Илья Лавров - Печаль последней навигации

• Название: Печаль последней навигации
• Автор: Илья Лавров
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1975

---

Гурин рассердился — он же вчера говорил, сколько плыть.

Парень ответил ей и, в свою очередь, спросил о театре, о спектаклях. Тамара оживилась, придвинулась к нему. Вот она засмеялась какой-то шутке. Между ними и Гуриным оказалось шага два пустоты. Он посмотрел в Тамарину спину и почувствовал себя здесь лишним. Раздосадованный ушел в каюту. Целый час мыкался в ней, а жены все не было. Тогда он вышел на палубу. Тамара и парень о чем-то увлеченно разговаривали и хохотали.

Гурин подошел к ним и спокойно сказал:

— Пора завтракать. Пойдем.

Тамара взглянула на него удивленно:

— Уже? — и повернулась к парню, с сожалением развела руками. — Идти нужно.

Парень этот показался Гурину противным и нахальным. А особенно неприятными были его красные губы под золотистыми усиками.

— Кто это? — как можно равнодушнее спросил Гурин, когда они отошли подальше.

— Выпускник речного техникума. Проходит практику на этом пароходе, — тоже как можно равнодушнее ответила Тамара.

— Что-то есть в нем такое… Не очень он понравился мне.

Тамара пожала плечами… Молча сели за столик. Гурин придвинул к ней узкую кожаную папочку, в которой лежало меню, едва различимо напечатанное на папиросной бумаге.

— Выбирай.

А в нем и выбирать было нечего. Каша манная, винегрет да чай, вот и все.

Давно опустели магазины, хлеб продавали на работе небольшими порциями. Это давала знать о себе война. Она разгорелась в Европе вовсю. Фашисты бомбили Лондон, англичане — Берлин. Гитлер вопил о «новом порядке»… Совсем рядом шумела война. И советские люди ждали ее. Страна была почти на военном положении…

Сергей думал о том, что, конечно, и ему придется воевать, и что эта война будет короткой, и закончится она мировой революцией… А на душе было как-то смутно. Неужели из-за этого парня?

Рядом, в салоне, кто-то играл на пианино. В большое окно виднелась река, вся в пенистых всплесках, точно из воды выбрасывалось множество рыб. Маленький, затрапезный буксирчик на тросе тащил старую баржонку, битком набитую телятами. Наверное, колхозники поволокли их на мясокомбинат…

Уже кончили завтракать, когда у их столика возник этот будущий капитан.

— Разрешите вашу спутницу пригласить на танец, — обратился он к Гурину. Голос у подошедшего был чистый, легкий, певучий.

Презирая себя за малодушие, Гурин вежливо и даже этак приветливо сказал:

— Пожалуйста!

Он боялся, как бы этот парень не заподозрил его в ревности. Кому хочется быть смешным и жалким?!

Краем глаза Гурин ухватил, как они просияли друг другу улыбками.

Не спеша расплатился и вышел из ресторана. Проходя мимо окон салона, увидел, как они танцуют. Ему показалось, что они так и приникли друг к другу. Гурину стало зябко. Он передернул плечами и поспешил в каюту.

Сунулся на диван, смотрел в окно. На берегу стояли белые свечи берез и серые свечи осин с догорающей желтизной последних листьев…

Так прошел час, другой, третий. Неужели можно столько танцевать? Значит, они где-нибудь на палубе. И все актеры их видят. Гурин не знал, что ему делать.

Он рассеянно листал книгу, а сам смотрел в окошко. Иногда пароход подплывал очень близко к берегу, и тогда взгляд его проникал между стволами далеко вглубь и Гурин видел, что там таилось. И ему хотелось скрыться в этих рыжеватых чащах. С тоскливым недоумением он думал: «Ну, зачем мы, люди, так иногда походя унижаем друг друга, мучаем? Не бережем друг друга?» И он понимал, что ему страшно потерять Тамару…

Наконец Тамара появилась у окна и, как ни в чем не бывало, весело позвала:

— Идем обедать! Ты не скучал без меня, Пушкин? А впрочем, у тебя книги.

— Долго же вы… танцевали, — усмехнулся Гурин.

У обоих все это прозвучало фальшиво.

После обеда Тамара легла спать, и лицо ее во сне улыбалось. Должно быть, ей снилось что-то забавное. Гурин долго и задумчиво следил, как вздрагивают ее длинные, плотные ресницы и уголки слегка накрашенных губ, как бьется на шее лиловатая жилка.

«Не делай больше так. Я ведь тебя люблю, дурочка», — сказал он ей мысленно и отошел к окну.

По серой реке тянулась багровая закатная тропа. Серые тучки были с оранжевой подпалиной. И все наплывали и наплывали острова и протоки, и пески, и островерхие ели. Протащилась старая небольшая самоходка, набитая тюками прессованного сена…

Гурин рвался ко всему этому и знал, что потом, в городе, будет писать стихи о речной осени, о чистейших ветрах, о зовах рыже-синих далей…

После ужина Тамара снова осталась танцевать.

