Фрэнсис Чичестер - В пустыне волн и небес

• Название: В пустыне волн и небес
• Автор: Фрэнсис Чичестер
• Издательство: Армада-пресс
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2002
• ISBN: 5-309-00373-8

Фрэнсис Чичестер, безусловно, человек действия, энергичный, предприимчивый. Его стихия — это стихия природы: свобода, простор, небо, море.

В жизни Чичестера много ярких и драматических событий: перелет на одноместном самолете из Англии в Австралию в конце 20-х годов; борьба с раком легких и удивительное излечение от болезни; труднейшие морские походы через Атлантический океан и вокруг света в одиночку на яхте…

Название книги — строчка из стихотворения Дж. Мейсфилда «Нерв моря».

---

Потом они перешли к моему полету через горы. Мне стало немного не по себе — не было ли все предыдущее лишь подготовкой к этой главной теме? На их вопрос ответил, что летел, как мог, точно в соответствии с разрешением и никуда не отклонялся. Я все еще был возмущен тем, что они без всякой необходимости загнали меня в горы, и в продолжение этого допроса стал ощущать к ним настоящую враждебность. Я, конечно, поминутно знал свой маршрут от Апарри (он был подробно отмечен на моей морской карте), но пока мне не хотелось вдаваться в подробности, и я продолжал держаться версии 5–6 часов. Ясно, что они специально повторяли и повторяют этот свой вопрос, пытаясь подловить меня и уличить в шпионаже. Меня охватил холодный гнев — зряшнее дело, конечно, но надо помнить, что, пролетев полтысячи миль, я и без того натерпелся сегодня немало. На вопрос о лошадиных силах моего мотора они уже неоднократно слышали однозначный ответ («Сто лошадиных сил, сто»), но, когда опять спросили об этом, мне стало невмоготу, и разнообразия ради я ответил: «Двадцать». Потом сказал «двадцать пять», и так с каждым разом добавлял 5 сил — мне самому стало любопытно: до какого же предела я дойду? На самом деле число лошадиных сил непостоянно и зависит от числа оборотов: минимум 20, максимум — 100. Я стал дурачить их и выдавать сомнительные шутки. В конце концов они перепоручили меня Овенсу, а тот от вел к себе домой. Он сказал, что я поступил весьма рискованно, насмехаясь над японцами, но что он все понимает — они довели меня до белого каления.

Явился Мак-Кей и сообщил о ситуации с поплавком. Все дело в заплатке — болты были завинчены недостаточно туго, они разболтались, и вода просачивается внутрь. Когда поплавок вытаскивают, вода внутри него прижимает заплатку к корпусу, и течь прекращается. Я спросил Мак-Кея, сможет ли он устранить эту неисправность. Он сказал, что сможет, но придется использовать сталь, так как дюраля у него нет. Я сказал: «Валяй, ставь сталь», и добавил, что мне надо улететь завтра, потому что идет тайфун. Овенс удивился — он не слышал ни о каком тайфуне — и пошел узнавать прогноз. Вернулся с известием: нет никакого низкого давления ни у Формозы, ни у Шанхая, погода ожидается прекрасная. Должно быть, решил я, этот тайфун — просто миф. Как отец Сельга мог знать о нем в июле, если сегодня уже 5 августа и японцы о тайфуне даже не слышали? Я решил задержаться в Тамсуе еще на один день.

Глава двадцатая В КИТАЕ

Утром Овенс отвез меня в Тайхоку, где мне было приказано (именно приказано) встретиться с генерал-губернатором. Во дворце губернатора нас провели в просторную комнату с высоким потолком, с колоннами и длинными черными гобеленами на стенах. Губернатор, сидевший за квадратным столом, долго молча смотрел на меня с совершенно бесстрастным видом. Наконец он заговорил, не сводя с меня глаз. Я посмотрел на переводчика.

— Его светлость говорит, что он рад вашему благополучному прибытию на Формозу.

Я тоже выдержал паузу.

— Поблагодарите, пожалуйста, его светлость за оказанную мне честь.

Его светлость хмыкнул и опять надолго погрузился в молчание. При такой манере разговора мы за четверть часа ушли недалеко. Ни глаза, ни другие части лица губернатора не выражали ни малейших эмоций, но мне казалось, что я стал проникать в его мысли. Вряд ли я внушал ему какие-то светлые чувства, но, думаю, утомленный своими скучными обязанностями, он где-то завидовал моей свободе и моим приключениям. В конце нашей беседы я услышал любимый вопрос:

— Его светлость желает знать, сколько лошадиных сил у вашего мотора.

Мне стоило немалого труда удержать свое искреннее веселье.

— Будьте добры сообщить его светлости, — серьезно ответил я, — что мой мотор имеет 80 лошадиных сил. — Я решил не начинать отсчет заново, а использовать уже достигнутые результаты.

Его светлость хлопнул в ладоши, откуда ни возьмись появилась бутылка сладкого шампанского, и в завершение приема мы церемонно распили по одному бокалу.

Затем Овенс отвел меня к китайскому консулу, которому британский посол в Пекине сообщил, что мне разрешено посетить Китай. Дружелюбный консул поинтересовался, где я планирую совершить первую остановку в Китае. Я ответил, что в Фунингфу, и услышал совет ни в коем случае не садиться на побережье к северу от этого места. Там полно пиратов, и, вообще, любому может приглянуться такая штука, как гидроплан, да еще если при нем всего один человек.

