Юдифь Готье - Жемчужина страсти

• Название: Жемчужина страсти
• Автор: Юдифь Готье
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8189-0862-5

Япония. Императорский двор. Заговор. Правитель провинции Осака Гиэяс и принц Овари готовят свержение молодого императора Фидэ-Йори. Но против злого умысла коварных властолюбцев восстает Ее Величество любовь. Дочь одного из заговорщиков красавица Омити, влюбленная в Фидэ-Йори, предупреждает его о грозящей смертельной опасности.

Интриги, заговоры, покушения — лишь малая часть того, что ожидает возлюбленных на пути к счастью. Не проходит и дня, чтобы смертельные тучи не сгущались над их чистыми сердцами. Но светлые помыслы, вера в добро и справедливость, находчивость и бескорыстность помогут им отвести злой рок и найти свое счастье.

---

Вскоре среди благородного собрания воцарилось самое непринужденное веселье: смех слышался из всех уст; велись шумные разговоры, и никто не прислушивался к звукам оркестра, скрытого за ширмами из волокон тростника.

Одна Фаткура была пасмурна и молчалива. Принцесса Иза-Фару тихонько наблюдала за ней с возрастающим удивлением; время от времени она смотрела также на принца Нагато, который, казалось, был погружен в нежную мечтательность, но ни разу не бросил взгляда в сторону Фаткуры.

— Что же такое происходит? — бормотала принцесса. — Ясно, что он ее больше не любит. А я-то думала, что свадьба так близка!

Но вот кончилось угощенье, и Кизаки встала.

— Теперь, — сказала она, — за работу! Пусть каждый из нас вдохновится природой и сочинит четверостишие на китайском языке.

Все рассыпались под деревьями сада; каждый уединился и стал размышлять; одни остановились перед цветущей веткой, другие медленно прогуливались, опустив взоры на землю или подняв голову к небу, которое виднелось сквозь букеты белых или розовых цветов. Некоторые, более неподвижные, растянулись на траве и закрыли глаза.

Свежие, яркие цвета платьев весело выступали среди зелени и придавали новую прелесть картине.

Вскоре созвали всех поэтов. Срок, определенный на сочинение четверостишия, миновал. Все собрались и уселись на траву. Слуги принесли большой бронзовый сосуд, по бокам которого извивались резные драконы среди причудливых ветвей. Этот сосуд был полон белых вееров, украшенных только легкими рисунками на одном их углов. Наброски изображали или пучок ирисов, гибких тростников, или хижину у озера, над которыми склоняется плакучая ива, или птичку с цветущей веткой миндаля в когтях.

Каждый из состязающихся взял по вееру, на котором нужно было написать стихи. Принесли также кисточки и разведенные чернила. Вскоре на белизне вееров вытянулись четыре ряда черных букв; поэмы были окончены, и каждый поэт прочитал вслух свое произведение.

Начала принцесса Иза-Фару:

Первые цветы

Как скоротечно в жизни время,
Полное веселья, надежд, без печали!
Какое самое прелестное время весны?
То, когда не завял еще ни один цветок.

Эта поэма вызвала живейшее одобрение. Когда водворилась тишина, стал читать Симабара:

Любовь природы

Я поднимаю голову, и вижу стаю диких гусей.
Один из этих странников, бывший только что во главе,
пропускает вперед своих товарищей.
Вот он летит позади Других. Почему он так отстал?
Для того, чтобы с высоты небес любоваться красотой вида.

— Хорошо, хорошо! — вскричали слушатели.

Некоторые принцы повторяли последний стих, качая головой от удовольствия.

Прочли еще много четверостиший, потом Кизаки прочла свое:

Снег

Небо чисто. Пчелки носятся над садами.
Теплый ветерок пробегает по деревьям.
От его дуновенья осыпаются цветы сливового дерева.
Как приятен весенний снег!

— Ты наша учительница! — вскричали все от восхищения. — Что наши стихи перед твоими!

— Наш великий поэт Тзурэ-Юки ни разу не написал поэмы, совершеннее этой, — сказал Нагато.

— Я действительно вдохновилась этим поэтом, — сказала Кизаки, улыбаясь от удовольствия. — Но теперь твоя очередь, Ивакура, — прибавила она, поднимая глаза на принца.

Принц Нагато развернул свой веер и прочитал:

Ива

То, что вы любите больше всего, что вы любите сильнее,
чем кто-либо может любить,
Принадлежит другому,
Та ива, растущая в вашем саду,
Склоняется от ветра и украшает своими ветвями
соседнюю ограду.

— Знаменитый Тикангэ мог бы быть твоим братом, — сказала Кизаки. — В его произведениях нет ни одного четверостишия лучше этого. Я хочу сохранить веер с твоими стихами. Прошу тебя, отдай мне его.

Нагато подошел к царице, опустился на колени и вручил ей веер.

Фаткура внезапно прочла сочиненное ею четверостишие:

Фазан бегает по полям; он привлекает взоры
своими золотистыми перьями.
Он кричит, ища себе пищу.
Потом он возвращается к своей подруге.
И из-за любви к ней он невольно открывает
людям свое убежище.