— Ты не сердись, Сергей Семеныч! Ты же знаешь, что твоя женушка любит немного покуролесить, — сказала она ласково и весело и хотела его поцеловать, но он отстранился, и тогда она, смеясь, взъерошила его волосы.

В полночь танцы кончились, а ее все не было и не было. Гурину, порой, чудилось, что он сойдет с ума от тех картин, которые ему представлялись.

И только в два ночи дверь тихонько открылась, впустив в темноту каюты свет из коридора.

— Сережка! Ты дрыхнешь? — ласково спросила Тамара.

Он молчал на своем диванчике, вдавив лицо в подушку, дурно пахнущую «хозяйственным» мылом…

На другую ночь Тамара снова исчезла. Все спали. Растерянный, пораженный Гурин сидел у поручней, дрожа от холода. Ночь была ярко лунная, тихая и студеная-студеная. Поручни затянуло тончайшей пленкой льда, канатные бухты побелели от инея. И луна над стеклянной, без морщин, Обью казалась такой ледяной, что хотелось закричать от ее холода.

«Что это происходит? Как это можно? На моих глазах такое… Я будто для нее и не существую. Хоть бы подумала, каково мне-то!» Он решил поговорить прямо и резко. Тамара явилась на рассвете какая-то ошалевшая, не замечающая никого и ничего. Гурин с яростью сжал кулаки и понял, что разговаривать уже поздно. Он не пошел в каюту…

Все решив для себя, он молчал. Теперь его только терзало то, что все это происходит на глазах труппы.

И этот нелепый кошмар продолжался еще двое суток, пока не приплыли в Александровск. Тамара сошла на берег бледная, с заплаканными, припухшими глазами.

А у Гурина за эти дни все испепелилось в душе, ее выстелила серая зола. Он поселился один в избе рыбака на самом берегу и с нетерпением ждал конца гастролей. А вокруг все молчали, ему же так и мерещились косые взгляды, усмешки, шепотки. И они, конечно, были.

После первых двух спектаклей Тамара пришла в себя. Она точно проснулась. И даже попыталась подойти к Гурину, виноватая, жалкая, прибитая, но он взглянул на нее с таким молчаливым бешенством, что сна испуганно отшатнулась. Она увидела уже другого Гурина…

Вот что произошло тридцать лет назад в этих северных, хмурых местах. Небось, капитан Шляхов и не помнит этой истории, не помнит эту одуревшую пестроглазую актрису, которая так, мимоходом, убила любовь Гурина…

Гурин бродил по нарымскому городу, стараясь припомнить хоть одно знакомое место. Театр тогда, начав с Александровска, переезжал из села в село, двигаясь вверх по Оби. И здесь, в Колпашево, он закончил те, злополучные, гастроли.

Гурин узнал только один клуб, а остальное как-то выветрилось из памяти. Даже гостиницу, в которой все жили, не смог найти. «Да зачем она мне нужна, — разозлился он и вернулся на теплоход. — Было бы что вспоминать! А то»…

Но на душе еще долго было паршиво и смутно. И в память все лезло прошлое. Гурин гнал его, а оно лезло. Вот уж не думал он этакое испытать через столько лет!

5

Гурин выходит из каюты и оглядывается вокруг. Через голые рощи сквозит и пылает кровавое огромное солнце, почти лежащее на земле рядом с красными тучками. На солнце и на тучи набегают и набегают черные стволы деревьев, — так быстро скользит теплоход.

Один берег высокий, ступенчатый, а другой отлогий, тальниковый, захламлен сучьями, трухлявыми колодинами, упавшими деревьями, увешан бахромой корней. Перед берегами песчаные косы тоже завалены сосновыми, без коры, бревнами и березовыми стволами в белой пятнистой коре. Там и сутунки, и поленья, и коряги. Одни влипли в песок, а другие плавают около него.

Река весной подмывает высокий берег, и от него отрываются пласты, образуя выемки, пещеры, над которыми сейчас висят карнизы из дерна. По кромкам его растет молоденький тальничок, густой, как непроходимый камыш…

Впереди показался буксир № 1004. Он толкал перед собой две баржи с огромными штабелями большущих труб. Это для грандиозного нефтепровода, который тянут из Александровска в Анжеро-Судженск через громадный, пустынный и дикий край, через непролазную тайгу, болота, через царство гнуса, комарья и зверья.

Теплоход подплывает к буксиру, и голос капитана Шляхова гремит из рубки через микрофон:

— Эй, на буксире! Хотите смотреть кино?

На палубе буксира пусто. Большущий, трехъярусный, он уперся лбом в баржи и прет их перед собой, вспенивая воду. Несколько раз гремит над Обью вопрос. Наконец там, на буксире, забегали, замахали: