Анатоль Франс - 8. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма

• Название: 8. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма
• Автор: Анатоль Франс
• Издательство: Государственное издательство ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

В восьмой том собрания сочинений вошли критические статьи на писанные в годы работы ведущим литературным критиком парижской газеты «Время» («Le Temps»), где он вел собственную рубрику Литературная жизнь (Critique littéraire), эссе из сборника Латинский гений (Le Génie latin, 1913), публицистика, речи, письма.

---

Мрачные выборы 1871 года[631], происходившие под дулами немецких орудий, оказались первым торжеством церкви. Крестьяне желали мира. Опасаясь республиканцев, которые, как и Виктор Гюго, были приверженцами национальной обороны, они предпочитали голосовать за старых монархистов, неповинных в ошибках Империи и поражениях Республики. Голосами этих миролюбцев и было создано Национальное собрание, отдавшее Францию во власть ордена Сердца Иисусова[632]. Под сенью вновь избранного Собрания епископы, монахи и священники трудились над восстановлением монархии. Крестьяне предоставляли им действовать, предпочитая голубых красным и меньше опасаясь восстановления Десятины, чем раздела имущества. После разгрома Коммуны и истребления восьмидесяти тысяч пролетариев республика держалась лишь на плечах президента Тьера, маленького, хитрого, эгоистичного и жестокого старичка, защищавшего ее без благородства и чести, но упорно и ловко, как свою личную собственность. Тьер пал. В клерикальных кругах поговаривали о скором въезде в Париж Генриха V[633]. Любовались экипажем и лошадьми короля. Священнослужители изучали церемониал коронования, а в замках знатные дамы вышивали на белых перевязях золотые лилии. Монархия, основанная на божественном праве, была создана. Граф де Шамбор сам разрушил ее, и притом безвозвратно, отвергнув трехцветное знамя — предмет национального культа. Духовенство обратилось тогда к Орлеанам[634], которые, несмотря на немецкую тяжеловесность своего главы, были опасными претендентами на престол из-за своих миллиардов и широкой поддержки буржуазии. Ограниченный солдат, которым Национальное собрание заменило Тьера, совершил переворот 16 мая[635], переворот грубый и робкий, явно направляемый рукой духовенства. Люди, которых он включил в правительство, были не только монархистами, но и сторонниками парламентаризма; они не пожелали прибегнуть к силе, что показалось невероятным решительно всем, в том числе и префектам. Тогдашние республиканцы, люди весьма посредственные как государственные деятели, оказались превосходны в оппозиции. Они вступили в борьбу с монархистами, проявив при этом строжайшую дисциплину и редкое усердие. Общественное мнение в городах было за них; крестьяне постепенно возвращались к ним. Выборы снова привели их к власти.

Тьера уже не было в живых. Гамбетта, одержавший победу на выборах благодаря своему пламенному красноречию, стал руководителем общественного мнения и первым лицом в республике. От него в первую очередь зависела политика нового правительства по отношению к старой церкви. Денонсирует ли он конкордат, докажет ли необходимость порвать узы, издавна связывавшие двух соперниц — церковь и республику? Он был далек от этого.

— Почему вы не хотите отделения церкви от государства? — спросил у него однажды Иасент Луазон, сам отошедший от церкви под градом оскорблений.

— Это был бы конец света, — ответил Гамбетта. — Духовенство, сплотившее вокруг себя все реакционные силы, оказалось бы сильнее нас.

Духовенство, верное конкордату, действительно сплотило вокруг себя все реакционные силы! И Гамбетта прекрасно знал это. Но он предвидел, кроме того, и непосредственные трудности. Его партия страшилась этого отделения. Во главе правительства победителей стоял старик Дюфор, набожный католик, сторонник конкордата. Армия была за церковь. А кто посмел бы тронуть армию после недавнего поражения и накануне предполагаемого реванша? К тому же Гамбетта при своей внешней революционности был глубоко консервативен. Он помышлял лишь о продолжении церковной политики Наполеона I, Июльского правительства и Наполеона III. Он не знал, не представлял себе иной политики. Это был властный человек. В то время как горячее великодушное сердце толкало его на заключение дружеских союзов со всеми государствами, внутренний голос предостерегающе говорил, что следует щадить церковь — естественную союзницу всякой власти. И он выступил с громким девизом: «Клерикализм — вот главный враг!» Но это был лишь звук горна, звавшего атаковать пустоту; объявляя клерикализм врагом, Гамбетта отводил от церкви удары республиканцев и направлял их на призрак, на плод своей фантазии. Отныне церковная политика Третьей республики была определена[636].

