Герман Волков - Золотая Колыма

• Название: Золотая Колыма
• Автор: Герман Волков
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1984

Документальная повесть о  первой  Колымской  геологической  экспедиции  (1928-1932),  положившей  начало  промышленному освоению  нашего края. Герои  повествования выдающийся ученый-геолог  Ю.А. Билибин и его соратники.

---

Несмотря на раннее утро и воскресный день, провожать отбывающих высыпали из бараков все старатели и конторщики. Прощание было недолгое, но нежданно-негаданно трогательное. Даже те, с кем жили на ножах, напутствовали:

— Не поминайте лихом, ученые!

— Скатертью дорога, кобыла ваша мать...

И с такой же напускной грубоватостью разведчики отвечали:

— Шального вам золота, хищники!

Билибин по русскому обычаю троекратно облобызался с Оглобиным и Поликарповым, а те спросили в один голос:

— Вернетесь?

Юрий Александрович ничего не сказал, но кудлатой головой кивнул так, что оба Филиппа — Диомидович и Романович — так же в один голос воскликнули:

— Будем ждать!

Часть пятая ОДИССЕЯ АРГОНАВТОВ

ПОСЛЕДНИЕ ЗАПИСИ БИЛИБИНА

«1 сентября 1929 г. Воскресенье.

Выехали со стана прииска в 8 часов 10 минут...» — так начал последние записи в своем дневнике Юрий Александрович.

Все три партии — Билибина, Цареградского и Раковского — выступили вместе. Тропа от приискового стана до Вертинского зимовья была хорошо ухожена и каждому знакома. Билибин ходил по ней и зимой и ранней весной. Раковский не раз пересекал ее летними маршрутами. Чувствовали себя на этой тропе как дома, шли легко.

Когда обходили Среднеканский котел, где река, врезаясь в гранитное ущелье, делает немыслимую петлю и неистово. бурлит, Юрий Александрович залюбовался высокими щеками обрывов и вслух подумал:

— Здесь можно гидростанцию поставить!

— Вполне! — поддержал Казанли.— Насыпать плотину, установить турбины, и Среднеканский рудник будет обеспечен самой дешевой энергией.

— А как думает Стамбулов?

Цареградский в это время думал о другом. Он уже видел себя в Ленинграде, с дочурками на коленях, рядом с женой. На Колыму он возвращаться не собирался. Она не оправдала его надежд: ископаемых флоры и фауны, достойных внимания науки или хотя бы дипломной студенческой работы, он не нашел, а бесконечные проекты Билибина, признаться, начали ему набивать оскомину: то «дело чести» и сплав по Бохапче, то поиски дорожных путей, а теперь вот гидростанция.

— Не знаю, Юра, я всего лишь геолог-палеонтолог. Да и рудник-то под сомнением? Нужна ли будет ему гидростанция? Сначала корову покупают, а потом подойник.

— Мудро. Да, мы — геологи, но наша альма матер, наш родной Горный институт, чему нас только не учил, даже машины чертить, за что я схлопотал единственную за пять лет тройку. А наука наша, наука о земле, геология, такая, что без нее ни дорожники, ни строители шагу не ступят. Все мы но земле ходим, за землю держимся и в землю уйдем. Но что-то и оставим на земле о себе! И рудник не под сомнением, Валентинушка. Я этого не говорил. Вернемся сюда с новыми силами, с техникой. Поставим на Среднеканской дайке специальную разведочную партию, и она выявит все ее богатства. Может, жила и не такая богатая, как показали пробы, но на рудник запасов хватит!

— Опять сон видел? Как овес у Раковского...

— Нет, такого сна не видел, но уверенность есть. Будет рудник и будет гидростанция. То и другое — наше кровное дело. Мы не только должны золото найти, но и дорогу к нему, и каменный уголь, и дешевую энергию — все, что нужно, чтоб взять это золото. А ты, я вижу, Валентинушка, устал, о жене и дочках скучаешь. Все мы устали и о ком-то скучаем, и я из того же теста, как ты, но иногда вдруг озарит идея, и сразу становишься бодрее.

— И стихами заговоришь? — улыбнулся Цареградский.

— Стихами не стихами, а на краснобайство, бывает, тянет... А кстати, догоры, сознавайтесь, кто из вас назвал ключик, к которому приближаемся, Аннушкой? В честь какой красавицы? На Эрнеста Бертина не похоже, он у нас женоненавистник.

— Ребята его,— почему-то смущенно ответил Раковский.

Митя Казанли захохотал:

— Тут, Юрий Александрович, умора! В долине этого ключика пас оленей якут, тот самый Калтах с Буюнды вместе с дочкой красавицей Аннушкой, а на нее виды имели все: и Бертин, и я, и Сергей Дмитриевич, и многие. Все на этот ключик в разведку ходили. «Куда пошел? К Аннушке?» Так и назвали ключик Аннушкой. Только эта Аннушка всем от ворот поворот! Я-то переживу, меня в Оле Дуся ждет, а они-то все с длинными носами остались.

Посмеялись. На незабываемом ключике Аннушка два часа отдохнули, почаевали.

«С Аннушки,— продолжил запись в тот же день Билибин,— выехали в 13.40. Дорога все время хорошая, по невысоким сухим терраскам, поросшим оленьим мхом. На ночлег остановились чуть ниже устья Левого Среднекана».

