Анатоль Франс - 8. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма

• Название: 8. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма
• Автор: Анатоль Франс
• Издательство: Государственное издательство ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

В восьмой том собрания сочинений вошли критические статьи на писанные в годы работы ведущим литературным критиком парижской газеты «Время» («Le Temps»), где он вел собственную рубрику Литературная жизнь (Critique littéraire), эссе из сборника Латинский гений (Le Génie latin, 1913), публицистика, речи, письма.

---

«Мыслителю!» Надпись эта десятки раз повторялась на стягах, которые несли за гробом ушедшего от нас гения. И не по приказу отцов города состоялась эта церемония — она была рождена величественным движением народной души и отметила собой новую эру в истории человечества. Если с незапамятных времен такими церемониалами восславляли могущество и насилие, то теперь мы впервые увидели торжественный кортеж, сопровождающий в последний путь кроткую власть ума и воздающий должное славе чистой души. Красноречивые похороны, великолепный символ революционной идеи! Они были знаком того, что народ отныне противопоставляет в сердце своем свободную мысль — догме, свободу — неограниченной власти, справедливость и мир — войне, любовь и братство — ненависти.

Подобно тому как столетие назад народ Франции взял приступом Бастилию, ныне наш народ, торжественно славя Виктора Гюго, смутно почувствовал смысл своего деяния, понял, что славит он не столько поэта, как бы он ни был велик, сколько самое поэзию и красоту, и что если он чтит старца, рассыпавшего перед людьми все обилие своей мысли и слова, то лишь для того, чтобы признать в лице поэта высшую власть слова и мысли. С тем же самым чувством, с той же самой мыслью, граждане, мы отмечаем сегодня столетие со дня рождения Виктора Гюго. Само собой разумеется, мы не намерены превращать поэта в некоего бога и воздержимся от всякого идолопоклонства, даже в отношении великих людей, хотя оно наиболее простительно. Мы поостережемся противопоставлять старым догмам догму новую и подменять власть теолога и священника властью мыслителя и поэта. Мы отлично знаем, что все люди подвержены слабостям, что им свойственно ошибаться, что у них всех бывают дни смятения и мрачные часы. Мы не откажем самым великим и самым достойным из них в священном праве на слабость духа и неуверенность мысли. Ошибаются и самые мудрые. Не будем же человека почитать богом.

Виктор Гюго в меньшей степени, чем кто-либо другой, может дать нам материал для построения доктрины или наметить ясное направление общественно-политической жизни. Мысль его, одновременно яркая и туманная, щедрая, противоречивая, огромная, но неоформившаяся, подобно мысли толпы, воплотила в себе мысль целого века, чьим звонким эхом, по его собственному выражению, был поэт. Мы уважаем здесь и чтим не просто одного человека, но целое столетие Франции и человечества, XIX век, чьи мечты, иллюзии, заблуждения, прозрения, любовь и ненависть, опасения и чаяния он выразил полнее, чем кто-либо другой.

Детство Гюго совпало с годами, когда Франция, изнуренная войнами, вновь стала монархией, он был роялистом при двух королях; потом, после Июльской революции, он почувствовал себя либеральным приверженцем королевской власти. Но уже тогда живая, хотя неосознанная симпатия влекла его на сторону народа. И позже он мог говорить, правда, несколько насилуя даты, что был социалистом, прежде чем стать республиканцем. Республиканцем он сделался лишь в 1849 году. Быть может, он и сам не сознавал до конца причины происшедших в нем перемен. Вот что он говорит об этом впоследствии:

«Свобода мне открылась поверженной. После тринадцатого июля[580], когда я увидел Республику, лежащую во прахе, высокая ее правда тронула и поразила меня тем чувствительнее, что она уже агонизировала. Вот тогда-то я и пошел за ней».

С этого дня Гюго страстно защищал республику словом и делом. В 1850 году господин де Фаллу[581], министр просвещения, представил на утверждение Законодательного собрания законопроект о передаче образования в руки духовенства. Как и в наши дни, клерикалы утверждали, что акт этот вызван-де необходимостью обеспечить свободу преподавания. Виктор Гюго, член Собрания, обрушился на этот закон, вскрыл его подлинную сущность, заявив, что это «ловушка церковников, прикрытая красивым именем». Разрешите привести несколько фраз из его речи.

Обращаясь к клерикалам, Виктор Гюго говорил:

«…Нет ни одного поэта, писателя, философа, мыслителя, которого вы признавали бы. И все, что было написано, открыто, взлелеяно в мечтах, умозаключено, изобретено, озарено светом, подсказано воображением гения, все сокровища цивилизации, вековое наследие поколений, всеобщее достояние людей мыслящих, — все это вы отбрасываете прочь!»

«…И вы же требуете свободу преподавания! Давайте будем искренни и установим, какой именно свободы требуете вы, — вы требуете свободы мешать просвещению»…

«…A, вот как, вы хотите, чтобы вам отдали в обучение народ! Что ж, прекрасно! Посмотрите на ваших учеников. Посмотрите на дело рук ваших. Во что вы превратили Италию? Во что вы превратили Испанию?»

