Александр Колмогоров - Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой

• Название: Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой
• Автор: Александр Колмогоров
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7784-0421-2

В книге правнука ныне забытой русской писательницы Н. А. Лухмановой (1841–1907) и праправнука главного сибирского кожевенника Ф. С. Колмогорова (1824–1893) представлена увлекательная история семейных хроник, уходящих корнями в XI–XVI века.

Рассказы о бурной, почти авантюрной жизни «неистовой Надежды», приведшей ее на русско-японскую войну, о судьбах ее незаконнорожденных детей, а затем и внуков, среди которых немало людей известных и чрезвычайно интересных, их дневники, письма, стихи, воспоминания — все это читается на одном дыхании. На страницах книги читатель найдет и малоизвестные факты биографии музы Н. Гумилева — Татьяны Адамович, а также ее брата — поэта Георгия Адамовича.

Впервые представлены не публиковавшиеся ранее материалы из центральных и региональных архивов, музеев, семейного архива автора и других источников.

---

День стоял ясный и ветреный. Вся правая четверть кругозора, ярко освещённого солнцем, была охвачена боем: по небу, быстро распускаясь, неслись дымки разрывов. Как смерчи, ходили взбитые фанатами бурые фонтаны пыли и дыма. Из слившегося в непрестанный гул грома орудий долетало «ура…»

30 сентября.

…Отступали потрясённые впечатлениями боя и измученные бессонными ночами. Колонна двигалась с мучительными остановками, на которых какая-то сила отводила все мысли и заманивала одной, неотразимой и сладкой: опуститься на землю и мгновенно заснуть. Расстроенному мозгу начинает казаться, что всё идёт навстречу и надвигается громадной, давящей массой… Господь не помиловал! Налетели тучи, хлынул осенний ливень, и разразилась неописуемая, бесконечная гроза, точно остановившаяся над нами. Усталость приближалась к отчаянию. И во втором часу ночи люди ложились в грязь один за другим…[574]

1 октября.

…Мы сидели, не показываясь из окопа. Только наблюдатели стояли на флангах, следя за каждым снарядом. Холодно и сыро. Влево от нас и немного впереди отдельной вершиной поднималась Хоутхайская сопка. Клонило ко сну, страшная усталость подавляла впечатлительность. Но звонкий вой своих и японских снарядов непрестанно бередил сознание опасности и безжалостно мучил.

В 2½ часа дня началась ужасная, гремящая, воющая и грохочущая артиллерийская дуэль. Над окопами водворился ад. Одна из шрапнелей разорвалась с таким металлическим звоном, точно в небе повстречались и разбились вдребезги два громадных медных таза, бросив в нас сноп свинцовых пуль. Удар за спиной полыхнул в окоп огнём и гарью. С дымом осыпалось облако выброшенной земли. Нас так тряхнуло и оглушило, что на секунду жизнь была отнята. Сознание вернулось, но только чтобы опять оборваться на втором и третьем таком же ударе…

2 октября.

…К 4-м часам утра разгорелся горячий бой. Было совершенно темно. Японцы стреляли залпами тем огнём, какой можно вести только с последней стрелковой позиции перед ударом в штыки. Наши роты всей первой линии отвечали тем же.

Впереди по всей линии Шахэ всё громче гремело сражение, напоминавшее по громадности пространства и силе огня ляоянские дни…[575]

7 октября Борис Викторович на пределе сил участвовал в бою при занятии деревни Сахэпу. Полное расстройство здоровья (окопная болезнь) вынудили его, пройдя ночью со своим денщиком более 10 вёрст, просить помощи в полевом лазарете на ст. Угольная. И здесь, в Богом забытых сопках, он лицом к лицу встретился с… матерью — сестрой милосердия 26-го подвижного госпиталя.

С 10 октября по 18 ноября капитан Адамович восстанавливал силы в Харбине. На больничной койке его и нашла первая в жизни боевая награда — Орден Св. Станислава 3-ей степени (с мечами и бантом) за отличие в боях с 13 по 25 августа у деревень Цегоу — Юдягоу — Таампин, в Ляоянском сражении, в занятии Сыквантуньской и Нежинской сопок.

По выздоровлении «впредь до вызова на юг» он был прикомандирован к разведывательному отделению Штаба военноокружных управлений Маньчжурских армий, располагавшемуся в здании Управления КВЖД в Харбине.

Из писем Георгия Адамовича брату от 11 и 25 октября 1904 года:

Дорогой, милый Боричка!

Извини, что давно не писал. Олюша напишет на днях. Мы уже больше месяца не получаем от тебя писем и дневников. Зима у нас началась рано: уже выпал первый снег, мороз, но ездят ещё на колёсах. Получили письмо из Петровцы. Собака и кошка живы, и венок на могиле папы, который мы отнесли перед отъездом, сохранился.

Учение моё идёт хорошо. Вова ходит в отпуск исправно, но в 6 утра его надо будить, так как он должен быть в училище к обедне. К лету уже и война, наверное, кончится. Ты вернёшься, и мы все, как Бог даст, поедем в Петровцы. Даже не верится, что это может быть! Очень Тебя любящий Жоржик[576].