В 1880 году министр просвещения Жюль Ферри представил в парламент законопроект о высшем образовании, в седьмой статье которого говорилось, что члены конгрегаций[637], не признанных государством, лишаются права обучать молодежь. Сенат вычеркнул эту статью. Палата депутатов, верная антиклерикальной политике Гамбетты, потребовала в специальном постановлении роспуска незаконно существовавших конгрегаций. И президент республики — в то время им был Греви — подписал декреты о роспуске конгрегаций, против которых высказалась Палата. Большинство монахов отказалось повиноваться; они утверждали, что не могут этого сделать, что закон несправедлив и что подчиниться несправедливости — значит стать ее соучастником. Доминиканцы и капуцины отступили только перед силой или, точнее, перед символом силы. Префект полиции Андриё лично явился в светло-серых перчатках, чтобы изгнать иезуитов из дома, который они занимали на Севрской улице. На следующий день все они вернулись обратно. Это было первое гонение церкви при Третьей республике. Оно длилось с июня по сентябрь.

По замыслу Жюля Ферри и его сотрудников, это гонение было показным, игрушечным. Очевидно, в то время Жюль Ферри еще не выработал плана, который он осуществил впоследствии. Но он уже упрямо стремился к управлению, к власти. У него были две основные черты государственного деятеля: работоспособность и упорство. Он умел воплотить в жизнь задуманное, и если его выступление против монахов грешило явной слабостью, то это было преднамеренно, и, щадя церковь, он следовал своим честолюбивым замыслам. Став во главе правительства после смерти Гамбетты, он проявил себя империалистом на английский лад, толкнул Францию на завоевание далеких стран, на снаряжение колониальных экспедиций, уносивших в едином порыве к славе и богатству солдат, деньги, товары и католические миссии. Теперь он уже угождал епископам и не закрывал больше монастырей. «Белые отцы»[638] стали его сотрудниками. Для него опасность заключалась не в монахах. Она вырисовывалась слева, грозила со скамей, на которых сидели радикалы. В те времена Клемансо наносил удар за ударом оппортунистической политике. Позже ему сказали как-то:

— Вы опрокидывали все министерства!..

На что Клемансо ответил:

— Нет, одно-единственное и всегда то же самое.

И он был прав, особенно в отношении духовенства. Церковная политика оппортунистов неизменно заключалась в тайных сделках с конгрегациями и в притворных нападках на них. Оппортунисты похвалялись антиклерикализмом, но если это слово действительно обязывало их поддерживать суверенитет светского государства, то невольно встает вопрос: неужели они так плохо знали римско-католическую церковь, что надеялись без особых усилий ограничить ее деятельность духовной сферой, словно она не вела постоянной борьбы за право руководить нравами, то есть за суверенитет над светским государством? Они хотели подчинить ее своей власти посредством конкордата 1801 года, не замечая, что конкордат определял исключительно отношения папы и французского государства с галликанской церковью и что галликанской церкви давно не существует. Они относились с непоколебимой верой к законодательному труду Первого консула[639] и потому неизменно ошибались. Больно было видеть, как узко трактуют они конкордат, как упрощенно понимают его, полагая, что можно справиться полицейскими мерами с организацией, которая на протяжении веков вела за собой, подчиняла и подавляла бесчисленное множество людей и сохранила даже в дряхлости остаток силы, некогда сгибавшей императоров. Что они сделали с тех пор, как пришли к власти, на что решились в борьбе с противником, прозванным в 1826 году «церковной партией», имени которого они не осмеливались произнести? Они урезали содержание епископов, уничтожили стипендии в семинариях, кое-где упразднили должности викариев и капелланов и, наконец, из года в год сокращали бюджет министерства вероисповеданий, снизив его на шесть-семь миллионов. Они разгневали врага, так и не ослабив его. Их стали ненавидеть, но не боялись.

На выборах 1885 года, как и в прежние годы, духовенство открыто поддержало кандидатов-монархистов, которые были избраны в еще большем количестве, чем прежде, и заметно воспряли духом. Гобле, человек честный, вспыльчивый и ограниченный, получил портфель министра вероисповеданий в кабинете Фрейсине, состоявшем из радикалов и оппортунистов. Гобле постарался обуздать возмущенную церковь оружием конкордата. Он упразднил все должности викариев и в ответ на нападки епископов, называвших его гонителем и злодеем, предал двух из них суду Государственного совета, который признал и того и другого виновными в превышении власти, что их нисколько не огорчило. Словом, радикал Гобле поступил точно так же, как оппортунисты. Да и мог ли он поступать иначе при режиме конкордата и при тогдашних нравах? Конечно, нет.