Николай Чуковский - О том, что видел: Воспоминания. Письма

• Название: О том, что видел: Воспоминания. Письма
• Автор: Николай Чуковский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Разное
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02681-0

Николай Корнеевич Чуковский (1904–1965) известен прежде всего как автор остросюжетных повестей об отважных мореплавателях, составивших книгу «Водители фрегатов», и романа о блокадном Ленинграде — «Балтийское небо». Но не менее интересны его воспоминания, вошедшие в данную книгу. Судьба свела писателя с такими выдающимися представителями отечественной культуры, как А. Блок, Н. Гумилев, Н. Заболоцкий, О. Мандельштам, Ю. Тынянов, Е. Шварц. Будучи еще очень юным, почти мальчиком, он носил любовные записки от В. Ходасевича к Н. Берберовой. Обо всем увиденном с удивительным мастерством и чрезвычайной доброжелательностью Чуковский написал в своих мемуарах. Немало страниц «младший брат» посвятил своим старшим друзьям — «Серапионовым братьям» — И. Груздеву, М. Зощенко, В. Иванову, В. Каверину, Л. Лунцу, Н. Никитину, В. Познеру, Е. Полонской, М. Слонимскому, Н. Тихонову, К. Федину. Особая новелла — о литературном салоне Наппельбаумов. Квартиру известного фотографа, где хозяйничали сестры Ида и Фредерика, посещали Г. Адамович, М. Кузмин, И. Одоевцева и многие другие. Вторую часть книги составляет переписка с отцом, знаменитым Корнеем Чуковским. Письма, известные до сих пор лишь в меньшей своей части, впервые публикуются полностью. Они охватывают временной промежуток в четыре с лишним десятилетия — с 1921 по 1965 год.

---

Читал ли ты в 10-й книге «Красной нови» рассказ В. Гроссмана «Муж и жена»[382]! Вот великолепный мастер, стопроцентный художник, с изумительным глазом, психолог — если не сорвется, выпишется в большие писатели. Во всем романе Козакова[383] меньше ума и таланта, чем в нескольких строчках Гроссмана. После него трудно читать других советских писателей.

Отчего ты не написал ни слова о Тате, о Марине, о Гульке? О маме я думаю так: ей сейчас не нужно работать, не нужно бегать по магазинам, а нужно лечиться — нужно по-настоящему отдохнуть от Кисловодска и Ессентуков. Я не верю Черноруцкому[384] — а других докторов мы не знаем. Было бы очень хорошо, если бы маму по-настоящему осмотрел Ловцкий[385] — и дал бы ей общее направление: то есть указал бы, к каким специалистам она должна обратиться, какой делать себе массаж, какие принимать ванны, что есть, что пить, как проводить свой день. Чем скорее мама сделает это, тем будет лучше.

Сейчас я завязываю отношения с комсомольцами, которые теперь стоят во главе Детгиза[386]. Я хочу дать им на рассмотрение «Один среди людоедов». Но книжки у меня нет.

Привези, пожалуйста!

76. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

23 октября 1935 г. Москва[387]

Коля, милый!

Эйхлер сказал мне, что ты приедешь 26-го. Это чудесно.

Захвати, пожалуйста, V т. Некрасова (изд. ГИХЛа), знаешь — тот, где «Письма». Этот том в шкафу (кажется), в том шкафу, что у меня в комнате. Или на полке, где Некрасов? В нем есть мои пометки, — целый ряд записей на последней странице.

Привези мне от мамы и от Лиды — письма.

Привези мне письма, которые за это время пришли ко мне на квартиру — все! И главное, привези мне мои ЗУБЫ, в нижнем ящике комода. Пожалуйста. Мои сломались — и я очень страдаю. Прямо с вокзала приезжай ко мне. Метро — до Охотного ряда.

Пип.

77. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

22 сентября 1936 г. Кореиз[388]

Милый Коля.

Напрасно ты бранил свой роман[389]. Те отрывки, которые нам удалось прочесть, очень и очень неплохи. Конечно, описательная часть много выше действенной, сюжетной, но тут уж ничего не поделаешь. Напиши, пожалуйста, как относятся к роману в Ленинграде, каковы вокруг него толки, что говорят о нем в ГИХЛ’е.

То полуобморочное состояние, которое было у меня в КИЕВЕ, прошло. Прошло не сразу — и после него остались в наследие лютые бессонницы, изводящие меня хуже всякой чахотки. Но той тяжести, которая давила меня, уже нет и в помине.

Здесь — жара. Нам странно читать, что Вы в Ленинграде ходите «без пальто». Мы ходим без пиджаков, без чулок — и то изнемогаем от солнца.

Мама, к сожалению, заболела своей аритмией. Сейчас проходит, а было пять суток очень мучительных. Мама много читает, у нее отличная комната, и вид у нее с балкона такой потрясающий, что никак нельзя к нему привыкнуть. Впрочем, она тебе сама напишет обо всем.

Скажи Татке, что я был в «Артеке» — и пришел в неистовый восторг. Это самое счастливое место на земном шаре. Я очень рад, что Татка побывала там. Пусть учится на отлично, чтобы еще раз провести там июль или август.

Дела у меня в Москве такие:

1. В каком положении «Лирика», которую я составил для старших ребят[390]?

2. Седьмое издание «От двух до пяти»[391]?

3. Стихи Квитко[392]?

4. Мои сказки?

5. Хуже собаки?

Адрес наш: Северный Кавказ. Кисловодск. Санатория КСУ.

Марине — любовь!

Мама напишет тебе завтра.

78. К. И. Чуковский — М.Н. и Н. К. Чуковским

Начало октября 1936 г.[393] Сочи Дорогие Марина и Коля!

