Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

• Название: Всё тот же сон
• Автор: Вячеслав Кабанов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга воспоминаний.

«Разрешите представиться — Вячеслав Кабанов.

Я — главный редактор Советского Союза. В отличие от тьмы сегодняшних издателей, титулованных этим и еще более высокими званиями, меня в главные редакторы произвела Коллегия Госкомиздата СССР. Но это я шучу. Тем более, что моего издательства, некогда громкославного, давно уже нет.

Я прожил немалую жизнь. Сверстники мои понемногу уходят в ту страну, где тишь и благодать. Не увидел двухтысячного года мой сосед по школьной парте Юра Коваль. Не стало пятерых моих однокурсников, они были младше меня. Значит, время собирать пожитки. Что же от нас остается? Коваль, конечно, знал, что он для нас оставляет… А мы, смертные? В лучшем случае оставляем детей и внуков. Но много ли будут знать они про нас? И что мне делать со своей памятью? Она исчезнет, как и я. И я написал про себя книгу, и знаю теперь, что останется от меня…

Не человечеству, конечно, а только близким людям, которых я знал и любил.

Я оставляю им старую Москву и старый Геленджик, я оставляю военное детство и послевоенное кино, море и горы, я оставляю им всем мою маму, деда, прадеда и любимых друзей — спутников моей невыдающейся жизни».

---

Вот почему бывшая начальница моя, прочтя мою книгу, и высказала мне по телефону:

— И что вдруг Ира вообразила, что это она вас выбрала?

Не верилось Ирине Владимировне в такой расклад. Зато Юрий Павлович, оставшийся мне до конца учителем и другом, в людских характерах и их взаимоотношениях разбирался куда как глубже и точней.

Я как-то пропустил его субботу, где, как урок, обязан был читать что-нибудь новое, а навестив Ю.П. дня через два, услышал, что без меня шёл обо мне весёлый разговор меж юных жён и Юрием Палычем. И жёны юные Юрию Палычу сетовали, что, дескать, вот Слава… Ну как же так? Мы очень долго видим здесь его, но ни одну из нас он так и не избрал!

На это Ю.П. всплеснул руками и просто возопил:

— Да что вы, милые, как вы ещё не поняли? Ведь Славу надо брать!!!

Я это вот к чему.

* * *

Тридцать первого августа тысяча девятьсот шестидесятого года в девять часов утра мы, поступившие на первый курс Московского государственного педагогического института, что на Малой Пироговской улице, собрались в знаменитой его Девятой аудитории для встречи с нашими новыми наставниками.

Сначала прошла организационная часть: деление на группы и назначение старост. Моя одиннадцатая группа была оглашена, и затем прозвучало:

— Староста — Кабанов!

Понять было можно. Почти что вся группа явилась прямо из школы, а я был много старше, за спиной имел завод, армию и типографию… Впрочем, подумать об этом я не успел, потому что сразу, непосредственно за произнесением моей фамилии, сзади, с верхнего яруса аудитории раздался крик, похожий несколько на женский:

— Кабанов, встань!

Я встал, но не оглянулся. Так что сверху возможно стало видеть только спину, укрытую в светлый, немножечко буклированный пиджак, стянутый на моей тогдашней талии внутренней резиночкой.

И конечно же, не думал я тогда, что от этого дня уже пошёл отсчёт пятнадцати тысяч ночей, и будет ещё одна ночь — уже последняя, — но так терпеливо будет нас она ждать.

И повело нас к месту встречи…

На последнем году армейской службы, уже в последнее лето получил я уведомление о том, что допущен к сдаче вступительных экзаменов в тот самый институт, куда потом и вправду поступил, но только годом позже. Наш полк стоял в городе Тапа Эстонской Советской Социалистической Республики. В этом малюсеньком и тихом городишке, кроме нашего танкового, были ещё артиллерийский полк, лётная дивизия, стройбат и, соответственно, городская комендатура с гарнизонной гауптвахтой. Столь мощное военное присутствие должно было вызывать раздражение эстонского населения, но мы его не ощущали, варившись преимущественно в собственном котле. Хотя незадолго до моего прибытия в полк, во время венгерских событий напряжение прорвалось и столь сильно, что вместо октябрьских праздников в полку держали танки на подогреве, а экипажи три ночи спали, не раздеваясь и с автоматами в обнимку. Потом я слышал, как особист полка советовал молодым офицерам быть поосторожней: по ихним данным в городишке проживало до семисот мужчин, служивших ранее в немецкой армии.

Самим же военным своя избыточность тоже была не с руки. Необходимость взаимодействия способствовала спорам и недоразумениям. Мы жили замкнуто, даже приезд командира дивизии из Таллина становился событием. Но вот случился большой переполох: известно стало, что прибывает с кратковременным визитом заместитель командующего округом! Началась подготовка, а в ходе её, как известно, бывает, что красят траву. Но это в порядке вещей, а главное и важнейшее — торжественный обед. Два дня у офицеров штаба длился диспут относительно меню. За деньгами дело не стало: продчасть выписывала, скажем, двадцать килограммов сливочного масла «на усиление питания личного состава во время полевых учений», а масло уже переводилось в деньги.

Обед персон на двадцать накрыт был в солдатской чайной, посуду, скатерти — всё — отняли у жён, начистили до глянца сапоги и вышли из ворот КПП на подъездную дорогу, утыканную по обочинам молодыми ёлочками, только утром срубленными в лесу.

