Юрий Софиев - Вечный юноша

• Название: Вечный юноша
• Автор: Юрий Софиев
• Издательство: ООО «Седьмая верста»
• Жанр: Разное
• Год: 2012
• ISBN: 9965-18-112-8

«Вечный юноша» — это документ времени, изо дня в день писавшийся известным поэтом Русского Зарубежья Юрием Софиевым (1899–1975), который в 50-е гг. вернулся на родину из Франции и поселился в Алма-Ате (Казахстан), а начат был Дневник в эмиграции, в 20-е гг., и отражает драматические события XX века, очевидцем и участником которых был Ю.Софиев. Судьба сводила его с выдающимися людьми русской культуры. Среди них — И. Бунин, А.Куприн, М.Цветаева, К.Бальмонт, Д.Мережковский, З.Гиппиус, Б.Зайцев, И.Шмелёв, Г.Иванов, В.Ходасевич, Г.Адамович, А. Ремизов, о. Сергий Булгаков, Мать Мария (Скобцева), философы Бердяев и Федотов, художник Билибин, великий певец Шаляпин, и многие другие.

Публикация Надежды Черновой.

Тираж 50 экз.

---

***

Обличьем женщина, а морда крысья —
На зло соседу травит пса стеклом.
Та кошку долбанула топором,
А этот ложь и клевету измыслил.
От мелочей полшага до большого —
До бомбами разорванных детей,
До торжества всего извечно-злого,
До оправдания лукавым словом
На ненависть помноженных смертей…

Как утомляют сердце морда крысья
С оскалом разъярённым и тупым…
Нет! Этот мир не нужен и немыслим,
Он умным сердцем видится иным —
И прежде всего, добрым, а не злым.
Вне человечности, без соучастья,
Без доброты нельзя построить счастья.

На Балканах

Свирепствует ветер.
Лиловые тени.
Сияние и глубина.
Столетья, столетья стоят на коленях
И их стережёт тишина.

Прогулки глухие.
Немые заборы.
Лоза, переброшенная со двора.
Смоковницы вычурные узоры.
В закатной пыли — детвора.
Две красные фески сидят перед домом
Над чашечкой кофе, в табачном дыму.
И чем я взволнован, пришелец бездомный,
Встревожен и радуюсь почему?

Нежданным (?) и близким дыханием Азии?
Турчанкой под шалью прозрачной?
Лозой?
Строкой из Корана арабскою вязью
Над памятником под чалмой?
Проклятием пращура?
Шорохом, шёпотом
Как будто когда-то прожитых веков?
И кровь, восставая, швыряет мне ворохом
Обломки застрявшие снов:
В них — ненависть крови!
В них — ненависть веры!
В них — ярость во имя своей конуры!
В них — прочие доблести древней дары!
«Во имя», «во имя» лютуют без меры
С начальных времён и до нашей поры…
А я, взбунтовавший(ся) блудный потомок,
Иду по планете, закинув булат.
Иду средь селений, и всюду я дома,
Влюбленный и в землю, и в жизнь без преград,
За пазуху спрятав,
Всегда бездомное,
Единственно нужное слово — брат.

Юрий Софиев.

Но все эти стихи, хороши или плохи они, искренни и до конца мои. Увы, они не (впечатлят?) ни редакторов, ни цензуру и останутся в моем столе, перейдя оттуда непосредственно в полное забвение.

Стихов своих я никому не читаю!

ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ

(Предсмертные письма Ю.Б.Софиева, напечатанные на плохой — «картавой», как говорил Ю.С., машинке, слепым шрифтом, на серой оберточной бумаге.

В феврале ему исполнилось 76 лет, а в мае он умер. Выходит, письма 1975 г. К ним прикреплены и две открытки от сотрудников из Института Зоологии АН Каз. ССР, поздравления с днем рождения — 21\ II 75 г., и конверт от И.Братус из Ленинграда со штемпелем: 19.2.75. — Н.Ч.)

1.

(Брату Льву Бек-Софиеву и его жене Марии-Луизе в Париж — Н.Ч.)

Дорогие мои Машенька и Левик!

Получили вы мое письмо с поздравлением с Новым годом? Как вы живете? Как здоровье? У меня здоровье совсем неважно, все время падаю навзничь, ушибаю голову. Живу по-прежнему в Доме престарелых, вернее все время лежу, потому что ходить почти не могу. Приходят ко мне мои институтские и мои прежние соседи. К сожалению, нахожусь как в больнице. Вот уже неделя, как у меня прекратился пульс в висках, по-видимому, где проходит сонная артерия, голова у меня совершенно дурацкая.

Милый Лева, если бы ты мне прислал твои греческие фотографии, конечно, часть!

