Лактанций - Творения

• Название: Творения
• Автор: Лактанций
• Жанр: Религия

Литературное наследие Лактанция — классический образец латинской христианской патристики, и шире — всей позднеантичной литаратуры. Как пишет Майоров задачей Лактанция было «оправдать христианство в глазах еще привязанной к античным ценностям римской интеллигенции», что обусловило «интеллектуально привлекательную и литературно совершенную» форму его сочинений.

В наше собрание творения Лактанция вошли: «Божественные установления» (самое известное сочинение Лактанция, последняя по времени апология хрисианства), «Книга к исповеднику Донату о смертях гонителей» (одно их самых известных творений Лактанция, несколько тенденциозное, ярко и живо описывающие историю гонений на христиан от Нерона до Константина и защищающее идею Божественного возмездия; по жанру — нечто среднее между памфлетом и апологией), «Легенда о Фениксе» (стихотворение, возможно приписываемая Лактанцию ложно, пересказывающее древнеегипетскую легенду о чудесной птице, умирающей и возрождающейся, кстати «Легенда о Фениксе» оказала большое влияние на К. С. Льюиса и Толкина), «О Страстях Господних» (очень небольшое сочинение, тема которого ясна по названию — интересна его форма — это прямая речь ХристаЮ рассказывающего о Себе: «Кто бы ни был ты, входящий в храм — приближаясь к алтарю, остановись ненадолго и взгляни на меня — невиновного, но пострадавшего за твои преступления; впусти меня в свой разум, сокрой в своем сердце. Я — тот, кто не мог взирать со спокойной душой на тщетные страдания рода человеческого и пришел на землю — посланник мира и искупитель грехов человеческих. Я — живительный свет, когда-то озарявший землю с небес и теперь снова сошедший к людям, покой и мир, верный путь, ведущий к дому, истинное спасение, знамя Всевышнего Бога и предвестник добрых перемен»).

---

26. 1. Так вот, то, что, как считают они, необходимо совершать по требованию природы, но все же сами того не могут совершить и не видят, чтобы это было дано философами, способно соделать одно лишь небесное учение, поскольку оно единственное является мудростью. 2. Разумеется, не могут никого ни в чем убедить те, кто сами себя ни в чем не убедили. Они не могут обуздать ничьей жадности, умерить гнев, подавить сладострастие, поскольку сами охвачены пороками и признают, что природа сильнее. 3. Насколько же сильны для человеческих душ наставления Бога, ибо они просты и верны, проявляются изо дня вдень. 4. Дай мне мужа, который был бы гневен, злоречив, несдержан, и я простейшими наставлениями Божиими верну [тебе] его столь же смирным, как агнец. 5. Дай мне алчного, корыстолюбивого, скупого человека, и я передам тебе его щедрым, без жалости раздающим свое богатство. 6. Дай мне боящегося смерти и боли, и он будет презирать пытки, огонь и быка Фалариса.[383] 7. Дай мне сладострастника, прелюбодея, гуляку, и ты увидишь его воздержанным, целомудренным и трезвым. 8. Дай мне человека жестокого и жаждущего крови, и та ярость превратится в подлинное милосердие. 9. Дай мне несправедливого, неразумного, грешного, тотчас он станет справедливым, разумным и невинным, ибо одним лишь омовением смывается всякая порочность. 10. Такова сила божественной мудрости, что, проникнув в душу человека, Она сразу же изгоняет глупость, эту мать погрешностей. Чтобы это произошло, нужны не деньги, не книги, а ночные бдения. 11. Легко и скоро воздастся благодарность; тотчас откроются уши, и сердце будет жаждать мудрости. Пусть никто не боится [высокой цены], мы не продаем ни воду, ни солнце. Обильнейший и богатейший источник Божий открыт для всех, и этот небесный свет рождается для всех, кто имеет глаза. 12. Неужели кто‑то из философов когда‑либо даровал эту мудрость и может даровать, если даже захочет? Они, годы свои потратив на изучение философии, ни другого кого, ни себя самих, если природа хоть немного противится, не могут сделать лучше. И вот — их мудрость не изгоняет пороки, но только прячет, что и подтверждается многими примерами. 13. Немногие же наставления Божии настолько меняют человека и, отбросив старое, возвращают его настолько обновленным, что ты не поймешь даже, что это тот же самый человек.