Штабная работа за 490 вёрст от Козловского полка, в котором продолжал воевать лучший друг Константин Цабель, не прельстила Бориса Викторовича. Мы не знаем причин его невозвращения в свою роту после болезни, но в переводе капитана Адамовича поближе к фронту — в штаб 3-ей Маньчжурской армии — свою роль сыграло знакомство его матери (по линии Красного Креста) с командующим — генералом от кавалерии бароном А. В. Каульбарсом. Этот факт косвенно подтверждает телеграмма Надежды Александровны сыну от 22 декабря 1904 года:

МОГУ ГОВОРИТЬ С КАУЛЬБАРСОМ. [577]

А из Петербурга доходили страстные мольбы:

МИЛЫЙ, ДОРОГОЙ, ДВА МЕСЯЦА НЕТ ПИСЕМ. ИЗМУЧАЛАСЬ.

ЛИЗА.[578]

В начале января 1905 года разыскала бывшего командира роты и вторая боевая награда — орден Св. Анны 3-ей степени (с мечами и бантом) за бои в Тахейском сражении: 26 сентября в отряде полковника Соломко, 28-го в отряде генерал-майора Рябинкина, 1 октября в ночном бою на Хоутхайской сопке и 7 октября в занятии деревни Сахэпу.

«Из походного журнала».

19 января 1905 года.

…В штабе тревожное и тяжёлое настроение — вести одна хуже другой. Правый фланг 2-ой армии после боёв с 12 по 16 января при Сандепу отступил. Потери до 12 тысяч. Раненые замерзают и гибнут. Генерал Гриппенберг из-за разлада с Главнокомандующим отказался от командования 2-ой армии и с разрешения императора выезжает в Петербург с докладом…

27 января.

…Годовщина начала войны и ненормальной жизни. Как не поверили бы мы год назад о всех предстоящих несчастьях. Мечтали о походе в Корею, о разгроме неприятельского флота, о наказании азиатов за дерзкое нападение. А сегодня…[579]

К сожалению, Б. В. Адамович, несмотря на общение с пленными японцами и вопреки очевидности, не избежал свойственной подавляющему большинству гвардейских офицеров пренебрежительной и оттого ошибочной и несправедливой оценки упорства и стойкости воинов микадо.

29 января.

…Я с тайной радостью чувствовал, что, невзирая на все их победы и ореол таинственной силы, которыми они окружены, для меня — русского офицера — он не товарищ и не ровня, и я безотчётно и неожиданно для себя самого иначе, как покровительственно, не могу к нему относиться. При общении с ним во мне слышалась наша непобедимость, наше торжество и превосходство духа над сильным только пока, но не навеки врагом…[580]

Приказ «О прикомандировании капитана Адамовича в распоряжение командующего армией барона Каульбарса» пришёл в Штаб тыла армий в период сосредоточения японских войск у Мукдена для решающего сражения.

24 февраля.

…Мы едем «на юг». Уже получено известие, что последние ужасные бои и прорыв фронта завершились отступлением армий вплотную к Хуньхе. Куропаткин перенёс свой штаб в Телин, и Мукден с минуты на минуту может перейти к японцам…

25 февраля.

…Навстречу идут только одни санитарные поезда полные искалеченных людей — розовые бинты «индивидуальных пакетов», перевязанные головы, подвязанные руки, солдаты, опирающиеся друг на друга. Истомлённые, исстрадавшиеся лица… Печальные картины, не бьющие уже по нервам, как в начале войны. Люди наполовину в китайских халатах, в безобразных тулупах. На головах китайские колпаки, у многих тряпки, косынки. Толпа несчастных жалка и, только зная её, можно не спрашивать, кто они?..

1 марта. Ст. Шуанмяодзы.

…Мукден оставлен. У вокзала полного народу формировались поезда. Раненые, которых без конца подвозят с позиций, железнодорожные служащие. На перроне кровь и сброшенные повязки, крики и стоны; на носилках, на одеялах проносят искалеченных; бродят, как тени больные… И тут же маркитанты и буфетчики, разбивая груды ящиков, распродают товары. Покупатели носят в охапках и на штыках колбасы, копчёную рыбу, ящики с сигаретами. На платформы грузят мостовые фермы, железнодорожные стрелки, запчасти, уголь; на них лезут люди с сундуками, кроватями, посудой; садятся на тормозные буферы, на крыши, площадки между вагонами. Вокруг вокзала биваки, обозы, хлебопекарни, горят склады. Солдатам раздают ящики шоколада, толчея. Около 6 вечера ушёл на север и поезд Главнокомандующего.

В голой комнате брошенной квартиры я представился генералам барону Каульбарсу (с конца февраля командующему 2-ой армии, вместо Гриппенберга) и начальнику штаба Рузскому и получил назначение в генерал-квартирмейстерскую часть штаба армии в Маймайкае…

2 марта. Ст. Кайюань.

…Оставлен Телин. Жгли всё — дома, сено, горы муки, овса. Едкий дым, взрывающиеся патроны, груды ящиков продовольствия.[581]