Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

• Название: Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
• Автор: Лидия Чуковская
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86793-879-6

Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.

Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.

---

Там, во главе, стоит человек очень замечательный[645], но находится он в 100 км. от Москвы, болен, занят, не литератор, в Москве бывает редко — мальчики же у него под рукой весьма резвые и рьяные, но и весьма разные по своим душевным качествам. Неумейки и неряхи. Я решила с ними не вязаться.

Насчет моего решения «все или ничего». Да ведь оно только ко мне самой и относится — это раз, да и слишком общо Вы его формулируете — это два… Кроме того, моя жизнь предоставила такие возможности, какие она не предоставляет моим коллегам: мое материальное положение не зависит от моей литературной деятельности; у меня на иждивении — никого, и я просто не делаю того, от чего у меня душу воротит, и делаю то, что доставляет мне радость: пишу без удержу и без запрета. А сейчас и без адреса. Вот например, сейчас пишу историю гибели М. П.[646] — кому? зачем? не знаю, но стараюсь изо всех сил сохранить и выразить все, что помню и знаю. Ни для кого. (Кстати — как замечательно написал в «Памяти» Поповский о Вавилове[647]. Многие им простятся за эту работу грехи. Делалась и она здесь.) Нет, мне так о Мите не написать. Я не знаю, каков был его путь и где его могила. Но все, что знаю, — напишу, и до этого не умру.

Мне уже известно, что в Париже по-русски вышел наконец т. 2 моих «Записок об Анне Ахматовой». У меня гора с плеч. Но я еще книги не видела. Я видела человека, который видел человека, который видел эту книгу в Париже (Дом, который построил Джек). Вот и все мои познания. Теперь живу в тревоге: когда и как получу? И что-то там от своего имени прочитаю? Так, например, во французском — пиратском — издании этой книги указанно, что Лермонтова звали Юрий, а Крылова Василий.

Господи, печататься бы на Луне! [Конец письма утрачен. — Е.Ч.].

480. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

25/I 81.

Дорогой Алексей Иванович.

Годика 2 назад знаменитый поэт Евтушенко выступил на страницах газеты со стихотворением, посвященным другому поэту, Маргарите Алигер. Для меня стихотворение это вырезали из газеты друзья и подарили мне. Оно довольно давнее. Я его недавно, наводя порядок в своих папках, нашла и выбросила. Но наиболее драгоценные строки запомнила наизусть:

Поэт теперь как никогда писала.
……………………………………………………………
Поэт когда-то родила двух дочек.
Одна умчалась в замуж очень дальний,
Другая умирала… Вздумал доктор,
Что мед ей нужен, свежий, натуральный.
……………………………………………………………
Я предложил машину ей (шел дождик).
Поэт подумала и отказалась.

Встреча двух поэтов состоялась на рынке.[648]

«Поэт родила» — вот Вам точное мое восприятие таких словосочетаний, как «врач вошла» или «инженер сказала».

Вы пишете, что язык найдет выход, справится, что «городской голова» и пр. Наш могучий, великий и т. д., и т. п., конечно, справится со всем на свете, но пока он не справился, а я не привыкла, я ненавижу и не выношу «врач сказала» и никогда не привыкну. Пастернак писал «почтальонша мне протягивает бандероль» или «заметена (снегом. — Л.Ч.) газетчица», и я очень ему благодарна. И врачиху и врачицу я предпочту мертвому «врач сказала».

_____________________

Еще немножечко о Вашей книге. Так, пустяки. У Вас Пип — навсегда связан с Диккенсом. Я понимаю. Но у меня, как это ни странно, с К. И. Он, иногда, зная мое пристрастие к «Большим ожиданиям», подписывал свои письма ко мне так:

Твой Пип.

481. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

2.02.81.

Дорогая Лидочка! Я не думаю, что нам стоит продолжать диспут о неурядицах в современном русском языке. Тем более что, осуждая меня, Вы неточно цитируете мою книгу, так сказать — утрируете эту нескладицу. Я не писал (и не мог написать): «врач сказала». У меня: «Желая разжалобить врача и в смутной надежде, а вдруг она выпишет мне какую-нибудь необыкновенную карточку»…[649] Согласитесь, что это не совсем то же.

Стихи Евтушенки я знал. Думаю, что в этих «поэт писала», «поэт родила» и т. п. есть немалая доля эпатажа. (Все-таки Евтушенко — поэтесса грамотный.)

Разумеется, поскольку «ткач — ткачиха», и «врач» требует «врачихи». Но — уже поздно! Сейчас это звучит иронично, неуважительно. А сербско-словацко-хлебниковскую врачицу мое ухо вообще не принимает.