27.1. Так что же? Неужели ничего подобного те философы не предписывают? Напротив, очень многое, и очень часто они присоединяются к истине, но никакого веса те предписания не имеют, поскольку принадлежат людям и не имеют большего авторитета, т. е. божественного. 2. Никто, стало быть, им не верит, так как те, кто их слушает, считают себя такими же людьми, какими являются те, кто их наставляет. 3. Кроме того, у них нет ничего определенного, ничего, что происходило бы из твердого знания, но, поскольку все строится на предположениях, многое оказывается противоположным и противоречивым. Надо быть весьма глупым человеком, чтобы пожелать последовать их наставлениям, каковые, даже не понятно, верные ли, или нет. И потому им никто не следует, так как никто не хочет упорствовать ради неизвестного.

4. Стоики утверждают, что существует добродетель, которая только и делает жизнь счастливой. Нельзя сказать ничего более верного. Но что сказать, если человек терпит мучения и боль? Неужели кто‑то может быть счастлив среди мучителей? Мало того, доставляемая телу боль считается у них основой добродетели, поэтому даже в муках человек не является несчастным. 5. Эпикур еще решительнее говорит, что мудрец всегда счастлив, и даже оказавшись внутри быка Фалари — са, будет говорить: „Мне приятно и я беззаботен“. Кто не посмеется над ним, особенно потому, что человек, любящий наслаждения, надел на себя маску смелого человека, к тому же смелого сверх всякой меры? Ибо не может быть, чтобы кто‑то испытывал телесные муки в качестве наслаждений, когда для того, чтобы быть добродетельным, достаточно их переносить и терпеть. 6. Что вы, стоики, скажете? Что скажешь ты, Эпикур? Мудрец счастлив, даже когда мучается. Если его счастье в славе терпеливого человека, то он не наслаждается, поскольку от пыток он, возможно, умрет. Если в памяти о нем, то он или не узнает о ней, если души смертны, или, если узнает, ничего от этого не обретет. 7. Какая же иная польза от добродетели? В чем счастье жизни? Чтобы умереть со спокойной душой? Выдаете мне благо одного часа или, пожалуй, одного момента, ради которого в течение всей жизни следует терпеть тяготы и несчастья. 8. Сколько же времени займет смерть? Когда она придет, уже не важно, встретишь ли ты ее со спокойной душой или с негодующей. Итак, выходит, что ничего другого от добродетели получить нельзя, кроме славы. 9. Но слава бесполезна и кратка или же из‑за превратных суждений людских отвергается. Стало быть, нет никакой пользы от добродетели, когда добродетель смертна и преходяща. 10. Итак, те философы, которые все это говорили, видели некую тень добродетели, саму же добродетель не рассмотрели. Ибо были обращены к земле и взгляд свой не устремляли ввысь, чтобы получить возможность увидеть добродетель, которая обнаруживается в небесной религии. 11. Это причина того, почему их наставлений никто не слушает. Ведь они или побуждают к порокам, если защищают наслаждения, или, если защищают добродетель, не сулят никакого наказания за грех, кроме бесчестия, но никакой награды не обещают за добродетель, кроме почета и славы. Ибо говорят, что к добродетели надо стремиться ради ее самой.

