Станислас де Гуайта - Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны

• Название: Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны
• Автор: Станислас де Гуайта
• Издательство: Ланселот
• Жанр: Религия
• Год: 2004
• ISBN: 5-902753-01-5

Автор книги — знаменитый французский маг, оккультный философ, поэт и библиофил конца XIX в., создатель Каббалистического ордена Розы+Креста (руководителем российского отделения которого был известнейший оккультист Г.О.М.) — пользуется мрачной славой сатаниста, отравителя и колдуна; некоторые даже считают, что он играл в XIX в. такую же роль, какую Алистер Кроули — в XX в. Названия его книг всегда будут шокировать как «доброго христианина», так и устойчивого в своей благонамеренности неоспиритуалиста «правой руки». В настоящий сборник вошли его «Очерки о проклятых науках» и «Храм Сатаны» (первая часть трилогии «Змей Книги Бытия»). Недолгая жизнь (1861–1897) бесстрашного разоблачителя темных сторон оккультизма закончилась, по словам его ученика и соратника Папюса, в результате враждебной магической атаки. И весьма вероятно, что такая атака была вызвана содержанием его книг: ведь то, что описывал Гуайта, небезопасно предавать огласке. Мы впервые знакомим российского читателя с одной из ярчайших фигур французского эзотеризма и его невероятно глубокими и загадочными произведениями, приобретающими подчас почти детективную занимательность.

---

В канцелярии Суда сохранились подлинные документы «процесса, который был проведен по делу упомянутой Железной Руки, детей упомянутого Ока и неких Пьера Малого и Жана-Пастуха, которые были признаны сообщниками…» Далее в Донесении говорится следующее: «У пастухов были найдены рукописные книги, содержащие различные средства для того, чтобы вызвать падеж скота, посягнуть на человеческую жизнь и женскую честь. И те, кто был схвачен и допрошен, признались, что готовили отравленные грузы для скота, которые они называли меж собой ГОСПОДОМ С НЕБЕС (BEAU-CIEL-DIEU), вместе с частичками освященной Гостии, которую они брали на причастии, калом животных и документом, написанным кровью этих же животных, смешанной со святой водой, и словами, упоминавшимися на процессе».

В 1691 году схватили еще двух колдунов из той же шайки, Пьера Биоля и Медара Лаво, которые были повешены и сожжены 2 декабря 1691 года по приговору, вынесенному бальи округа Паси 26 октября того же года и подтвержденному на сей раз Парламентом за четыре дня до его исполнения.

Теперь мы знаем, что именно наши предки называли «чарами».

Возможно, многие удивятся, обнаружив, что эту гадость обозначали таким очаровательным словом. Всё объясняет этимология; ведь слово «чары» (charme), которое происходит от carmen[306], означает препарат, ставший действенным благодаря магическим словам, изначально чаще всего ритмизованным — carmina[307] — и иногда произносившимся нараспев: отсюда слово Заклинание (Incantation), которое означает сами слова этой «молитвы» или, точнее, этого словесного проклятия, распеваемого Заклинателем (Enchanteur).

Известно, что самое сильнодействующее колдовское зелье получается из смеси самых необычных, самых несовместимых и самых отталкивающих веществ, способных, прежде всего, смутить дух контрастностью своего соединения. «Ключ к Черной магии» поможет нам понять, почему это так. По очень сходной причине Пико делла Мирандола учит следующей аксиоме: «Самые непонятные слова и внешне самые бессмысленные заклинательные формулы являются наиболее действенными в магическом отношении»[308]. Также не следует удивляться тому, что мы читаем в гримуарах и даже в некоторых служебниках высшей теургии целые слова и фразы, перед которыми бессильна проницательность самых ученых лингвистов. Задолго до Пико делла Мирандолы теософ Ямвлих в своей книге «De Mysteriis» (гл. de Nominibus divinis) разрешал возражение, выдвинутое Порфирием, относительно непостижимого смысла подобных варварских имен, используемых в религиозных церемониях; эти имена, древность которых, по его словам, делает их непонятными, заслуживают нашего глубокого почтения: неизреченные и раскрытые свыше, они стоят ближе к языку богов. Не обсуждая эти взгляды, я лишь отмечаю явное предпочтение, отдаваемое адептами Гоэтии невразумительным речам и неслыханным смесям.

Подготавливает ли колдун свои зелья для того, чтобы сеять смерть, или же для того, чтобы дать волю разнузданным страстям, он всегда старательно включает в них святые или освященные предметы наряду с наиболее отталкивающими и зачастую непристойными веществами. Это довольно любопытный факт; ведь бредовое желание этого нечестивого диархиста — добиться самого кощунственного и, так сказать, самого интимного осквернения, придав совершенно разнородным веществам, которые он смешивает вместе, чудовищную видимость однородности.

И вновь это неистовое манихейское противопоставление Неба — Аду с целью смешать, спутать, извратить и оскорбить одно посредством другого.