Если среди политических выступлений Виктора Гюго я выбираю те, что относятся к 1850 году, то лишь потому, что 1902 год (хотелось бы надеяться, что благодаря вашей мудрости и вашей энергии это предзнаменование не сбудется!) чем-то напоминает 1850-й. Сходство это было бы еще более зловещим, если бы в 1902 году мы имели, как тогда, клерикальную и реакционную палату.

Вот каким образом, граждане, воспоминания о Викторе Гюго вдруг и помимо нашего желания возвращают нас к нынешнему часу, смутному часу, когда враги демократической республики и социальной справедливости пытаются восстановить власть церкви и царство привилегий. Сегодня, как и накануне тогдашнего государственного переворота, все реакционеры, и явные и скрытые, группируются вокруг монахов и священников, вооружают против свободы ложь, клевету и коррупцию. И как в 1850 году, так и во все времена враги свободы ссылаются именно на свободу. С ее именем на устах пытаются они ее и задушить. Подобно пророку, который скрывает свое лицо, зная, что никто не поверит ему, увидев его без покрывала, эти господа скрывают свое подлинное имя под именем либералов.

Граждане, ваш прямой долг разоблачить мошенников и лицемеров и спасти республику, республику, которую мы защищаем, не такую, какою видим ее ныне, а такою, какою она может и должна стать, республику, которую мы хотим сохранить в качестве необходимого орудия реформ и прогресса, республику, которая станет завтра республикой демократической и социальной и приведет нас к республике всемирной, той республике будущего, которую возвестил Виктор Гюго в дни своего царственного заката.

«На смену битвам, — пророчески говорил он, — придут научные открытия; народы будут не завоевывать, а расти и просвещаться; не будет больше воинов, будут труженики; наступит час научных исканий, учения, изобретений; перестанут славить взаимное уничтожение. Так на смену убийцам придут созидатели».

Граждане, эту республику, возвещенную великим поэтом, чье столетие со дня рождения мы празднуем сегодня, эту идеальную и необходимую всем республику, вам, граждане, надлежит защищать, расчистить ей путь, ускорить ее приход, борясь с духом эгоизма и насилия, в чем бы он ни проявлял себя, и трудиться не покладая рук за социальную справедливость и подлинную свободу, ту свободу, которая не терпит свободы посягательств на свободу.

Речь о свободе выборов[582]

1902 г.

Граждане,

у каждого народа есть сказочка для детей младшего возраста. Это сказочка о чуде-богатыре. Кажется, в лотарингском варианте сказки богатырь, потерпев поражение в своем естественном обличье, превращается в дракона; когда же и в этом виде его сражает враг, он оборачивается уткой. Когда я прочел расклеенные на стенах листки с программой националистов, мне сразу же вспомнился этот богатырь. Мы с вами видели на бульварах и улицах наших националистов, мечущих из глаз молнии, изрыгающих из ноздрей и пасти пламя. Драконы-устрашители, они распростерли надо всем городом свои крылья и нацелились на нас своими страшными когтями. Однако они потерпели поражение и вот теперь возрождаются в ином обличье, для следующей схватки, аккуратно пригладив свои взлохмаченные перья; вид у них самый ручной, а голос вполне домашний и мирный. Воистину чудесная метаморфоза!

В своем первом обличье, помните, граждане, это были сущие гиппогрифы и пугала — великаны, людоеды, лакомые до человеческого мяса. И разговор у них был один — «распотрошить» мирных граждан. Они разгуливали по улицам, круша республиканцев, и на них дружественным оком, с растроганной улыбкой взирал господин Мелин[583]. Господин Мелин с неподражаемой благожелательностью улыбался нарождающемуся национализму, помните, граждане? И под многообещающей этой улыбкой национализм вырос, поднял свою увенчанную плюмажем голову выше крыш, подобно господину и госпоже Гайян во старинном граде Дуэ[584]. Зеваки, поварята, иезуитские выкормыши следовали за ним торжественным кортежем, испуская пронзительные вопли.

На похоронах президента Фора произошел шумный скандал[585]. Даже лошадь, и та примкнула к этой банде, некий кавалерийский конь. Как видно, существуют на свете и лошади, настроенные националистически! В эти смутные дни национализм, еще полный молодых сил, сеял смуту, устраивал стычки, организовывал волнения, замышляя перевороты. Он готовился убить республику и рассчитывал зарыть ее в могилу вместе с покойным президентом. Но тут он дал маху. Тогда он открыл свою огромную, как Триумфальная арка, пасть. Аппетит у него был не хуже, чем у Гаргантюа, и он намеревался слопать целиком весь парламент. Возникли даже опасения, что новый президент будет ему всего на один глоток. «Бедняга Лубе, — вздыхали парижане, — одно ему осталось: спрятаться в дупле людоедова зуба».