Царица нахмурилась и слегка побледнела. Сердце ее задрожало от прилива гнева, так как она поняла, что Фаткура этой импровизацией хотела оскорбить клеветой принца Нагато и ее саму. Она обижала царицу со смелостью человека, для которого все потеряно и который защищается от мести одним щитом — отчаянием.

Кизаки была не в силах наказать; ее охватил смутный страх, и она подавила свой гнев. Понять обидный смысл слов Фаткуры не значило ли признаться в преступном увлечении, в недостойном внимании ее величества к любви, которую она внушила своей красотой одному из своих подданных?

Она похвалила Фаткуру за изящество ее поэмы совершенно спокойным голосом, потом вручила ей через пажа приз состязания. Это было прелестное собрание стихов, величиной не больше пальца: тогда была мода на книги возможно меньшей величины. Несколько часов спустя, когда принц Нагато, опершись на перила террасы, любовался с высоты гор на заходящее солнце, которое разливало по небу красноватый свет, к нему подошла Кизаки. Он поднял на нее глаза, думая, что она хочет заговорить с ним, но она молчала. Устремив вдаль взор, полный печали, она хранила торжественное молчание.

Отблеск заката мешал видеть ее бледность. Она подавляла мучительное волнение и хотела удержать слезы, которые дрожали у нее на ресницах и застилали ее взгляд.

Нагато почувствовал какой-то страх; он хорошо понимал, что она скажет ему что-нибудь ужасное, и хотел помешать ей говорить.

— Царица! — сказал он тихонько, как бы для того, чтобы отдалить опасность. — Небо похоже на большой лепесток от розы.

— Это последний лепесток осыпающегося дня, — сказала Кизаки, — дня, который уходит в прошлое, но о котором в нашем уме останется воспоминание как о дне радости и мира, быть может, последнем.

Она отвернулась, чтобы скрыть слезы, которые невольно струились из ее глаз.

У принца сердце сжалось от невыразимой тоски. Он походил на жертву, которая видит поднятый над своей головой нож; он не смел говорить, боясь ускорить жертвоприношение.

Вдруг Кизаки повернулась к нему.

— Принц! — сказала она. — Вот что я хотела тебе сказать: ты должен жениться на Фаткуре.

Нагато с ужасом посмотрел на царицу. Он видел ее мокрые от слез глаза, но полные спокойной и непоколебимой решимости. Он медленно опустил голову.

— Я повинуюсь, — пробормотал он.

И в то время, как она быстро удалялась, он закрыл лицо руками и дал волю рыданиям, которые душили его.

Тридцать три обеда микадо

Верховный сын богов скучал. Он сидел, поджав ноги, на эстраде, покрытой коврами, среди волн золотой парчи, спускавшейся с потолка и подобранной с обеих сторон крупными складками. Перед его взором тянулся ряд комнат. Он думал о своем величии и зевал.

Сто девятый микадо, Го-Митсу-Но, был еще молодой человек, но чрезвычайно тучный, вероятно, от почти постоянной неподвижности. Его лицо с тройным подбородком было бледно; луч солнца никогда не касался его. Он утопал в складках своего пурпурного одеяния; на лбу у него красовалась высокая золотая пластинка. Направо от него лежали знаки его всемогущества: меч, зеркало, железная дощечка.

Микадо находит свою жизнь очень однообразной. Все ее течение предусмотрено заранее и должно следовать самым мельчайшим правилам. Если он хочет выйти из дворца, его сажают в великолепную повозку, запряженную буйволами; но ему душно в этом тесном ящике, и он предпочитает оставаться на троне. Если ему вздумается полюбоваться цветами в садах, он должен идти туда в сопровождении многочисленной свиты, и это событие записывается в летописи государства. Большую часть времени он должен проводить в размышлении; но, в сущности, он размышляет очень мало; его ум оцепенел. Когда он думает, его поражает странность мыслей, которые смутно роятся в его мозгу. Иногда ему приходят на ум преступные мысли, иногда шутовские. Последние забавляют его, но он не смеет смеяться, зная, что за ним наблюдают. Тогда он силится направить свой ум на божественное, но это утомляет его, и он возвращается к своим фантастическим мечтам. Иногда им овладевает непреодолимое желание двигаться, скакать, прыгать; но это не согласуется с молчаливой неподвижностью, в которой должен пребывать потомок богов. Тем не менее, однажды ночью он-таки исполнил таинственное свое желание: он юркнул с постели, когда все кругом спало, и стал выделывать па, какое взбрело ему на ум. Никто не узнал об этом; по крайней мере, он так думал. Так как микадо видел постоянно только согнутые спины своих подданных, то он, в самом деле, мог подумать, что он — высшей породы и что обыкновенные люди ходят на четвереньках. Однако ему кажется, что иногда с ним поступают, как с ребенком. У него отняли лук и стрелы, потому что однажды, когда несколько царских послов распростерлись у подножия его трона, он пустил стрелу в самого знатного из них. Несмотря на раздражение, которое иногда овладевало им, он не мог сметь восставать: постоянное общество женщин, которые одни могут служить ему, ослабило его мужество; он чувствует, что вполне зависит от своих министров и боится быть убитым.