Евгений Богат - Семейная реликвия

• Название: Семейная реликвия
• Автор: Евгений Богат
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Публицистика
• Год: 1985

Герои очерков известного писателя Евгения Богата — люди разных поколений, всевозможных сфер деятельности, они живут в разных городах России, но их объединяет осознание жизни как творчества.

Одна из ведущих тем книги — понимание труда не только как источника материальных благ, но и вечных нравственных ценностей.

В ряде очерков писатель показывает, как социальные и нравственные ценности нашего общества порой утверждаются в конфликтных ситуациях, где добро ведет мужественную борьбу со злом и одерживает нелегкую победу.

Книга учит гражданственности, бережному отношению к лучшим традициям народа.

---

Мать Ксении Говязовой Татьяна Сергеевна не стала певицей из-за трагического случая, поэтому ее судьба убеждает: в неприметном труде бухгалтера она нашла путь к высокой человечности и могла, умирая, говорить с полным основанием о жизни удавшейся, свершившейся.

У самой Ксении подобной трагедии не было, а были досадные, может быть, действительно тяжелые обстоятельства, цена ее несвершения совсем иная, чем у матери. Поэтому и возникает у меня вопрос —, я не хочу обидеть вашу героиню, она мне глубоко симпатична, но не могу и умолчать — не явилась ли для нее работа в детском саду досадным паллиативом?

Вернусь к третьей, наиболее многочисленной для нашего общества категории. Я убежден твердо: при естественном наличии в этой категории вариантности выбора жизненных путей человек, обладающий чувством гражданской ответственности и повышенной требовательности к себе, должен не тешить себя возможностью третьего русла (если только судьба его не исковеркала вмешательством слепого случая), а добиваться полной реализации собственных творческих сил. Ну а если из-за малодушия и неуверенности в себе он устремился в „третье русло“, то героя я в нем, увы…»

Я оборву это письмо на полуслове, чтобы рассказать о том, что переживал, читая его первые страницы. Мне виделся в воображении человек, которого в житейском обиходе мы называем «сухарем» или — не менее обидно — «логарифмической линейкой». Живая, непредсказуемая, бесконечно разнообразная жизнь под его пером усыхала в некий гербарий человеческих судеб. Мне было обидно и за мою героиню, и, пожалуй, даже за автора письма, и начинало томить любопытство: ну а сам-то он, пишущий эти «анатомические» строки, себя к какой категории относит — гениев, мещан или «нормальных» творческих людей, выявляющих себя в любимом деле. Почему-то казалось, что он убежден — обоснованно или нет, судить по письму невозможно, — в том, что жизнь его удалась, он выполнил обязательства перед собой и обществом по развитию «отпущенных» ему творческих данных.

Читательские письма содержат нередко в сухой, даже нудной «материи» немалые неожиданности. Одна из них и подстерегала меня…

«…то героя я в нем, увы, не вижу.

Как вы уже догадались, я сам отношу себя к категории „несостоявшихся“. Даже то обстоятельство, что мной было найдено вполне достойное „третье русло“, в сущности, не меняет положения. До конца дней я ношу в душе саднящую тоску по несбывшимся надеждам, по невыполненному перед собой и обществом долгу».

На изломе этих строк — нет, не строк, а судьбы — и изменилось отношение мое к автору письма: там, где усматривалась излишняя сухость ума, я ощутил живую боль. Не «логарифмическая линейка» — живое дерево, которому нечто помешало нормально расти, изогнуло… Не формальная бездушная логика — тоска по лучшему в себе, что не раскрылось…

И все же… И почему все же он видит в себе «несостоявшегося», если нашел достойное «третье русло»?

Может быть, дело в том, что Говязова — женщина, и работа в детском саду, утоляя высшее женское чувство — чувство материнства, дает ей удовлетворение, автор же письма — мужчина, и его «третье русло» не совпало в чем-то с пониманием высших, чисто «мужских» ценностей жизни?

Нет, наверное, это объяснение наивно, тем более в наш век эмансипации, когда женщины с успехом делают «мужское» дело, а мужчины нередко получают удовольствие от выполнения «женского». Кем же он хотел стать, автор этого письма: писателем, ученым, композитором?

Мне показалось бестактным углубляться в его «несостоявшуюся» судьбу.

Поэтому я лишь поблагодарил его — в письме — за интересные мысли и получил ответ: в нем он ушел от «больной» темы, точнее, казалось бы, ушел, потому что в конце она вдруг обнажилась.

Он написал мне о семейных архивах, что тоже имело непосредственное отношение к моему очерку.

«Ценность семейных архивов, — развивал он, видимо, дорогую ему мысль, — в том, что, будучи аккумуляторами поучительных родовых традиций, они должны стимулировать потомков на новые свершения. Можно позавидовать тем семьям, которые хранят подобные архивы, изучают их, используют результативно их творческую силу. И напротив, достойны сожаления семьи, забывающие о собственных „корнях“. Увы, лично меня угнетает именно такая перспектива.