Здесь, на развилке речки, Юрий Александрович с Майорычем и якутом-проводником должны были отделиться и взять направление на запад, по левому истоку Среднекана.

В восемь часов утра Билибин сказал:

— Ну, я пошел, догоры. Не опаздывайте на пароход. Не спите долго, как Митя,— и с усмешкой указал на неразобранную палатку.

Все хватились: звездочет-то не проснулся и не завтракал.

— Кого он во сне видит — Дусю или Аннушку? Сиять палатку! — скомандовал Раковский.

Палатку мигом сняли и скатали, но Казанли с головой закутался в одеяло.

— Сдернуть одеяло!

И лишь оказавшись под открытым небом в одних трусах и майке, а шел мелкий дождичек, астроном-геодезист вскочил и стал искать свою одежду, как всегда развешенную где попало, и делать сразу три дела: навертывать портянки, глотать, не жуя, остывшую кашу и запивать ее холодным чаем.

— С Митей не заскучаешь. Даже если будем зимовать,— смеялся Билибин.— Однако, ребята, всерьез поторапливайтесь, и ты, Валентин, постарайся прийти хотя бы к двадцатому. Если последний пароход действительно придет шестнадцатого сентября, то мы его денька на четыре задержим. Ну, до встречи, догоры, в дивном селении Ола!

В этот день Билибин записал:

«2 сентября, понедельник.

Всю первую половину дня шли легко и споро. На обед остановились у Вертинского зимовья. В нем пусто, но жилым духом еще пахнет.

14.45. Попали в такую осыпь, что кони чуть не поломали ноги. Развьючили и без груза переводили коней по одному на левую сторону ключа. Но и здесь и дальше, насколько хватает глаз,— бестропье и осыпи».

Юрий Александрович задумался:

— Ну как, дальше пойдем или?..

— Лошади обезножат,— сказал Майорыч.

— Наши люди тут не ходили,— ответил якут.

— Н-да, коли саха ноги не ломал, зачем нючи ломать,— усмехнулся Билибин и твердо объявил: — Значит, так. Дальше не пойдем. Этот вариант дороги придется отставить. Но и возвращаться на стрелку — опять ломать ноги. Барда, догоры, через перевал на Буюнду!

«17.55. Перевал в Правый Среднекан. Спуск крутой, длинный и очень трудно проходимый (заросли).

19.15. Стан.

3 сентября, вторник.

Выход в 7.45.

В борту около стана в речниках намыли очень мелкие знаки. По дороге все время глинистые сланцы. В 2 часа дня пошел дождь, довольно сильный и продолжительный, с громом.

4 сентября, среда.

С утра разъяснивает. Ночью на гольце небольшой снег.

Выехали в 8.00».

В этот день отряд Билибина выбрался на Буюндинскую тропу, в широкую Долину Диких Оленей. Дальше путь хорошо знаком: Хурчан, Талая, Эльген... По всем этим речкам Юрий Александрович проходил весной. Через неделю пути — Майманджанский перевал и так же прекрасно известная, пройденная год назад Ольская долина.

Юрий Александрович надеялся догнать партию Раковского. Шли по их пятам, костры раскладывали на их еще не остывших кострищах и на устье Маякана нагнали.

И здесь же столкнулись с небольшой связкой навьюченных лошадей. Ее вел на сплавную базу старший пасынок старика Медова Петр. Встретились как давние друзья, обменялись всеми капсе, расспросили:

— Как Макар Захарович? Жив?

— Жив! Жив! Хорошо жив!

— А пароход пришел?

— Пришел! Тайон — пароход!

— Надо спешить.

А через день опять встреча. Как тут не вспомнить слова Майорыча: «Тесно в тайге!». Но эта встреча была не из приятных. Юрий Александрович, делая последнюю запись в дневнике, черкнул о ней весьма кратко:

«16 сентября, понедельник.

Выход в 8.33.

Остановка на встречу в 9.00».

Так и было. До селения Ола ходу оставалось один день, к вечеру рассчитывали быть в уютных каютах парохода. Но лишь выступили, как через двадцать семь минут — стоп!

Дорогу преградил целый табор: штук пять палаток, множество людей, табун коней, и кто-то с утра пораньше уже горланит «Шумел камыш».

Билибин почувствовал досаду и предупредил своих, чтоб не останавливались, но самому пришлось все же задержаться, как отмечено в дневнике.

Из большой и единственной в этом таборе палатки явно заграничного образца, из белого голландского полотна, с целлулоидными оконцами, вывалилась тучная, в полосатой тельняшке, фигура и накатилась на Билибина:

— О! Улахан тайон кыхылбыл-ха-хах Билибин! Рад видеть! А я — новый король золота! Управляющий всеми колымскими приисками Степка Назарович Бондарев! Зови запросто, без комчванства, Степан Бондарь. Все так кличут. И прошу в мой кубрик! — и Степка Бондарь поволок Юрия Александровича в палатку, толкнул на раскладную походную кровать: — Садись! Пей и ешь что хошь! Коньяк, виски, сакэ! А ко мне никого не пущать! — крикнул он кому-то.— У меня с товарищем Билибиным кон... конф... иска льный разговор.