Давид Арманд - Путь теософа в стране Советов: воспоминания

• Название: Путь теософа в стране Советов: воспоминания
• Автор: Давид Арманд
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7784-0391-8

Это исповедь. Исповедь человека высокого духа. Капризный мальчишка сумел воспитать в себе такие не модные ныне качества, как совесть, честь, ответственность перед каждым встречным. Ещё труднее было сохранить эти свойства в кипящих котлах трёх русских революций и под удушающим прессом послереволюционной «диктатуры пролетариата». Голод и унижения, изматывающий труд и противостояние советской судебной машине не заставили юношу хоть на минуту отступить от своих высоких принципов. Он их не рекламирует, они прочитываются в его поведении. Но в грешках молодости герой исповедуется с беспощадным юмором. Об окружающих он пишет без тени зла. Скрытая улыбка не покидает автора на всём пути, в годы голодной сельскохозяйственной юности в детской коммуне, в годы сурового студенчества, безработицы, службы на большом заводе и даже в прославленной советской тюрьме. Друзья и сотрудники окрестили его «рыцарем светлого образа».

Повесть найдет своего читателя среди тех, кто без спешки размышляет о высоких возможностях и красоте человеческой души.

---

Академкомиссия вершила важными делами. Подводя итоги очередной сессии, она по каждому студенту выносила рекомендации: кого перевести, кого оставить для вторичного прохождения курса, а кого исключить за неуспеваемость. Яков Фабианович очень считался с мнением Академкомиссии и почти всегда утверждал её решения. Состояла комиссия из одних студентов.

Помню инцидент из моей «академической» деятельности. На четвёртом курсе пришёл ко мне знакомый Лосев, тот самый, который произвёл на меня такое подавляющее впечатление недюжинными способностями, необходимыми для учения в Институте:

— Арманд, ты у нас влиятельный человек. Похлопочи перед Яков Фабиановичем, чтобы он ещё раз (четвёртый) оставил меня на курсе. Не могу я преодолеть эти проклятые интегралы. Раз уж он три раза сделал для меня исключение, почему бы и сейчас не сделать. А он хочет окончательно меня выгнать. Напомни ему, что я вытаскиваю на своих плечах Дантиловку.

Бедный Лосев! Он имел совсем не эффектный вид при этом разговоре. Дантиловка находилась в Смоленской губернии и была нашей подшефной деревней. Студенты в порядке практики установили там движок и электрифицировали избы. Мы очень этим гордились. Помню номер стенной газеты, посвящённой Дантиловке, с большим заголовком: «Вот как мы шефствуем в деревне».

Культкомиссия занималась, главным образом, организацией праздников. Под зданием Института был подвал, состоявший из ряда низких сводов, опиравшихся на мощные колонны. В центре между колоннами едва можно было стоять. Своды расписали наши так называемые художники карикатурами, изображавшими студенческие попойки и прочие развлечения. Сам Яков Фабианович был изображён в виде бога Саваофа, весьма сходным с оригиналом. Он парил в облаках, благословляя пиршество. Вокруг колонн поставили столики, приспособили буфетную стойку, получилось роскошное кафе.

В дни праздников кафе превращалось в клуб. Лихо гремело старенькое пианино, личная собственность Якова Фабиановича, поэты читали юмористические стихи, руководящий общественный деятель и великий похабник Гнидин зычным баритоном запевал песни, стараясь ввернуть что-нибудь непристойное. Хор дружно подхватывал:

А-а-а-х! Зачем ты меня целовала,
Ж-жар безумный в грудях затая…

Дантиловцы: Шполянский, Хайкин, Колотов-борода (был ещё Колотов без бороды) выступали с вновь сочинённым гимном шабшаевцев. В основе лежало выражение, как-то употребленное Яковом Фабиановичем:

Электромашиностроительный чёрт,
Какой-то доселе невиданный сорт,
Но с гордостью носим мы это названье,
Чертовски любя Институт и завод.
Вот наше прямое призванье!

Но мы пели и вполне безыдейные песни. Например:

На барже номер девятый. Умпа-а-ра-ара,
Мы служили с Ванькой-братом. Умпа-а-ра-ра,
Весело было нам. Умпа-а-ра-ра,
Всё делили пополам. Умпа-а-ра-ра.

Баржу лаптем нагрузили. Умпа-а-ра-ра,
Вниз по матушке пустили. Умпа-а-ра-ра,
Весело было нам. Умпа-а-ра-ра,
Всё делили пополам. Умпа-а-ра-ра.

Мы по городу бродили. Умпа-а-ра-ра,
И в тиятру заходили. Умпа-а-ра-ра,
Весело было нам. Умпа-а-ра-ра,
Всё делили пополам. Умпа-а-ра-ра.

Далее также к каждой строчке прибавлялось бессмысленное «Умпа-а-ра-ра», а к двум последним строчкам — «Весело было нам. Умпа-а-ра-ра, Всё делили пополам. Умпа-а-ра-ра».

