Герман Волков - Золотая Колыма

• Название: Золотая Колыма
• Автор: Герман Волков
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1984

Документальная повесть о  первой  Колымской  геологической  экспедиции  (1928-1932),  положившей  начало  промышленному освоению  нашего края. Герои  повествования выдающийся ученый-геолог  Ю.А. Билибин и его соратники.

---

ВДОГОНКУ ЗА "ВОРОВСКИМ"

Юрий Александрович бросился к берегу, но никакого парохода на рейде не было, лишь сигнальные огоньки мигали у горизонта.

— Билибин? Опоздал, друг,— поднялся с галечной косы какой-то мужик.

По сипловатому голосу Юрий Александрович узнал Владимира Кондратьева. В темноте-то принял его за прибрежный камень и, запыхавшийся, усталый, намеревался сесть на него.

С Кондратьевым в последний раз Билибин виделся в мае, на Элекчанской перевалбазе, перед сплавом. Расставались как хорошие знакомые, Юрий Александрович поблагодарил секретаря партячейки за поддержку в борьбе с Матицевым.

— Опоздал, товарищ Билибин,— со вздохом повторил Кондратьев.— Вон видны одни огоньки «Воровского»...

— Да, опоздал,— вздохнул и Юрий Александрович,— А все Степка Бондарь! Два часа тридцать три минуты держал меня...

Кондратьев не уловил в голосе Билибина ноток проклятий Бондареву, так же горестно продолжал:

— Разъехались мои дружки-приятели в разные стороны, Степка — в тайгу, а эти — в море. А у тебя кто там, на «Воровском»?

— Никого. Я надеялся вместе с ними на материк выехать.

— А это не поздно. Мы их догоним! Мигом!

Билибин испытующе глянул на Кондратьева: пьян или смеется?

— Вон шлюпка Александрова. Реквизнем у кулака как класса! И вдогон.

Билибину было не до шуток, отмахнулся от Кондратьева.

— Всерьез говорю — поплыли! «Боровский» пока полуостров обходит, пока в бухте Нагаева уголь и воду берет, мы ему вдогон и наперерез! До полуострова за пару часов дойдем, а там перевалим хошь на культбазу, у них катеришко, а то сиганем через сопки прямо под Каменный Венец, где «Боровский» стоять будет.

Юрий Александрович согласился не сразу: Кондратьев «под мухой» и отправляться с ним вдвоем ночью в плавание рискованно.

А тот будто угадал его опасения:

— Не трусь! Я моряк бывалый, на этом «Воровском» четыре года палубу драил. У меня там дружки боевые. Они меня в партию принимали. Для меня все сделают. Садись на весла!

Юрий Александрович сел. Шлюпка полетела как чайка. Полная луна, низко висевшая над сопками полуострова Старицкого, раскатала навстречу серебристую дорожку. По ней и плыли.

Кондратьев греб споро и все говорил о чистке, лихо и весело говорил:

— Меня за пьянки пожурили, строгача всыпали, сняли с секретарей, а в должностн-то повысили! Теперича я заместо контрика Тусского завагентством! Степку тоже за это дело причесали и тоже заместо Оглобина — управляющим на прииски!

Юрию Александровичу претило его хвастовство, как и болтовня Степки Бондаря, но обнадеженный тем, что этот бывший краснофлотец поможет выехать на материк, он не прерывал рассказчика. Лишь спросил:

— А Оглобина — за что? И Поликарпова?

— Лежаву-Мюрата в крайцентре рубанули, а они, Оглобин и Поликарпов,— его ставленники.

Билибин хотел сказать: ведь и ты поставлен Мюратом, но не успел. Кондратьев зашептал, будто кто мог услышать:

— Мне дружки с «Воровского» намекнули, а я тебе по секрету скажу... Помнишь Миндалевича? Он, стерва, на Лежаву накапал. А Матицева помнишь, называл себя «очи Союззолота»? Лежава и Оглобин под зад коленом его, а он на них накатал. Он, курва, на всех накатал: и на меня, и на тебя, поди... Но у меня — верные дружки! А ты, как присланный Москвой, местной чистке не подлежишь. О тебе Матицев кляузу, поди, в Москву настрочил. Приедешь — узнаешь.

— А что он мог настрочить?

— О, товарищ Билибин, такие грамотеи такое насочиняют — век не отмоешься. Напишет, с Оглобиным водку пил — вот тебе бытовая смычка хозяйственника и спеца на почве пьянства. Напишет, не давали старателям бить шурфы на богатых делянах, обзывали их хищниками — вот тебе издевательство над рабочим классом и контрреволюция.

 — Так они пески копают где вздумают, золото тайком японцам сплавляют... Разве не хищники? Сам же таких рабочих называл не шурфовщиками, а шуровщиками...

— Обзывал. Но непойманный — не вор. Я тебя не стращаю, Юрий Александрович, а упреждаю как партиец беспартийного товарища. Ведь вашего брата-спеца и так и эдак повернуть могут. И запомнишь по гроб жизни стерву Матицева. Мало мы его, тюленя, колотили! Протокол того собрания хранишь? Держи — поможет. Там партячейка и профком свое крепкое слово сказали...

