Майкл Бар-Зохар - Бен Гурион

• Название: Бен Гурион
• Автор: Майкл Бар-Зохар
• Издательство: Феникс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-222-00414-7

Настоящая книга представляет собой самую полную биографию ставшего легендой создателя государства Израиль Давида Бен-Гуриона. Написанная на основе уникальных документов из личного архива Бен-Гуриона, она описывает не только вехи его биографии, но и общий хор драматических событий, разыгравшихся в Палестине после второй мировой войны.

Для широкого круга читателей.

---

Так, год спустя после приезда в Палестину Давид открывает новую страницу своей жизни и едет в Галилею. Покинуть Иудею его вынуждают причины гораздо более серьезные, чем вопросы идеологии, однако даже сегодня, через восемьдесят лет после этого события, невозможно определить подлинное влияние незначительного эпизода из его личной жизни, известного лишь узкому кругу лиц. Речь идет о Рахиль Нелкин.

Слава о решительном характере и непривычном рвении плоньских иммигрантов шла по всей Иудее. Но Рахиль составляет исключение. Этой хрупкой чувствительной девушке стыдно, что после того как ее уволили из оранжереи в Петах-Тикве, она не может найти работу; она глубоко переживает от сознания того, что друзья, знающие ее по Плоньску, обвиняют ее в подрыве их репутации. Но больше всего ее ранит другое. Когда в порыве негодования соотечественники открыто выразили Рахиль свое возмущение, Давид не заступился за нее, не встал на ее защиту, а демонстративно принял сторону ее противников.

Вероятно, именно эта позиция Давида и лежит в основе их разрыва. Несмотря на свою любовь к Рахиль, Давид осуждает ее как несправившуюся с главной, на его взгляд, задачей — победой труда на земле Израилевой.

Очевидно, любовь и идеология воспринимаются им как нечто взаимоисключающее. О браке нет и речи, хотя чувства, которые он испытывает к Рахиль, день ото дня становятся все глубже. Много лет спустя, отвечая на вопрос, почему же они не поженились, она, поколебавшись, ответит: «Давид интересовался общественной жизнью больше, чем личной». На этот же вопрос он ответит так:

«Жениться? Кто тогда думал о браке? Мы всячески избегали этого, поскольку не хотели иметь детей раньше времени. Страна была дикой и отсталой. Мы не могли гарантировать нашим детям соответствующего образования на иврите. И только потом мы поняли, что, несмотря ни на что, надо было растить детей на земле Израилевой».

«Кроме того, Рахиль встретила человека и полюбила его», — добавит он, оборвав фразу на полуслове.

Именно в это время в жизнь Рахиль Нелкин входит Иезекиль Бет-Халашми. Этот тонкий, спокойный молодой человек впервые увидел Рахиль еще в Плоньске, накануне отъезда на Землю Обетованную. Как и все остальные, он влюбляется в нее с первого взгляда. Рахиль тоже обратила внимание на юношу и часто вспоминала о нем в Палестине. Вторично они встречаются в порту Яффы. Третья встреча происходит в момент, когда Рахиль, униженная и оскорбленная своими соотечественниками из Плоньска, возвращается на работу в оранжерею Петах-Тиквы: «Только Иезекиль, добрый и чувствительный, ободрил и обнадежил меня».

Так переплелись судьбы двух молодых людей. Иезекиль был полной противоположностью Давида и обладал теми чертами характера, которые она тщетно искала в Грине. Ее все больше раздражает «его постоянное отсутствие дома» (то есть в Петах-Тикве) и то, что он почти не уделяет ей внимания. Она знает, что победа труда имеет национальное значение, но после постигшей неудачи совсем падает духом и думает, что Давид ее разлюбил. В конце концов они окончательно прерывают всякие отношения и он, по-прежнему глубоко любя Рахиль, надолго уезжает из Петах-Тиквы. Через год Рахиль выйдет замуж за Иезекиля Бет-Халашми, а сердечная рана Давида зарубцуется только много лет спустя.

Целью его поездки в Галилею становится Сежера — два ряда длинных каменных зданий с красными крышами, стоящими на склоне холма неподалеку от дороги на Тиверию. Эта маленькая, полностью изолированная колония, насчитывающая несколько десятков фермеров, не вызывает дружеских чувств у живущих по-соседству крестьян-арабов. У подножия холма Давид останавливается от удивления, но затем, войдя в деревню и увидев ее обитателей, не верит своим глазам: Сежера — единственное в стране поселение, где работают только евреи.

«Здесь я нашел ту самую землю Израилеву, о которой мечтал долгие-долгие годы. Ни лавочников, ни управляющих, ни бездельников, живущих чужим трудом. Все жители поселка работают сами и живут плодами своего труда».