Но вот показался «козлик» командира полка (он выезжал навстречу), за ним «волга» и ЗИМ, и всё это проследовало внутрь и застопорилось перед нашей чайной. Однако гость из автомобиля не извлёкся. Вылупились два адъютанта, проследовали в чайную, одобрительно всё оглядели, сняли со столов исключительно только коньяк, перенесли его в ЗИМ и, сказав: «Командующий будет обедать у лётчиков», укатили, по плацу шурша, и опять мимо ёлочек.

А где, бишь, мой рассказ несвязный?

Получив уведомление о допуске к экзаменам, подал я рапорт о досрочном увольнении в запас и стал готовиться к отъезду. Знаете ли вы, что для этого нужно? Перво-наперво, конечно, чемодан. Дембель с вещмешком это что-то несуразное. Затем — добыть приличные сапоги и новую шинель. Сказать по правде, мне всё это было не очень нужно, но такова железная традиция. Добывалось всё это путём обмена с молодым солдатиком подходящего роста, получившим новенькое обмундирование. Обмен сопровождался денежной компенсацией в пользу новобранца. Всё было проще, если ты имел высокие связи, например, был в дружбе с кладовщиком вещевого склада.

Чемодан, сапоги, шинель, — всё это было, повторю, необходимо, но не вполне достаточно. Ведь был ещё предел мечтаний, и это был костюм! Конечно же, гражданский…

Я давно уже прикапливал деньги. Воскресным летним утром с дружком моим Толиком Горячевским, не удосужившись даже испросить увольнительные, отправились мы в Ракквере. Этот городок в тридцати километрах от Тапа, не имел гарнизона, был тих и по-эстонски аккуратен, там, говорили, много магазинчиков, и всё необычайно дёшево. Так всё и оказалось. Я на костюмчик светленький, слегка буклированный, резиночкой внутренней чуть стянутый на спине, глаз сразу положил. (Пиджак мне оказался впору и настолько хорош, что брюки я примеривать не стал. Потом, уже в Москве, они обнаружили в себе такую ширину, что их надеть мне так и не пришлось.) Толик же, напротив, купил себе брюки и рубашку.

Счастливые, мы возвратились в Тапа. Всё было б хорошо. Но мысль пришла покупочки обмыть. Мы зашли к знакомому сверхсрочнику и там обмыли. Настроение установилось столь хорошее, что захотелось прогуляться: ведь день был выходной — летний и солнечный. Решили погулять в обновках, а коль чего не доставало, пополнил напрокат наш друг-сверхсрочник.

Конечно же, мы двинулись к излюбленному месту городского летнего гулянья, к тенистой аллее вдоль узенькой речушки. Сквозь тёмную листву горящими осколками пробивалось солнце, осколки шлёпались в воду и мягко, ласково скользили по лицам гуляющих. Одно лицо обратило ко мне особо внимательный встречный взор, но в следующий миг этот взор был погашен сверкнувшим осколком, и мы миновали друг друга. Тревожное мне что-то показалось, но я подумал, что мираж.

Но нет, был не мираж. В счастливый тот миг мне встретился командир моей роты. Наутро в наказание за самовольную отлучку и прогулку в гражданской одежде был аннулирован приказ о досрочном увольнении в запас, и в институт я поступил не в пятьдесят девятом году, а только в шестидесятом.

И я всё думаю. А если бы не встретился мне ротный? Ну кто б мне прокричал:

— Кабанов, встань!

И кто бы увидел мой светленький пиджак с резиночкой на талии?

Вязанье узелка

Ей было девятнадцать. Она приехала из Риги, где отец её, военный врач, в конце войны осел. По окончании организационно-наставительной части нашего собрания она сразу подошла ко мне с дымящейся сигаретой и познакомилась. Потом потихонечку стали подходить другие девочки, но несколько робея. Своё знакомство со мной они получали уже как бы из рук рижанки.

Внешность её не произвела большого впечатления, но, оказалось, только на меня. Через неделю за ней по институту и в его окрестностях толпой ходили юноши с горящими глазами. Тогда Ирка мне объяснила, что она невероятная красавица. Тогда я согласился. Но, может быть, из вежливости.

Из девушек курса она единственная курила открыто и где хотела. И разговор её был занимателен и с хрипотцой. Она почти сразу, но к месту, сказала, что не любит ни Лемешева, ни Козловского, поскольку тенора вообще наводят на неё сомнение в мужских достоинствах обладателей такого голоса. С ней было очень легко, поскольку я не флиртовал. Она была отличным парнем: и поговорить, и покурить, и выпить. Мы очень подружились.

А в октябре я женился. Не по месту учёбы, а скорей, по месту жительства. Мою жену тоже звали Ириной. Это была детская моя влюблённость, кое-как дотянувшаяся до юношеских лет и реанимированная в армии посредством переписки… Литературные опыты в жанре писем тоскующего солдата.

В последнее время эпистолярная моя подруга все вечера просиживала в нашем доме. Мы пили чай, смотрели телевизор КВН через линзу, а потом я провожал её на Маросейку. Однажды мне так стало лень, что я сказал, что отчего бы, мол, тебе здесь не заночевать… Комнатка отдельная для неё была. Мама не возражала. Чего б ей было возражать: у нас без конца кто-нибудь ночевал, а то и жил. Она заночевала. Потом ещё раз, ещё и ещё… Потом пришла моя скорая первая тёща и заявила, что дочь её ском… скоп… скомпромеНтирована.