_____________________

О Пипе я не писал, что он для меня связан с Диккенсом (это у всех так), он навсегда связался у меня с блокадой!

Экземпляров я получил очень мало. Самойлову послал книгу (как сейчас ТОЧНО установил) 17 ноября 80 г. Ценной бандеролью. Никакого отклика не получил, несколько раз собирался спросить у Вас: не знаете ли Вы, где он и что с ним?

PS. Я — сын офицера и с детства с презрением смотрел на тех, кто говорит не «офицеры», а «офицера». Но вот читаю «Генералам 1812 года» Цветаевой.

Вас охраняла
           длань Господня
И сердце матери.
           Вчера —
Малютки-мальчики, сегодня —
Офицера!

И — покорен. Поднимаю руки. Сдаюсь. Можно и так.

482. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

23/II 81.

Дорогой Алексей Иванович.

Я живу плоховато. Не то чтобы со здоровьем плохо (переменно), а работа идет очень медленно и как-то без смысла. В каждое мое переделкинское дежурство случается какая-нибудь мелкая неприятность, которая отравляет жизнь. То — кусок штукатурки с потолка в моей комнате; то трубы замерзают, газовые котлы неисправны, и беда не в холоде, а в опасности взрыва. То придет кто-нибудь посторонний, чтобы условиться об экскурсии, и мельком произнесет что-нибудь такое, от чего у меня еще долго колотится сердце и дрожат руки. На днях, напр., пришла учительница московской школы (условиться, когда привезти детей) и сообщила мне: дачу нашу потому не ремонтируют, что мы с Люшей давно уехали в ФРГ, а здесь живут чужие люди, а К. И. перед смертью перевел свои деньги в швейцарский банк. Она не верила мне, что я — это я, и все повторяла: «дочь и внучка К. И. давно за границей». Я требовала от нее ответа: кто распространяет подобные неправды, от кого она получила эти сведения, — «Я не обязана вам отвечать». Бог знает, какие распространяются обо мне слухи: я уже слышала, что продала все вещи и книги и письменный стол К. И. — американцам и получила миллион золотом.

Долго потом я не могу очнуться. Но иду наверх, в комнаты К. И., проверяю трубы, открываю окна, гляжу на его стол и мантию, и постель, и на игрушки, фотографии, книги — и постепенно успокаиваюсь.

А все от того, что дача разрушается на глазах у сотен людей; многие требуют от начальства объяснений — ну вот, им и объясняют.

…Чтобы кончить более радостной нотой, сообщаю: по случаю открытия XXVI съезда партии, вчера у нас была иллюминация и на телеграфе пело радио.

Достались ли Вам два тома Воспоминаний о Блоке?[650] Я читаю. Кое-что интересно. Замечательны фотографии, где 5-летний Блок уже совсем Блок.

483. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

1/III 81. Москва.

Дорогой Алексей Иванович.

Наконец-то долгожданная оказия к Вам.

Пишу мало, потому что 1) спешка 2) нездоровится сегодня.

Посылаю Вам давно мною для Вас заготовленную копию моего Открытого письма в редакцию журнала. Не знаю, удачно ли, поместят ли[651]. Они ведь считают (так, черным по белому, напечатано в № 1 «Памяти», а также и др.), что люди, которым случайно попал в руки интересный документ, обязаны, не спрашивая у автора, пересылать документ им[652]. («Борьба за русскую культуру» бандитскими средствами.)

Я не стала бы отвечать на белиберду по поводу К. И., если бы Дюжева не поминала с похвалою меня. (Каков такт!)[653]

Одновременно с этим письмом послала Л. П-чу[654] 4-й машинописный экз. моего 2-го тома. Книга очень толстая (630 стр.), и потому ее не привозят, и не знаю, привезут ли и когда. Может быть, завтра, а может быть, через год. Меня уверяют зрячие люди, будто 4-й экз. хорош. Но я помню о Ваших больных глазах и не настаиваю. Разумеется, при первой возможности пришлю книгу (она очень красивая), а пока поступайте, как найдете нужным. Если откажетесь — я вполне Вас пойму.

484. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Ленинград. 11.03.81.

Дорогая Лидочка!

Сейчас я только по поводу Вашего письма-протеста[655]. Боюсь, что оно уже оглашено, и мои замечания и пожелания оказались бы запоздалыми и ненужными. Все-таки одного замечания я не могу не сделать. Вычеркнутые Вами слова о наследниках Шварца придали этой фразе двусмысленный характер: получается, что автором рассказов (в том числе, значит, и «Белого волка») является Л. Пантелеев. Не согласитесь ли Вы, что подобная неточность и двусмысленность оскорбляют помянутого Л. Пантелеева.