Первым делом не галёрке
Закурили мы махорку
(припев)
Занавески подняли-ись,
А там четверо драли-ись.
(припев)
Трое били одного-о
И угробили его-о.
(припев)
Мы такого не стерпели,
Вниз с галёрки полетели.
(припев)
Как с галёрки я лете-ел,
Лаптем барыню заде-ел.
(припев)
Карапуз-француз явился
И за барыню вступился.
(припев)
Как он двинет меня в ухо,
А я лаптем ему в брюхо.
(припев)
Нам по шее наложили
И в кутузку посадили.
(припев)
Через три дня отпустили.
Мы в них лаптем запустили.
(припев).

Впрочем, эту песенку нельзя назвать абсолютно безыдейной. В ней звучит борьба простого народа за справедливость («мы такого не стерпели») и его безграничная воля к победе («мы в них лаптем запустили»).

А вот в следующей песне абсолютно уж никакой идеологии не найти. Пели беспощадно единственное слово «Навуходоносор» на два мотива, или по словам «Я хочу вам рассказать, рассказать, шли девицы в лес гулять, в лес гулять, да!» или на слова «Вниз по матушке по Волге…» При этом получалось сочетание некоторых слогов в форме «На в ухо». Это ужасно нравилось многим студентам:

Навуходоносор, На
Вуходоносор, На
Вуходоносор, Наву —
Хо-до-но-сор!

На-ву-хо-до-носор
На-ву-хо-до-но —
Сор, На-ву-хо-до —
Носор, Навухо-до —
До-но-сор, На —
Вуходосор
На в ухо!

На второй мотив звучало протяжно:

На-в-ухо —
Доносор,
На-в-ухо-до —
Но-сор, На-в-ухо —
До-носор, на —
В-ухо-до-о —
Носор, На-в-ухо —
Доносор, На-в-ухо —
Доносор, На-в-ухо —
До-о-о.

Во время концертов вся публика предавалась возлияниям. Девушкам вначале и в перерывах концерта выпадала участь подавальщиц. Я с тревогой следил за Галочкой, как она, тоненькая, изящная, сновала с подносом, увёртываясь от объятий студентов. Последние, в меру выпитого пива, которое я сам же достал и привёз в Институт, становились всё непосредственнее. И в какой-то момент, когда меня товарищи увлекли разговором наверх в аудиторию, так-таки её, бедную, и обидели. Когда я пришёл назад, её не было — она убежала назад домой. Дома она со слезами мне рассказала, что у какого-то столика, тот самый отвратительный Гнидин схватил её, посадил на колени и стал угощать водкой. С помощью соседа он влил ей в рот насильно полрюмки крепкого спирта, она задохнулась, а он стал вливать ей в рот ещё пиво. Все кругом только хохотали, а Гнидин повторял: «Сделаем тебя покладистее!». Эти бездельники влили в неё таким способом две бутылки пива, пока она сумела вырваться. После этого случая Галя всю жизнь смотрела на пиво с содроганием. А Гнидин долго ещё преследовал её ухаживаниями.

Однажды наш студент Хайкин поспорил на три бутылки пива, что он съест зараз 50 сырых яиц, запивая их только чаем. Ребята скинулись и купили ему 55 яиц, чтобы не сорвалось всё дело на случай, если пяток окажется тухлым. Хайкин был небольшого росточка, но очень коренастый, весельчак и хороший спортсмен. Он методически принялся за дело, каждую минуту разбивая и проглатывая по яйцу и запивая глотком чая. Народу собралось много, все глядели на него с захватывающим интересом. Когда досчитали до 40, волнение болельщиков достигло апогея. Так глядят на шпагоглотателя. Кто-то даже крикнул:

— Довольно! Отдайте ему его пиво! Ведь он же сейчас помрёт!

Но он покачал головой и продолжал глотать яйцо за яйцом. Последние десять минут прошли при гробовом молчании. Хайкин проглотил последнее, пятидесятое яйцо. Все яйца оказались свежими. Он поглядел на оставшийся пяток и произнёс:

— Не пропадать же им. Давайте, я их вам задаром съем. — И съел, и запил пивом. И не помер. Вот какую силу даёт человеку регулярное занятие спортом!

Обеспечение возлияний было главной моей общественной обязанностью как председателя Культкомиссии. Пиво тогда было проблемой. За неделю до праздника я начинал ездить по пивоваренным заводам. Когда удавалось всучить заявку, например, на Дорогомиловский завод, я нанимал телегу и трясся по булыжной мостовой за божественным напитком, привозил ящиков 20–30 и иногда, в виде деликатеса, ящика два водки.

Помню, раз я привёз пиво накануне. Возник вопрос, как его сохранить. Запереть в кладовую? Но будущие инженеры были уже достаточно грамотными, чтобы сломать любой замок. Поставить охрану? Но кому можно доверить такое сокровище? Председатель Исполбюро, пожилой и сильно партийный студент Мельников, заявил:

— Чёрт с вами, так и быть, посижу сутки в этой сырой яме. Зато пиво будет цело!

Он заперся изнутри. Когда подошёл вечер и пора было доставать пиво, мы стали стучать в дверь. Никто не отвечал. Дверь выломали. В кладовой на полу лежал как труп, мертвецки пьяный, Мельников, держа в руках две пустые бутылки, а около него валялось ещё десятка два.