Станислас де Гуайта - Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны

• Название: Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны
• Автор: Станислас де Гуайта
• Издательство: Ланселот
• Жанр: Религия
• Год: 2004
• ISBN: 5-902753-01-5

Автор книги — знаменитый французский маг, оккультный философ, поэт и библиофил конца XIX в., создатель Каббалистического ордена Розы+Креста (руководителем российского отделения которого был известнейший оккультист Г.О.М.) — пользуется мрачной славой сатаниста, отравителя и колдуна; некоторые даже считают, что он играл в XIX в. такую же роль, какую Алистер Кроули — в XX в. Названия его книг всегда будут шокировать как «доброго христианина», так и устойчивого в своей благонамеренности неоспиритуалиста «правой руки». В настоящий сборник вошли его «Очерки о проклятых науках» и «Храм Сатаны» (первая часть трилогии «Змей Книги Бытия»). Недолгая жизнь (1861–1897) бесстрашного разоблачителя темных сторон оккультизма закончилась, по словам его ученика и соратника Папюса, в результате враждебной магической атаки. И весьма вероятно, что такая атака была вызвана содержанием его книг: ведь то, что описывал Гуайта, небезопасно предавать огласке. Мы впервые знакомим российского читателя с одной из ярчайших фигур французского эзотеризма и его невероятно глубокими и загадочными произведениями, приобретающими подчас почти детективную занимательность.

---

Но цианистоводородная (или синильная) кислота является столь же летучей, как эфир. Смешанная с почти кипящей жидкостью, она тотчас испустила бы потоки едких испарений; и не только Британник зашатался бы и мгновенно задохнулся, не успев даже поднести кубок к своим губам; но удушье сразило бы самого виночерпия и, возможно, ближайших соседей принцепса. В любом случае, резкий и просачивающийся запах горького миндаля, заполонив всю залу, немедленно раскрыл бы, вызвав недомогание у сотрапезников, природу налитой жидкости. Судя по рассказам Тацита и Светония, ничего подобного не произошло.

Что же из этого следует? Означает ли это, что Локуста обладала секретом токсических веществ, неизвестных науке наших дней?.. Или, возможно, напиток, который она умела готовить, был более или менее обычным ядом в современном понимании этого слова?..

Теургическая школа неоплатоников, основанная в Александрии, с одной стороны, принадлежит истории Высшей Магии. Но при этом она увлекалась некоторыми более чем подозрительными практиками, и ее справедливо упрекали, несмотря на ее ученость, в наклонностях, запятнанных явным суеверием.

Те же самые претензии с большей справедливостью распространяются на различные школы гнозиса, включая наименее эксцентричные из них; возникшие при самом зарождении христианства, эти секты, под предлогом протеста духа против мертвой буквы, воплощали Антихриста[257] в Церкви, предопределив ее раскол. Если даже пренебречь этой основной точкой зрения, всё же нельзя отрицать того, что некоторые из этих раскольничьих общин почти тотчас же пристрастились к самым «черным» обрядам Гоэтии.

Симон-Волхв (человек величайшего обаяния, но, подобно большинству из тех, кого мы будем упоминать, страшный манипулятор астральными силами) стремился в обожествлении Елены, своей конкубины (воплощения Селены, или Луны), к оправданию грубости и разврата.

Негр Монтан превратил свое тело евнуха в подлинный «треножник», на котором сивиллы истерии, Максимилла и Присцилла, его Голубки, бормоча бессвязные слова, извивались в исступлении неосуществимой любви.

Маркион (возможно, самый виновный и, несомненно, самый ученый) основал секту Офитов. Он не только поднял свою скверную, заведомо кощунственную руку на один из неприкосновенных каббалистических покровов, но и материализовал самое грозное и самое оккультное проявление церемониальной магии, обобщив — в данном случае это означает: смешав — понятия Агатодемона и Какодемона в ставшей с тех пор двусмысленной форме змеи; наконец (мерзкая пародия!) он превратил сакрального όφίς в физическое орудие самых гнусных мистерий!..

В другом месте дьякон Маркос, рукополагая в сан пророчиц и жриц Христа юных девушек, заодно лишенных им девственности и освященных, заставлял их подниматься на алтарь совершенно нагими и трепещущими от дыхания его уст: ведь этим нечистым дыханием ему удавалось разжечь в них пламя — часто, увы, двойное: магнетического vaticinium[258] и крайнего распутства.

Все они «продали» Священную Магию Злу, и некоторые из них — путем сознательной, поистине инфернальной извращенности… Это всего лишь примеры, взятые наугад, но их достаточно для того, чтобы заглянуть в бездны стыда и безумия, куда экзальтация мистицизма, вначале почти всегда аскетического, заставляла скатываться пылкие и благородные натуры, рожденные для жизненной борьбы: они захотели отвергнуть или, точнее, одухотворить Плоть, расплющив ее под давлением Духа; но сам Дух, снизойдя с высоты своего экстаза, пришел осквернить Плоть!..

