Дмитрий Сергеев - Завещание каменного века

• Название: Завещание каменного века
• Автор: Дмитрий Сергеев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Камин на Карсте Со мной решительно ничего не произошло. В ушах раздавалось потрескивание и тихие размеренные щелчки. Стены комнаты, где я сидел, заволоклись туманом. ...Туман понемногу начал рассеиваться, - выступили очертания других стен, длинного стола, колонн... Я одновременно и поразился этому, и считал, что так оно и должно быть. Мелкие заклепки на выходном люке-двери были до чертиков знакомы мне, хоть я никогда не мог видеть их прежде. Я даже знал, что увижу, если обернусь. Я оглянулся и увидел именно то, что ожидал: висящий в воздухе диск, изрешеченный пустотами,-в них вспыхивали и гасли разноцветные огни, - и ссутуленную спину человека. Более того, я знал: этот человек угнетен и подавлен. Обычно он никогда не сутулился. "Кто он?-поразился я.-Почему его спина и затылок так знакомы и родны мне? Я впервые вижу его".

Но тут же изнутри пришел ответ: "Это мой дядя Виктор-старший мантенераик на астероиде Карст". "Что за чушь? Какой еще астероид?" "Обыкновенный-станция обслуживания линей, главная пристань шлюпов". Я мельком глянул в зеркало, висевшее на стене слева от старшего мантенераика, и нисколько не удивился, увидав вместо себя мальчишку, остриженного наголо, в точно таком же проволочном колпаке, какой напялен на мне. Мне даже казалось - я и есть тот мальчишка. У него было смышленое лицо и недетские печальные глаза. Он нисколько не походил на меня, каким я был в его возрасте. "Я - это я, а не он, - мысленно произнес я чужим мальчишеским фальцетом.-Он там, в ящике". В воображении возник металлический ящик- тот самый, в котором на Земтере обнаружили мое тело. Но ящик виделся мне совсем не во льдах и не на Земтере, а в тесном холодильнике-каюте, освещенном голубовато-льдистым светом. И это было вовсе не мое, не мальчишкино тело, а его. Мои ощущения и мысли все время путались, я не мог разобраться: кто же я на самом деле и чье тело находится в ящике? Немного спустя, свыкнувшись, наконец, с мыслью о том, что при помощи колпака смотрю необычный фильм - запись чужих впечатлений и воспоминаний, я полностью вжился в чужой образ: стал мальчишкой. Я шагал длинным коридором. Две линии плафонов тянулись вдоль стен, синеватый свет рас

сеивался в нагретом воздухе. У меня была определенная цель, я знал, куда иду. Изредка мне еще удавалось разделять навязанный чужой внутренний мир и свой: я замечал, что походка у меня чужая, несвойственная мне, что привычка вскидывать голову слегка набок, когда нужно посмотреть вдаль,-тоже не моя. Я вошел в кабину гравитационного канала, не глядя, достал из бокового гнезда широкий, скользяще мягкий пояс и застегнул его на себе. Сквозь узорчатую решетку защитного барьера видно жерло канала, нацеленное вглубь, словно колодезный сруб. Вернее, направленное и ввысь и вглубь одновременно: едва я нацепил пояс, у меня потерялось чувство вертикальной ориентировки - не понять, где верх, где низ. Шаблоны кольцевых пережимов на стыках гравитационной трубы многократно повторялись, как взаимное отражение двух зеркал. Я толкнул дверцу и по воздуху выплыл в растворенную пасть канала. Мгновенный холодок в животе - воспоминание испуга, пережитого в первом полете, - быстро сменился сладостным ощущением окрепших мышц. Мои движения плавны и свободны, как у плывущего дельфина, вытянутое тело скользит строго по центру трубы, суставы внутренних швов-соединений проносятся мимо. Подрулив к одной из конечных площадок, я ухватился за гибкий поручень. Ступил на площадку, решетка позади меня автоматически закрылась. Сняв пояс, я снова ощутил тяжесть собственного тела. Выход к внешней пристани остался по ту сторону канапа. Передо мною были четыре сводчатых туннеля, разделенные каменной толщей. Здесь всегда глухо, даже звука шагов не слыхать, будто он пропадает в затененных ямах, чернеющих по обеим сторонам коридора, как ловушки. Мне всегда делалось страшно в этом месте, хотя на самом деле никакой опасности в нишах нет: в каждой из них к решетчатому заслону подведен входной рукав-дуга, и только. Побыстрее миновал это место. Вслед за последним крутым поворотом туннеля распахнулся объем главного цирка - взгляд потерялся в миражной дали чередующихся каменных кулис и синих просветов пустоты. У меня навсегда сохранилось первое впечатление бесконечного пространства, хоть я давно уже изучил истинные границы помещения. Зрительный обман достигался одною лишь внутренней архитектурой этого зала. Но цирк и в самом деле был громадным: здесь располагались спортивные площадки, корты, бассейн. Непривычная тишина-обычно здесь всегда

