, - то опыт конца всех вещей обращен к этой являющейся стороне экзистенции. Страдание от конца становится удостоверением экзистенции.

В объективном рассмотрении я не могу с убедительностью постичь мыслью необходимости смерти и бренности (Vergänglichkeit). Но для экзистенции это исчезновение в явлении составляет часть ее самой. Не будь этого исчезновения, я как бытие был бы нескончаемой длительностью и не экзистировал бы. Правда, я как экзистирующий в явлении должен признавать осуществление и решение во времени чем-то абсолютно важным, но я не вправе ни пассивно наблюдать, ни преднамеренно вызывать это исчезновение в явлении, но должен овладевать им во внутреннем усвоении. Не жажда смерти и не страх перед смертью, но исчезновение явления как присутствие экзистенции становится истиной (Weder Verlangen nach dem Tode noch Angst vor dem Tode, sondern Verschwinden der Erscheinung als Gegenwart der Existenz wird zur Wahrheit). Я теряю экзистенцию, если принимаю существование за абсолютное, как если бы оно было бытием в себе, и так запутываюсь в нем, что я сам есмь только существование в чередовании забывчивости и страха. Я впадаю в противоположное уклонение (Ich gleite umgekehrt ab), если нахожу явление существования настолько безразличным, что презираю его и что мне в исчезновении ни до чего нет никакого дела. Я действителен как возможная экзистенция, только если я являюсь как существующий, будучи, однако, в явлении чем-то большим, чем явление (Als mögliche Existenz bin ich wirklich nur, wenn ich daseiend erscheine, in der Erscheinung aber mehr als Erscheinung). Если поэтому я хотя и не могу уничтожить страдания от своего конца как существование, но могу в то же время преодолеть его в достоверности своей экзистенции, т.е. сохранить свою власть над ним. Смерть есть для экзистенции необходимость ее существования в силу исчезновения ее - всегда в то же время неистинного - явления.