У меня теперь довольно длинная козлиная бородка. Как-нибудь снимусь, пошлю вам, а потом сбрею. Какой ты молодец! Ты ведь только на 3–4 года меня моложе! А я совсем сдал. На днях мне исполнится 76 лет! Какая мерзость старость! Болезни, слабость…

Спасибо тебе за сведения о дедушке. Я не знал, что его отец, Семен Львович, был или петербургским чиновником (речь идет о предках с материнской стороны, Родионовых — Н.Ч.), или, мне это как-то сказал Володя Родионов (жив ли он?), что он был майором. В каком году родился папа, в эмиграции он выезжал из Белграда, чтобы подписать рабочий контракт, он очень «омолодился». Где служил дедушка, когда папа познакомился с мамой, где-то около Рембердова? Его прикомандировали к 11 конной батарее, боюсь, что это фантазия. Нашему комбату, а потом комдиву Н.Н. Сапегину (нашему однокашнику) папа рассказывал, что он ушел из конной, потому что сломал ногу. Мне Н. говорил совсем другую историю. Где-то на станции — возможно в Рембердове (и папа был прикомандирован к 11 конной) он пил что-то со своими офицерами, они стали задирать «пижосов», папа целый год при обмундировании носил свою тоже «пижоскую» форму. Папа возмутился и ушел от них. Папа мне рассказывал другую версию. Он отказался подписать — будучи заведующим хозяйством, какую-то бумагу — его подпись требовал комбат, считая, что это не законно, и он был, в конце концов, из 11-й откомандирован. Я не знаю, в какую бригаду был откомандирован папа из Волынского полка. Он мне говорил, что Варшавская гвардия ему здорово не понравилась. Он был простым, демократичным человеком и не был светски воспитанным.

Папа говорил, что он не ездил на каникулы даже домой, а оставался все время в корпусе.

Милый Лева, хочу с тобой посоветоваться, видно болтаться мне на свете осталось, увы! недолго. Нельзя ли меня, так же, как Макса, символически поместить со всем нашим семейством? Вместе с Ириной???

Ю.Б. Софиев, 1899 — (Юрий Софиев, поэт, литератор, художник-график, научный иллюстратор с 1955 по 1974 гг. в Институте Зоологии Академии Наук Каз. ССР. Алма-Ата).

Подумай об этом? Умру в Алма-Ате, лежать буду в своей родной земле, К сожалению, это не Русса и Горький и не Ленинград. Для меня это СССР, я никогда не был националистом и это дело всегда здорово ненавидел.

Ну вот, пора кончать. Целую вас крепко. Любящий вас Юрий.

2.

(Письмо П.Л.Вайншенкер, биографу А.Ладинского, в Москву — Н.Ч.)

Милая и дорогая моя Полина Львовна!

Вы уж думали, что я отошел в другой мир и потому не пишу Вам. Нет! Я кое-как еще жив, но чувствую себя отвратительно.

Я переменил адрес. Меня устроили в Дом престарелых, и почти все время лежу в постели, так как ходить почти не могу — болят ноги и все время я падаю.

Как Вы живете? Что поделываете? Все работаете в музее?

У меня так плохо с головой, что я совсем стал безмолвным. Совсем не могу окончить воспоминания о Голенищеве-Кутузове, который умер в Москве, о Алексее Дуракове, который был убит в Югославии, Сопротивленец, он награжден орденом Сов. Правительством. Мои лучшие друзья молодости и всей жизни. Напечатать мог бы в «Голосе Родины», там напечатаны несколько моих статей, «Издательство Советского Комитета по налаживанию связей (культурных) с зарубежными Соотечественниками», находится в Москве, Харитоньевский переулок 10, они меня нашли через Сосинского, тоже мой приятель по Парижу и Москве.

Еще раз большущее Вам спасибо за Бунина.

Простите меня, нужно кончать, приносят ужин.

Всего Вам хорошего. Может быть напишите, как Вы живете? К сожалению, я теперь, знаю это, людям в тягость. Простите меня, дорогая Полина Львовна.

Искренне и сердечно преданный …

3.

(Письмо Раисе Миллер, подруге Ю.С., — Н.Ч.)

Родная моя Рая!

Спасибо тебе за письмо. Ты должна получить письмо, написанное Любой. Оно уже было в Эрмоне, но вернулось ко мне, т. к. (…)

Ты, вероятно, поняла, почему я вложил старый конверт в новый. Чтобы ты увидела, что письмо уже было в Эрмоне. Адрес писала Люба и ошиблась.

Ну как же ты живешь, родная? Я ношу себя отвратительно! Пиши, пожалуйста, жду с нетерпением твоих писем.

Ирина Владимировна (Братус, жила в Ленинграде — Н.Ч.) очень мила. Послала мне в посылке сладости и даже на Институт небольшие деньги на разные покупки.

Написала, что это присылают мои старорусские друзья, но мне ужасно неудобно, подозреваю, что старорусские друзья это она сама.

Купить машинку не могу, потому что она стоит больше 100 рублей, а мне в моем Доме дают в месяц 10 из моей пенсии (66 рублей 60 коп.) Это все мои деньги. Да ведь я на всем готовом! Кормят вполне прилично! Конечно, это не дома. В комнате нас двое, правда, старик довольно противный, совершенно глухой! Так что я, вероятно, совершенно разучусь говорить, т. к. все время молчу.

Ну, вот, родная, пора кончать. Сердечный привет всем твоим. Как же ты будешь жить дальше?

Пиши мне обо всем. Крепко целую тебя, любящий тебя…

(Адрес Дома престарелых: Алма-Ата, ул. Каблукова, 119 «а», комната 94. Была и комната 40. — Н.Ч.).