Едва я сжился с ним, мне стало ясно: мальчишка глубоко чем-то потрясен, даже слова: горе, беда, несчастье-не вмещали того, что выпало испытать ему. И не только он, все они, кто был в это время на Карсте, переживали тягостное чувство, близкое к отчаянию. Мусор возле бассейна лишний раз напомнил о случившемся. Мусора не должно было быть. Сломанные роботы-уборщики - не следы преступления, следы погрома, учиненного человеком, озверевшим с отчаяния. Кто-то не перенес вида бездушных машин, выполняющих привычные обязанности. Чистота на Карсте никому больше не была нужна. Последний поворот, за ним широкая панельная дверь. Она сама распахнулась и пропустила было многолюдно и оживленно - поразила меня, до отчаянной боли сдавила сердце. Мягкие подошвы ботинок тонко посвистывали на эластичной дорожке. Звуки эти подчеркивали уныние и мертвую глухоту вокруг. Неприбранные клочки и обрывки ферролент согнало сквозняком в продольную выемку у бассейна. Вид этой жалкой горстки мусора новой болью пронзил меня. Через силу сдерживая рыдания, я побежал дальше. Но не только мусор и тишина-все вокруг напоминало об эвакуации. Мне попались два искореженных шестилапых уборщика-гнома. Они валялись в безобразных случайных позах, будто раздавленные пауки. У одного была высоко задрана ходулина с роликовыми катками на подошве. Я не в силах был смотреть на них. Вот он и произнес это слово - эвакуация. Внутренне он весь был натянут и напряжен. меня, а потом беззвучно закрылась. Около дюжины столов свободно размещались в пустом зале. Возле каждого стояло по два-три кресла. Ни одного человека не было здесь сейчас. Я прошел через зал в хранилище. От остальных помещений оно отделено тройной дверью. Через нее не смеют проникать роботы-здесь начинается запретная для них зона. Только живое существо может пройти через эту дверь. Блоки книжных стеллажей образовали город с широкими сквозными проспектами и переулками, в которых нетрудно заблудиться. Самокатные буфы на колесиках стояли наготове, спрятанные в потайных пазах. Я выдвинул ближнюю и вскочил на нее. У буфы небольшая скорость, но, отталкиваясь ногой, я так разогнался, что едва не сорвал тормоз, когда понадобилось остановиться. На задах библиотечного города находился заповедник дяди Виктора.

Дядя Виктор, старший мантенераик астероида, мог позволить себе небольшую роскошь. Правда, когда об этом узнали, поднялся скандал, и он едва не был отстранен от должности. Однако, поскольку дополнительные расходы оказались ничтожными - дядя Виктор представил подробную смету проекта,-с чудачеством старшего мантенераика примирились. По сути это был заповедник старины - давно отжившего уклада и быта. Несколько помещений, примыкающих к хранилищу, дядя Виктор включил в зону, недоступную для роботов. Попасть в эти помещения можно было не только через хранилище, но и через другой вход с трехбарьерной системой пропуска - через него также могли проникать только живые существа. Здесь в свободное время собирались дядины друзья. Более тихого и спокойного места не было на всем Карсте: сюда не доносились никакие шумы. Вот и комната дяди Виктора - старинный диван, обеденный стол, этажерка с книгами. Над камином в стену вделана небольшая репродукция. Я боялся и хотел приблизиться к ней, заранее испытывая восторг и боль. Но именно эту боль я и хотел испытать сейчас, ради нее и стремился сюда. Ведь больше я уже никогда не смогу увидеть эту картину.