Наваливаю на Вас кучу дел:

1-ое.) Пришлите мне (не по телеграфу) 500 рублей. Или попросите Детиздат выслать. Они мне должны. Если будет высылать Детиздат, пусть вышлет тысячу.

2-ое.) У меня не плачено за квартиру с августа. Посылаю Вам почтовые карточки, которые благоволите опустить в ящик. Я писал управдому, прося его выслать такие же карточки за сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. Этот олух не выслал. Возьмите у него, пожалуйста, и заполните по образцу этих.

3-ье.) Я должен за переплеты 100 рублей. Уладьте это дело, Христа ради.

4-ое.) Меня и М. Б. беспокоит судьба Бобы. Если он взят в армию, напишите об этом мне, но при этом прибавьте, что ему, мол, отлично, чтобы я мог в удобную минуту показать это письмо М. Б., которая только сейчас начала поправляться, да и то весьма относительно.

Очень рад предстоящему съезду молодых и старых Чуковских в Москве. Это Вы чудесно придумали!! Мы будем приблизительно числа 10-го. Спасибо, спасибо Марине за великолепное письмо. Коле надо отдохнуть вовсю, поездить по СССР, забыть о пере и бумаге.

Если Боба освобожден, телеграфируйте об этом.

Целую всех четырех. Я пишу… беллетристику. Выходит бездарно, но я пишу.

Здесь ночи стали теплые. Дни жаркие.

Спим при открытых дверях (на балкон). Воздух сверхъестественный. А Сочи! Сочи!

Yours[394] К. Ch.

79. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

23 октября 1936 г. Кисловодск[395]

Милый Коля! Спасибо тебе за возню с нашими скучнейшими делами. Оказывается, мама переплетчику заплатила. Тебе совсем не надо ходить в сберкассу. Достаточно будет, если ты опустишь прилагаемые карточки в ближайший почтовый ящик.

Здесь чудесно. Вчера была такая жара, что даже на горах душно. Мама уже оправилась после гриппа. Здесь старики Лукницкие. Она умирает от грудной жабы. Вчера они справляли 35-летие свадьбы. И представь себе: он отправился в город покупать вино — и встретил своего шафера — того, кто держал над ним венец 35 лет назад!!

Здесь Мих. Лозинский. Читал свой чудесный перевод Данте[396].

Здесь Маршак. Интригует даже здесь и отравляет мне воздух.

Здесь Лежнев[397]. О сем умолчу.

Здесь академик Губкин[398]. Сидит с нами за одним столом. Ему 65 лет, а все зубы целы, шевелюра густая, как у юноши (седая), походка быстрая.

Здесь составитель алгебры Киселев[399]; ему 84 года, а он до того прыткий, что, стоит мне поговорить с кем-нибудь, он подбегает и спрашивает:

— С кем это вы говорили?

Марину целуем тысячу раз. Поздравляем ее с днем рождения. Надеемся отпраздновать этот день в Москве.

Pater.

80. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

Конец октября 1936 г.[400] Кисловодск Милый Коля. Мы отсюда выезжаем 5-го. Я на несколько дней задержусь в Москве. Если тебе что нужно, черкни мне по адресу «Литер, газеты» или «Молодой гвардии».

Впрочем, успеешь и сюда. До сих пор живем мы в Кисловодске хорошо. Мама (не сглазить!) очень поправилась. Скучаем по Вам.

Твой.

81. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

3 ноября 1936 г. Кисловодск[401]

Дорогой Коля! Жара здесь египетская. Еле сижу — в легеньком белом костюме. Уже третий день стоят жгучие безветренные солнечные «погоды» — в одном только Кисловодске. Пятигорск и Ессентуки заволокло тучами, там ленинградский «мелкий дождичек», а здесь хоть бы облачко. Люди ходят с облупленными красными носами и пьют нарзан, как лошади. На склонах гор голые люди принимают солнечные ванны.

Я был в Кабардино-Балкарии — в Нальчике. Познакомился с Беталом Калмыковым [402], видел целодневное народное празднество, был на банкете с Буденным [403] и Постышевым[404] и очень жалел, что мне не 32 года: все это так баснословно, легендарно, изумительно, радостно. Сейчас сижу у здания нарзанных ванн и жду, когда приедет наш автобус с учеными. Вчера было чествование нашего санаторного доктора. Я сказал такой экспромт (преплохой!):

Достопочтенные ученые,
В водах Нарзана кипяченые!
Взгляните в зеркало: увидите вы сами:
Вы были старцами, а сделались юнцами
С помолоделыми сердцами.
И силы юные, и юную красу
Вернуло вам родное наше КСУ.
Родное, да! здесь все для нас родное,
Но всех роднее он, наш доктор Айболит,
Которому горячее, простое
Спасибо сердце говорит, —
Спасибо за нарзан, за солнце, за упорный,
Неблагодарный, незаметный, черный,
Тяжелый труд — хвала ему, хвала
 С Великого и Малого Седла!

Сегодня уезжает Маршак. На прощанье мы с ним расцеловались, хотя за последние 3–4 месяца он только и делает, что предает меня оптом и в розницу. И здесь, и в Нальчике, ставил мне подножку за подножкой. Эгоцентрическая хавронья! Черт с ним, не тронь его; ты побьешь его не как оратор Союза писателей, а как автор книги «Тихий океан»[405]. Мы с мамой страшно счастливы, что тебе заказана такая книга: ее прочтет каждый 13-летний мальчишка советской страны. Я теперь побывал в лагерях, в школах, в библиотеках четырех республик — и ручаюсь тебе, что такая книга нужна до зарезу и что, если к ней дадут хорошие рисунки, она будет издаваться и переиздаваться до конца твоих дней.