Юрий Александрович задумался, Неужели Кондратьев, этот простоватый мужик с топориным лицом окажется прав и он, Билибин, должен будет помнить всю жизнь какую-то мелкую сволочь Матицева?..

...За свою короткую жизнь Билибин, опираясь на металлогенические закономерности распределения полезных ископаемых, им же установленные, откроет немало интересных месторождений золота. Но тернист будет путь к открытиям: «пока прогнозы не подтверждаются, меня все ругают, начиная от академиков и кончая последней мелкой сволочью».

Признание придет лишь в 1946 году, когда ему присудят высокую премию и изберут в Академию наук. Тогда же, отвечая на поздравления, он напишет своему колымскому сподвижнику Казанли:

«На старости лет (Билибину было 45) я задумал предпринять «вторую эпопею» в своей жизни и с целью проверки некоторых своих металлогенических построений соорудил довольно крупную экспедицию в Тувинскую автономную область. В июне мы с женами и детьми отправились в Туву и сейчас только что вернулись. Жили довольно хорошо, местность прекрасная. Геологически район оказался очень интересным. Мои металлогенические предположения подтвердились, сейчас работы сильно расширяются, и экспедиция действительно превращается в целую эпопею. В некоторых отношениях имеется сходство с Колымой: было достаточно склок, были «матицевы» и «завхозы», в перспективе имеются «шуры» и другие».

И на старости лет Юрий Александрович не забывал Матицева. Его фамилия стала нарицательной, как и Шура, о котором на Колыме сложат сатирическую поэму «Шуриада». Матицевы, шуры и другие входили в историю с черного хода, с черной завистью, пакостили немало, и история должна помнить об этом.

Протокол того собрания, о котором говорил Кондратьев, Юрий Александрович хранил в своем личном архиве до конца жизни, а после смерти он вместе с другими документами, с рукописями и детским рукописным журналом «Уютный уголок» поступил на вечное хранение в архив Академии наук.

Слух о смерти Билибина разнесся по Колыме еще до войны. Но на запрос своего встревоженного друга, Петра Михайловича Шумилова, Юрий Александрович из Ленинграда радировал:

«Жизнеспособен, как никогда. В мае собираюсь защищать диссертацию. Слухи о моей смерти несколько преувеличены. Интересуюсь подробностями. Шлю большой привет. Билибин».

«Защищаю диссертацию», «Борьба продолжается», «Опять возобновляю войну», «Предпринимаю вторую эпопею...» — и так до последних дней своих, пока инфаркты и гипертония, заработанные с помощью недругов, не успокоили навечно этого русского богатыря, едва перешагнувшего полувековой рубеж своей жизни... И на Литераторских мостках Волкова кладбища рядом с могилой его друга академика Сергея Сергеевича Смирнова, рядом с прахом Александра Блока поднялся памятник Юрию Александровичу Билибину, выложенный квадратиками его любимого родонита, темно-розового орлеца...

Последователей у выдающегося ученого много. Академик Николай Алексеевич Шило, председатель президиума Дальневосточного научного центра Академии наук, сказал, что «помнить о нем должны даже те, кто никогда не учился у Билибина. Потому что, по сути дела, все советские геологи — его ученики».

...Шлюпка вошла в бухту. Луна скрылась за Каменным Венцом. Светлая серебристая дорожка оборвалась. От скалистых берегов легла на воду и лукоморье густая тень.

Билибин, раздумывая о неприятностях, ожидающих его, слушал Кондратьева вполуха, а тот продолжал:

— Лежава и Оглобин в обиду себя не дадут, правду найдут, в РКИ или самому Калинину напишут. А Поликарпыча жаль. Мужик добрый, всякую зверюшку приласкает, а себя защитить постесняется. Выкатили на него бочку с дегтем его бывшие дружки, а им вера, потому как местные, а он пришлый. Да и приплелся сюда при атамане Бочкареве, мобыть, и были у него какие делишки с белой бандой. А на чистке все принимается во внимание, и темное прошлое. Ну вот и приехали, Юрий Александрович. Гребь правой, а то на камни наскочим. У тебя-то какое прошлое? Не темное?

— Из дворян я,— твердо и даже с вызывом кому-то ответил Билибин.

— Ври! — не поверил Кондратьев и засмеялся.— С такими лапищами, как у тебя, булыги ворочать. У их благородий таких ручек не бывало. Веселый и крепкий ты мужик! Свой в доску!

С разгону шлюпка заскрипела по прибрежной дресве. Сколько смогли, подтянули ее и причалили к большому валуну.

По крутому распадку продирались сквозь густой ольховник и кедровый стланик к подножию самой высокой сопки, что вершиной, похожей на замок, вырисовывалась на занявшемся рассветом небе. Но, спотыкаясь о камни и корневища, то проваливаясь в мочажины и ямы, коварно прикрытые багульником и карликовыми березками, перли напролом. Впереди, как сохатый, Кондратьев, знать, не за одни ноздри прозывали его Лосем. Билибин не отставал.