Грин работает не только на ферме, расположенной на самой вершине холма, но и в самой деревне, у бывшего шорника, выходца из России. В Петах-Тикве он мечтал «услышать песнь пахаря», а здесь сам стал им. Он писал отцу:

«Держась за рукоять, с острой палкой в руке я шагаю за плугом и смотрю, как переворачиваются и раскалываются комья черной земли, а быки медленным и размеренным шагом важных персон все идут и идут вперед. Это время раздумий и мечтаний — да и как можно не мечтать, возделывая почву земли Израилевой и видя, как вокруг тебя другие евреи также обрабатывают свою землю? И разве не воплощение мечты сама эта взрыхленная почва, которая предстает перед тобой во всем своем таинстве и великолепии?».

Здесь, в Сежере, он проживет свои самые счастливые годы. Его романтический дух, яркие описания свидетельствуют о выбранном способе самовыражения, о даре убеждения, о душе, озаренной огнем сионизма. Легко догадаться, что молодой Грин отдаляется от товарищей, его исключительные личностные качества скрыты под панцирем робости, и он стремится к одиночеству, которое и возникает время от времени — то как следствие его выступления на конгрессе партии, то после лекции на иврите, которую он читает фермерам Сежеры, или жаркой дискуссии на региональной ассамблее «Общества еврейских трудящихся Галилеи», где он отстаивает свои позиции. Он надолго замыкается в себе и ночи напролет просиживает на гумне один. Жители Сежеры не знают, нравится ли ему работа на земле и чем он занимается длинными зимними вечерами. По правде говоря, он не входит в число лучших земледельцев колонии, а о его страсти к чтению ходят бесчисленные анекдоты. Так, например, рассказывают, что однажды, увлекшись газетой, он шел за быками. Дочитав до конца, он поднял голову и замер: их не было, потому что, продолжая свое размеренное шествие, быки дошли до соседнего участка, а он и не заметил этого. Сежерские рабочие понимали, что, в отличие от них, Давид не намерен всю жизнь работать на земле. Он чувствовал себя «способным делать что-то более важное, чем шагать следом за быками», но о своих планах не говорил никому.

В Сежере его «добровольно-вынужденное» одиночество усиливается: любимая девушка далеко, друзей рядом нет — самый близкий из всех, Шломо Земах, почти сразу уехал. За эти годы Давид Грин познает вкус горьких плодов одиночества — неизбежного удела всех государственных деятелей. Когда бремя становится непосильным, он пишет отцу и семье письмо, полное пронзительной ностальгии:

«Сколько раз, пользуясь случаем, я шел один, глядя на звезды, и сердце мое было с вами… Теперь она моя, эта таинственная земля, совсем рядом, а мое разбитое сердце в смятении и тоске по чужой земле [Польше], над которой нависает тень смерти… Как вышедший из тюрьмы узник я гуляю на воле, а ноги сами несут меня к стенам узилища, где остались мои друзья..».

Волею обстоятельств Давид получает возможность снова повидать свою «тюрьму». В конце 1908 года его должны призвать на службу в русскую армию. Чтобы отцу не пришлось платить штраф в размере 300 рублей за его неявку, он решает вернуться в Плоньск. Виктор Грин посылает ему 35 рублей на дорогу и 40 рублей на погашение многочисленных долгов. В начале осени Давид садится на пароход и вскоре уже обнимает свою семью. Наутро он приходит на призывной пункт, приносит клятву верности царю и вступает в ряды русской армии, откуда спешит дезертировать и, перейдя немецкую границу с фальшивыми документами, в конце декабря прибывает в Палестину.

Несколько недель он работает на берегу Тивериадского озера, в поселке Киннерет, который возник во время его пребывания в Европе. Оттуда он отправляется на юг, в поселок Менахамия, где остается какое-то время, пока его не охватывает тоска по Сежере — единственном месте, где он чувствует себя дома. Из всех еврейских поселений Сежера первой реализовала «Победу труда» и создала собственные средства обороны. На всей территории Палестины еврейские колонии охранялись не евреями. О создании «еврейской обороны» молодые первопроходцы мечтали так же, как о «еврейском труде». Оборона Сежеры и стоящей на вершине холма фермы была поручена сиркасийцам, чьи смелость и жестокость держали на расстоянии арабских мародеров.

Зависимость от каких-то вооруженных наемников Грин считал крайне неосторожным поступком и уже неоднократно пытался убедить жителей Сежеры в правильности своей точки зрения. Однажды рабочие обратились к руководителю колонии, некоему Краузе, с предложением взять на себя охрану фермы, однако видя, что их сионистские аргументы его не убеждают, решили пойти на хитрость. Зная, что каждую ночь охранник-сиркасиец покидает свой пост, предпочитая проводить время в ближайшей арабской деревне, они выкрали чистокровного коня Краузе и объявили о его пропаже. Напрасно Краузе дул в свой свисток, предупреждая сиркасийца о краже. Назавтра на охране фермы стоял колонист-еврей.