На остаток дня я устроил себе отдых и заодно занялся своим покалеченным пальцем. Мне наконец удалось определить, почему не проходит боль. Рана зажила, но деформированный ноготь врастал в мякоть. Я сделал надрез бритвой и освободил его.

На следующее утро Овенс сослался на дела и сказал, что не сможет помочь мне с вылетом, но я уговорил его прийти. Гидроплан все еще стоял на пустых канистрах от бензина среди ила и грязи. Я заправил его, уложил снаряжение. Полицейские торжественно вернули мне камеру и церемонно отсчитали все мои 13 патронов. Потом меня повели к столу, установленному на берегу прямо в грязи.

На столе поблескивали 12 стаканов для вина (их одолжили у Овенса специально для этого случая). В нескольких ярдах от стола текла широкая мутная река, на противоположном берегу высились залитые солнцем горы. Место торжества было, как ринг, обнесено какой-то замызганной веревкой, держащейся на воткнутых в грязь железных прутьях. Мы стояли посреди этой квадратной площадки вокруг стола и пили портвейн под палящими лучами солнца. Я чувствовал дружеское расположение к своим мучителям.

Отряд кули поднял гидроплан на бамбуковых шестах. Бригадир сорвал с одного из своих работников коническую соломенную шляпу и, размахивая ею в опасной близости от крыла, дал сигнал начать операцию. Кули, гогоча, как стая гусей, зашлепали по грязи и опустили гидроплан на воду. Они показались мне ребятами добросердечными и общительными, с юмором, готовыми помочь. Думаю, это были формозцы, а не японцы. Пока я запускал мотор, они держали поплавки, и у одного из них струей воздуха сдуло шляпу и понесло по грязи. Зрелище вызвало бурю веселья и гром аплодисментов. Хозяин шляпы развлекался не меньше других.

Быстрое течение бежало в том же направлении, в котором дул ветер, и потому я не мог взлететь. Подошел катер и предложил отбуксировать меня в море. Я предпочел бы дрейфовать самостоятельно, но не мог отвергнуть столь любезное предложение. Не доходя мили до выхода в море, мы попали в легкое приливное волнение, где поверхность воды была идеальной для взлета. Я отдал конец, и в это время с моря потянул ветерок. Запустил мотор, прыгнул на свое место в кокпите, дал газ, и «Джипси Мот» легко оторвалась от воды. Сделав широкий разворот, я полетел вверх по реке. Отсалютовал членам семейства Овенс, махавших мне с плоской крыши своего дома, потом нырнул к самой воде и попрощался с каждым катером. Корабли и пароходы приветствовали меня гудками — я не слышал их, но понял это по вырывавшимся струйкам пара.

Земля вскоре скрылась из виду, а море, обычно казавшееся мне негостеприимным, было сейчас подобно старому другу — ласковым, успокаивающим. В ста милях от Формозы я впервые увидел китайскую территорию — островок Тунь-Юнь, лежащий в 45 милях от материка. Я прошел мимо маяка, где пятеро китайцев занимались своими делами на маленьком дворике. Когда я пролетал над ними, они развернули красный с черным китайский флаг. Мне это понравилось, и я пожалел, что не имею собственного знамени. И мог ответить им только традиционным приветствием авиаторов — покачать крыльями.

Вскоре я летел уже над материковым Китаем. Влажный горячий воздух не прибавлял бодрости, меня клонило ко сну, и я то и дело клевал носом. Стал подыскивать подходящую бухту для посадки. Пролетел одну, другую, третью, четвертую — все они были забиты джонками и сампанами с черными или коричневыми парусами. У некоторых паруса были белые с черными заплатами, напоминавшими ребра. Джонки усеяли все прибрежное пространство, и казалось невероятным, что здесь может уцелеть хотя бы одна рыба. Долетев до залива Лот-Синь, я решил, что джонки не джонки, но пора садиться. Выбрал южный конец залива — там на пространстве в несколько миль была всего одна джонка — и решил, что другие смогут добраться до меня не ранее чем через час, а с этой одной как-нибудь разберусь. Сбросил газ, резко пошел вниз, пролетел над водой, проверяя, нет ли сетей или чего еще, и, сделав круг, сел — правда, далеко не гладко. Резкий толчок при посадке несколько поубавил мою гордость от собственного летного мастерства, но я быстро понял причину конфуза. Здесь колыхались небольшие пологие волны, которые я не разглядел сверху.

Все джонки в заливе немедленно направились ко мне — все, кроме той, которая находилась неподалеку от меня: она продолжала идти своим прежним курсом. Закурив трубку, я стоял на поплавке и лениво смотрел, как у самых ног плещет слабая волна. Подняв глаза, вдруг увидел в ста ярдах от себя сампан с пятью-шестью китайцами. Должно быть, его незаметно спустили с той самой проходящей поблизости от меня джонки. Ничто не могло бы эффективнее вывести меня из полусонного состояния — кто их знает, что это за гости. Я забросил куртку в кокпит, перескочил на другой поплавок, включил зажигание и стал запускать пропеллер. А что, если мотор закапризничает? Он завелся с четвертой попытки, и я повел гидроплан к выходу из бухты. Взмыв над водой, я разразился смехом, воздушная струя била мне прямо в рот. Все хорошо, только жара нестерпимая. На востоке виднелась черная завеса дождя, я изменил курс и полетел к ней.