12. Так вот, мудрец действительно счастлив в муках; но лишь когда он терпит муки за веру, за справедливость, за Бога, такое перенесение боли делает его самым счастливым. 13. В самом деле, один только Бог может оказать почет за добродетель, наградой которого является одно только бессмертие. Люди, которые не жаждут бессмертия и не держатся религии, которой принадлежит вечная жизнь, конечно, не знают силы добродетели, чьей наградой пренебрегают. Они не взирают на небо, хотя и думают, что смотрят на него, пытаясь постичь непостижимые вещи, в то время как в созерцании неба нет никакого иного смысла, кроме как принятия [истинной] религии и веры в бессмертие души. 14. Ведь всякий, кто или понимает, что следует почитать Бога, или имеет надежду обрести бессмертие, ум свой обращает к небу. И хотя этого не увидеть глазами, все же это открыто для очей души. 15. Те же, кто не принимают [истинной] религии, те принадлежат земле, так как та религия находится на небе. Те, кто считают, что душа умирает вместе с телом, также обращены к земле, так как за пределами тела, которое является землей, ничего, что было бы бессмертным, не видят. 16. Итак, человек создан таким, чтобы прямым телом быть обращенным к небу, с той лишь целью, чтобы возвышенным умом созерцать Бога и в думах о Нем обращаться к упованию на вечную жизнь.

28. 1. Поэтому нет в жизни ничего другого, к чему должен стремиться наш разум и наша сущность, кроме познания Бога, Который породил нас, кроме религиозного и благочестивого почитания Его. Поскольку же философы уклонялись от этого, они не были мудрыми. 2. Хотя они и искали мудрость, все же, поскольку искали ее неправильно, уходили от нее еще дальше и впадали в такие заблуждения, что не овладели даже обычной разумностью. 3. Ведь они не только не желали признавать религию, но и упраздняли ее, пока, захваченные образом ложной добродетели, пытались освободить души от всякого страха. Это ниспровержение религии получило имя [почитания] природы. 4. Они ведь, поскольку или не знали, Кем сотворен мир, или желая убедить, что божественный Ум ничего не вершит, утверждали, что матерью всех вещей является природа, как бы говоря, что все родилось само по себе. Этим самым они вполне определенно признавали свое незнание. Ведь природа, отделенная от Провидения и божественного могущества, решительно ничего не представляет. 5. Ибо если они природу называли Богом, то какая такая причина говорить скорее о природе, нежели о Боге? Если же природа является у них разумом, или необходимостью, или обстоятельством рождения, то она не может сама по себе наделять чувством, но необходимо, чтобы существовал божественный Ум, который бы своим Провидением давал основу для рождения всякой вещи. Или если природа является землей и небом, и всем, что рождено, то природа является не Богом, но творением Божиим.

6. Пребывая почти в таком же заблуждении, они верят, что существует Фортуна, играющая, словно некая богиня, человеческими делами, ибо не знают, откуда они получают блага и несчастья. 7. Они считают, что им назначено бороться с ней, при этом не сообщают, кем и по какой причине [это назначено], и лишь похваляются тем, что во всякий момент [своей жизни] борются с Фортуной. 8. Всякий из них, утешая кого‑либо другого по поводу гибели или утраты близких, пылкими словами поносят имя Фортуны, и нет совершенно ни одного рассуждения у них, в котором бы она не оскорблялась. 9. Марк Туллий в своем Утешении говорит, что он постоянно борется с Фортуной и что он одержал над ней верх, когда стойко сдержал натиск врагов, и даже тогда не был ею сломлен, когда, изгнанный из [пределов] родины, был лишен родного крова, но тогда, когда [он] потерял любимую дочь, постыдно признал себя побежденным Фортуной. „Я уступаю, — сказал он, — и поднимаю руку“. 10. Что может быть несчастнее такого человека, который так сдается? „Безрассудно [бороться с судьбой]“, — говорит он. Но он открыто признавал себя мудрецом. Зачем же он присвоил себе это имя? Зачем ему презрение мира, которое оправдывается в высокопарных фразах? Зачем это внешнее отличие от других? Зачем вообще, ты даешь наставления в мудрости, если не нашлось еще никого, кто стал бы [вследствие этого] мудрым?