В главе VI нам предстоит раскрыть великое множество аналогичных фактов, подлинность которых не может быть поставлена под сомнение! Мы предложим читателю целые «россыпи» современных гнусностей, проистекающих из мистицизма, обезумевшего от гордыни и бреда; ведь там, где гордыня сеет безрассудство, Сатана всегда пожинает позор.

Тогда-то нам и припомнятся знаменитые слова Паскаля: «Человек — не ангел и не зверь, и тот, кто хочет стать ангелом, становится зверем».

Мы уже говорили в другом месте[259]: все ереси первых веков носили отпечаток самой черной гоэтии, и все ересиархи были колдунами. У этого есть глубокая причина: бунтари Духа, восставшие против Буквы, сформулированной наставляющей Церковью, они хотели стать магами первоначальной догмы, раскрытой в их эзотерике, хорошо или плохо ими понятой. Но они забыли, что, вызывая раскол, они действовали как анархисты и что их дело, в силу самого этого факта, было порочным в своей основе и бесплодным в своем зародыше.

Если мы хотим вылечить больного, то не следует сразу же ампутировать, дабы спасти его от заражения, единственный член, который болезнь еще не затронула: ведь больное тело, даже лишенное одного члена, может выздороветь, зарубцеваться и выжить; в то время как здоровый член, отделенный от тела, разлагается и погибает. Точно так же, если мы стремимся реформировать Церковь, необходимо, прежде всего, оставаться в Церкви; именно Она представляет собой живое существо и сам принцип Единства.

Этого-то и не могли понять первые протестанты. Они стремились стать понтификами обновленного культа, но им выпала незавидная участь — умножить число проклятых сект[260].

В то время как война с арианством заливала кровью Европу, манихейство — христианское «переиздание» антагонистической догмы персов, искаженной менее чистым видением второго Зороастра — утверждало (как мы уже показали в предыдущей главе) равенство по происхождению и могуществу двух принципов: Добра и Зла, Божественного и Дьявольского глаголов, Христа и Антихриста[261].

Не признавать относительный и преходящий характер Зла — значит возводить обожествленному Злому Принципу храм и алтарь тьмы, подлинный «сборный пункт» для всех поклонников демона. Это значит заранее и вплоть до грядущих веков вербовать всех лжемистиков и колдунов.

Мы не закончим на этом исследование обманчивой и ускользающей ереси во всех ее разновидностях: сущность этих мистерий раскроется сама собой, когда мы будем изучать ритуалы и церемонии Шабаша. Мы решительно настаиваем на этом утверждении, каким бы оскорбительным и парадоксальным оно ни могло показаться. Альбигойцы, катары, вальденсы, севеннские трясуны и колдуны из Лабура были едва замаскированными манихейскими сектами; и процесс над тамплиерами-манихейцами[262] прольет для нас новый свет на инфернально-дуалистический характер этой чудовищной ереси.

Мы не сможем также проследить за ускользающей под этими масками личностью колдуна на протяжении всей истории средних веков и нового времени. Даже намеченная currente calamo[263], подобная монография нашла бы двойное применение: сообщив в главе IV о некоторых наиболее известных процессах, неизменный исход которых оставил на всех страницах наших христианских анналов столько пятен крови, мы сможем отличить по характерным чертам подлинного колдуна от ложного.

Наименование лжеколдун, которое может удивить читателя, оправдывается само собой, когда мы задумываемся о том, что все великие люди, если только они публично не смирялись с дурацким колпаком doctors scholasticus’a[264], неизбежно обвинялись в колдовстве и ереси! Им грозили одновременно тюрьма, пытки и костер…

На всякое строптивое превосходство наклеивался роковой ярлык не только церковниками и их завистливой властью посредственности, но и судом светского мнения.

По месту и почет: Альберт Великий, Тритемий и Агриппа заслуживают того, чтобы быть названными в первую очередь. Они были магами; так почему было не сделать их колдунами?.. Сам Фома Аквинский (этот Ангел Схоластики!) не смог избежать подозрения в колдовстве, равно как и его современник, монах Раймунд Луллий из Пальмы — просвещеннейший доктор.

В атмосфере всеобщего недоверия мономаны демонологии не щадили даже папский престол. Надо полагать, что папы Сильвестр II и Григорий VII еще в XVII столетии считались приспешниками Беельзебута, раз ученейший Габриель Ноде доказывает их невиновность в превосходной и смелой книге, которую он опубликовал в 1625 году: «Apologie pour tous les grands hommes qui ont este accuses de Magie» («Апология всех великих людей, обвиненных в Магии»)[265]. Мало того — эта книга была резко осуждена за скептицизм капуцином Жаком д’Отеном (настоящее имя — господин де Шеванн), автором вздорного in-4°, занимающего более тысячи страниц и носящего заглавие: «Lincredulite scauanie ei la credulite ignorante au suiet des magiciens et des sorciers» («Ученое неверие и невежественное легковерие по поводу Магов и Колдунов»)[266].

Нет ничего более забавного, чем обвинения, выдвигавшиеся против всех гениев упрямыми маньяками сверхъестественного — обвинения, которыми возмущается почтенный Ноде. Мы приведем лишь два примера.