Хотя мальчишка и недолго рассматривал ее, репродукция запомнилась мне. Больше того, оригинал картины я видел в своей прежней жизни. Не помню только, в каком из музеев. Немного кустов с осенней листвою, почти обметенной ветрами. За кустами прямая черта горизонта, обозначенная светлой каймой неба. Солнце закатилось, осталась одна эта блеклая полоска, помогающая угадать скрытое за кустами обширное поле. В нахмуренном небе одинокая ворона. Во всем-предчувствие скорых затяжных ненастий. От картины веяло неразгаданной печалью. - Вот он где! А мы все избегались, ищем,- услыхал я позади себя благодушно ворчливый голос. На самом деле бабушка переживала меньше других или так умела скрывать свои чувства? Каждая встреча с нею действовала на меня успокоительно. Что бы ни случилось,-даже если наш астероид сию минуту развалится и в жилые отсеки ворвется космический холод,-она до последнего мгновения будет укрывать меня своей кофтой, своим телом, чтобы хоть немного продлить мою жизнь. О себе она не подумает. Обо всех остальных, пожалуй, тоже, - только обо мне. Меня это тяготит: так я навсегда останусь перед нею в неоплатном долгу. - Ты должен побывать еще в порту и на приемной станции,-напомнила она.-Осталось три часа. Не жмет тебе?-она подозрительно и неприязненно оглядела колпак, насаженный на мою голову. Сам я давно позабыл про него. В молодости бабушка занималась биотехникой. Но почему-то давняя любовь переродилась у нее в страстную ненависть ко всей технике вообще, - Нисколько не жмет, - заверил я. - Смотри. А то, может, подложить где? Ну и бабушка! Ей ли не знать, что ничего нельзя подкладывать,-запись получится размазанной. А как она противилась, когда выбор пал на меня! - Если уж у вас так много личных секретов, что вы боитесь записаться,-надевайте колпак на меня.-Она подставила свои седины.-Напяливайте, напяливайте! Я не боюсь, хоть у меня своих тайн не меньше, чем у вас. Думаете, мне приятно доверить их кому-то?! Кое-как убедили ее, что для роли информатора лучше всего подходит детский мозг, не запятнанный нравственными угрызениями. Да она и сама знала это-просто упрямилась. Предстояло выйти на поверхность астероида. От меня, правда, почти ничего и не требовалось: я попал во впасть транспортирующих механизмов. Даже скафандр на мне застегивали гномы-автоматы. Сопровождавший меня главный диспетчер показывал, где какую кнопку нажимать, куда ставить ноги, куда помещать руки, чтобы их могли охватить гибкие и прочные щупальцы передвижной клети. Мы вышли из астероида и двигались к пристани, где в невесомости парила сплотка малых космических шлюпов. Корзина с нами сама въехала в точно обозначенную трапецию приемного люка. В другое время я, пожалуй, лопнул бы от гордости: со мной обращались, как с важной персоной, в наставники и помощники ко мне приставлен главный диспетчер. Сейчас все это было безразлично. Моя жизнь, как и жизнь всех нас, вошла в новую полосу - все теперь оценивалось другою мерой. Немолодой уже диспетчер выполнял свои обязанности механически. Пожалуй, и он не отдавал отчета, что на этот раз его подопечный не взрослый, а мальчишка. Прожитые годы теперь не имели значения. Всего несколько минут сравняли нас всех. Закончив обход, мы возвратились в приемную западню астероида. У меня было время заняться личными делами: до старта первых линей оставалось больше двух часов. Я вновь проделал тот же путь через хранилище и снова попал в каминный зал. Здесь все выглядело громоздким и тяжелым-мебель была в стиле давно минувшей эпохи. В ту пору люди не знали даже электричества. Помещения отапливались дровами, которые сжигали в печах и каминах. Немыслимо вообразить, откуда брали такую уйму дров! Но, признаюсь, я завидовал тем людям и так же, как дядя Виктор, часами мог просиживать у пылающего камина. Смотреть, как пламя набрасывается на поленья, как, охваченные красными и синими языками, они гудят и потрескивают. Возле камина заготовлена вязанка дров. Я на вес выбрал поленья посуше. Составил их горкой в камине, как это обычно делал дядя Виктор. Занялось пламя. На срезе поленьев вспучивались и пощипывали капли смолы. Теплом нажгло мне коленки, накалило щеки. Но я продолжал смотреть на огонь.