Возьмем в качестве исторического примера признания Мадлен Баван, самой известной монахини из обители св. Елизаветы в Лувье, об одержимости которой мы упоминаем в главе IV. Эти признания были опубликованы в виде мемуаров или автобиографии стараниями п. о. Демаре, священника-ораторианца и младшего духовника из Руана, который был исповедником раскаявшейся Мадлен. В начале главы VI мы читаем: «Не прошло и двух недель, как Пикар (духовник монастыря) под каким-то предлогом пришел в сад, где я гуляла с несколькими монахинями. Тогда у меня как раз были месячные недомогания. Он последовал за нами, и когда мы остановились в одном месте, он вынул из книги, которую принес с собой, Гостию и с ее помощью собрал несколько сгустков крови, упавших на землю. Затем он завернул их внутрь Гостии и, позвав меня за собой на кладбище, взял меня за палец, чтобы я помогла положить всё это в ямку рядом с розовым кустом. Девицы, которых подвергли экзорцизму, сказали, что это было колдовское зелье, дабы разжечь у монахинь похоть. Не знаю, что и сказать на это… но что касается лично меня, то я испытывала очень сильное влечение к этому месту, где меня одолевали постыдные искушения и где я впадала в нечистоту». (Histoire de Magdelaine Bauent, ensemble Uarrest… etc…, par le R. P. Desmarets. Paris, Iacques le Gentil, 1652, in-4).

Каким бы возмутительными ни были эти подробности, мы должны были их привести в подтверждение сказанного[309].

Зелья, внушающие нечистую любовь, носят характерное название Приворотных, или Philtres (от греческого φιλειν, «любить»), особенно когда они состоят из эликсиров и напитков, которыми колдун поит свою жертву, или же порошков и электуариев, которые необходимо подсыпать в пищу.

Что же касается смертоносных снадобий, то некоторые авторы безосновательно называют их Philtres… Мы уже видели, что их более точное наименование — груз магической отравы (charge dempoisonnement magique).

Колдовские чары (.Sortilege) означают обычно любые операции Черной магии. Malefice, менее расплывчатое, хотя всё еще очень гибкое название, обозначает любой колдовской ритуал, совершенный с целью нанести вред ближнему (malfacere[310]). Что же касается операции, совершаемой на расстоянии, жертва которой должна зачахнуть и захиреть или же умереть, то это Порча (.Envoutement) в собственном смысле слова. «Envoutement, — пишет Элифас, — слово очень сильное в своей галльской простоте, — это действие, состоящее в том, чтобы взять и как бы завернуть кого-нибудь в высказанное желание»[311].

Во всех этих случаях околдованный предмет — ни что иное, как сакраментальная материя Порчи, а Волшебство — ее форма.

При Порче материя получает название Вольт (от лат. vultus, «изображение»), а форма называется магическим проклятием.

Вольт классической Порчи — это вылепленная из воска фигурка того человека, которого колдун хочет погубить. Чем сильнее сходство, тем больше у порчи шансов достигнуть желаемого. Если при изготовлении Вольта колдун способен включить в него, с одной стороны, несколько капель священного елея или кусочки освященной гостии; а с другой стороны, обрезки ногтей, зуб[312] или волосы своей будущей жертвы, то он полагает, что имеет в своих руках все козыри. Если же ему удается украсть у жертвы какие-нибудь старые вещи, которые она долго носила, то он считает, что ему крупно повезло, и выкраивает из них платье, в которое одевает фигурку, чтобы она была как можно больше похожа на свой живой прототип.

Традиция предписывает посвящение этой смешной куклы во все таинства, которые мог пройти адресат колдовства: Крещение, Евхаристия, Конфирмация, Рукоположение и даже Миропомазание, в случае необходимости. Затем совершается проклятие, при котором этот объект колют отравленными булавками и осыпают градом ругательств, чтобы тем самым вызвать ненависть, или же царапают его в предначертанные часы осколками стекла либо ядовитыми шипами, покрытыми мерзкой разложившейся кровью.

Жаба, которой дают имя того человека, которого хотят околдовать, также заменяет иногда восковой Вольт; но церемонии проклятия остаются одинаковыми. По другому способу жабу связывают волосами, добытыми заранее: плюнув на этот мерзкий сверток, его зарывают под порогом своего врага или в любом другом месте, где он бывает каждый день, при необходимости[313]: стихийный дух жабы отныне привязывается к нему и преследует его до самой могилы, если только жертва не сумеет отослать его обратно к колдуну.

Элифас Леви, сообщающий об этом странном ритуале, отмечает, что околдованный может расстроить злодейские планы, если будет носить при себе живую жабу в роговой шкатулке. Тот же автор добавляет по поводу этого отталкивающего земноводного: «Жаба не ядовита сама по себе; но она служит «губкой» для ядов: это «гриб» животного царства. Возьмите крупную жабу, говорит Порта, и посадите ее в банку вместе с гадюками и аспидами. В течение нескольких дней кормите их только ядовитыми грибами, наперстянкой и цикутой; затем раздражайте, бейте, обжигайте и мучьте их всеми способами, пока они не издохнут от злости и голода. После этого посыпьте их измельченной хрустальной накипью и молочаем, а потом поместите их в закупоренную реторту и дайте огню медленно впитать всю влагу; затем охладите и отделите трупную золу от несгораемой части, которая останется на дне реторты: и тогда вы получите два яда: один жидкий, а другой — порошкообразный. Жидкость будет столь же действенной, как и ужасная Aqua Toffana[314] а от порошка высохнет и постареет в считанные дни, а затем умрет в страшных муках или в состоянии общей слабости всякий, кто примет его щепотку, подмешанную в питье. Следует признать, что этот рецепт обладает одной из самых уродливых и «черных» магических «физиономий» и до отвращения напоминает мерзостные кухни Канидии и Медеи»[315].