Опыт собственного „несвершения“ я изложил в рукописи под названием „Анатомия неудачи“. Отрицательный опыт, как известно, бывает не менее поучителен, чем положительный. Полагаю, однако, что мои ныне живущие потомки вряд ли воспримут заключенные в рукописи уроки, вряд ли сохранят ее в качестве первого вклада в семейный архив, завещать мне ее некому…»

Некому. Это второе письмо открыло мне, почему автор относит себя к числу «несостоявшихся». В конце он цитирует строку из моего очерка: «Жизнь не удалась, если не удалось путешествие к людям».

Жизнь не удалась…

Неудачник — слово многозначное, пожалуй, одно из самых многозначных в нашем языке. Карьерист может видеть неудачника даже в высокоодаренном человеке, пока его талант не увенчан лаврами. А любой «нормальный», обладающий творческими данными, человек видит неудачника в мещанине, который посвятил жизнь дорогим и ярким побрякушкам.

Называя Ксению Александровну Говязову и ее мать «неудачницами», я умышленно становился на «традиционную», «житейскую» точку зрения, с которой «удача» рассматривается как яркий, с многочисленными внешними атрибутами успех. Я намеренно делал этот полемически заостренно для того, чтоб сам читатель переосмыслил, переоценил это понятие. Мне хотелось вызвать несогласие, опровержение умного, думающего читателя.

Конечно, я понимал, что немалое число «умных» и «думающих» поймут эту авторскую игру. Но нередко читатель бывает простодушен, как ребенок, и не хочет усматривать в тексте полемического или иронического подтекста. От подобного читателя я и получил одно из самых интересных писем.

«…Становится обидно за героев очерка: называя их „неудачниками“, вы набрасываете на них тень. Неудачник не пользуется симпатией, к нему относятся в лучшем случае снисходительно. В моем понимании неудачник это — безвольный, бесхарактерный человек, без определенной цели в жизни, без настоящих желаний.

Но разве можно видеть неудачника в одаренной, нравственно содержательной личности, которая не сумела себя реализовать в излюбленном деле по мотивам, вызывающим наше понимание и уважение. Например, человек мечтал стать пианистом, поступить в консерваторию, а тут… началась война. Выполняя патриотический долг он пошел добровольцем в действующую армию, был ранен, и мечта его оказалась неосуществимой. Но поскольку человек — существо разностороннее, источники творчества в нем разнообразны, то жизнь его может пойти по иному привлекательному руслу.

Вот и героиня вашего очерка: из нее не вышло музыканта, но она стала талантливым, душевным воспитателем детей. Разве это — не свершение?!

И я сама не вижу в себе неудачницу, хотя моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе, если бы в раннем детстве я не лишилась отца. Он был старшим братом и одновременно учеником одного из первых русских летчиков — Михаила Ефимова, завоевавшим славу еще на заре авиации. Отец не берег себя во время тренировочных полетов и умер от воспаления легких. Жена его — моя мать — осталась с детьми в бедности и нужде. Началась мировая война. Я была старшей из детей, должна была помогать матери, было не до учения, пошла работать. И лишь после революции я поступила на рабфак, потом получила высшее образование, техническое. Моя судьба — судьба страны: комсомолия двадцатых годов, индустриализация, пятилетки, потом Великая Отечественная война, работа на оборонных заводах, после войны — восстановление народного хозяйства. Я работала с энтузиазмом, от всей души, с верой, что делаю нужное дело. И думала все реже, что, может быть, техника — не мое поприще. Ведь в детстве я писала стихи, даже выпускала с подругами рукописный журнал. Учась на рабфаке, была рабкором, увлекалась журналистикой… И это увлечение гуманитарной сферой живет на дне души по сей день. Иногда мне задают вопросы: „Не кажется ли вам, что вы шли не той дорогой? Вам надо было учиться на филологическом или историческом факультете“. Может быть, и кажется. Но события и обстоятельства, которые формировали мою судьбу, не могли не быть сильнее меня.

Юношеские увлечения ожили во мне с новой силой на склоне лет. Я вышла на пенсию и вот уже долгие годы — ученый секретарь секции „История авиации и космонавтики“ на общественных началах, автор многих статей, очерков и даже книги „Соперники орлов“, написанной в соавторстве с журналистом. Она уже выдержала четыре издания. Оказалось, что я неплохой исследователь, получаю от этой работы не только удовольствие, но и наслаждение. Жизнь вошла или вернулась в русло, с которого она когда-то началась на заре дней. Материальных благ не добилась никаких, потому что ими не интересовалась и они меня не волнуют».