Максим Капитановский - Все очень непросто

• Название: Все очень непросто
• Автор: Максим Капитановский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1994

Максим Владимирович Капитановский В качестве музыканта, поэта и звукорежиссёра работал в ансамблях: «Добры молодцы», «Лейся, песня!» (1975-83), «Машина времени» (1972-73).

С 1984 по 1994 год работал в «Машине времени» в качестве концертно-гастрольного звукорежиссера, тогда же написал ироничную книжку «Всё очень непросто» и покинул группу.

---

— Молодец!!! А сержант:

— Служу Советскому Союзу!!

Мне на гастролях часто снятся дорогие моему сердцу Пшикер, Хохол, Пионер, старшина Растак, Рэкс. И даже прапорщик Митрохин, которого я никогда не видел, но с которым убежала жена старлея Акишина, тоже, видимо, хорошего человека. Но видение двух военных свиней, наверняка уже жестоко съеденных, навевает неизъяснимую грусть. Тогда я наливаю стакан водки и пью за их светлую память.

Zagranitsa

Курица не птица…

(начало поговорки)

1986 год. Наконец-то после стольких лет первая заграница. Польша.

Сначала несколько собеседований. Мы в костюмах и галстуках, начитавшись до одури последних газет и трясясь, как десятиклассники при поступлении в институт, по очереди сидим перед комиссией.

Бог знает из кого эта комиссия состояла: из активистов, ветеранов партии, фронтовиков, а иногда и просто примазавшихся бездельников.

Вопросы, вопросы: последняя речь Горбачева, положение на Ближнем Востоке — насколько я знаю, там положение всегда было напряженным — роль компартии в мировой тусовке.

Правильные ответы определяли вашу потенцию для поездки — а вдруг подойдут в Польше на улице и спросят:

— А какие союзники были у фашистской Германии во 2-й мировой войне?

А вы как раз и не знаете; или:

— В каком году состоялся съезд "победителей"? А вы говорите:

— Чего-то я не в курсе, — это ж какой позор! Любой поляк может вам тут же в морду плюнуть, и престиж нашей страны упадет донельзя.

Валера Ефремов и наша милая костюмерша Танечка ходили пересдавать, т. к. неточно назвали союзников — остальных Бог миловал.

Особенное внимание уделялось личной жизни выезжающего. К тому моменту я был уже давно разведен, но должен был толково объяснить по какой причине.

Само собой разумелось, что советский человек, если уж создал семью, то обязан ее сохранять, а то опять же вдруг за границей спросят — что тогда?

Было ясно, что вопросы о съездах партии и о сложном отношении произраильских группировок к палестинскому движению лишь предваряли главный вопрос о причине развода.

Ну, конечно. Ведь на все остальные вопросы члены комиссии уже более или менее знали правильные ответы, и чисто по-человечески понять их было можно.

Каждый раз у меня бывало сильное искушение свалить все на дуру жену, которая не знает на память "апрельские тезисы", но я вовремя спохватывался, обычно краснел и отвечал, что причины моего развода лежат в области компетенции медицинских органов.

Многозначительные взгляды, которыми обменивались члены комиссии, показывали, что это политически самый правильный ответ.

Забыл еще сказать, что всему этому предшествовала принудительно-унизительная проверка здоровья, перед которой меркнет прием в отряд космонавтов.

12-14 врачей-специалистов должны были дать заключение, выраженное в общем виде словами "практически здоров".

Мы сначала думали, что это забота государства о нас. Только потом стало ясно, что чиновники страшно боятся за валюту, которую пришлось бы заплатить, случись за границей что-нибудь с нашими зубами или еще с чем.

Мы попытались, правда, совместить "приятное с полезным".

Я, например, после разных кардиограмм попробовал спросить у главного врача, женщины с революционной внешностью и "Беломором" в зубах, ставившей обобщенный диагноз:

— Какие будут Ваши рекомендации? Она подняла от бумаг усталые глаза за толстыми стеклами, перекинуло "Беломорину" в другой уголок рта:

— Да на тебе пахать можно!

В общем зубы и другие органы, внушающие подозрение, были вырваны, а мы все оказались "практически здоровы".

Уже перед сомой, самой поездкой был еще инструктаж, вернее — собеседование с бойким, веселым гражданином в синей рубашке, который, сидя на столе, свесив одну ногу, поучал:

— Поляки — они, как дети. Во время контактов избегайте фамилии Буденный. Для нас он — герой, а их в 19-20-м году тысяч двадцать положил. И еще, немцы в 42-ом польских офицеров постреляли, а несознательные поляки до сих пор думают про нас. Вопросы есть?

Вопросов нет — "пше прашем".

Мне все эти комиссии и собеседования, которых впоследствии было еще много, напомнили сдачу "Ленинского зачета" на "почтовом ящике", где я работал до армии.

Не знаю уж, кому пришли в голову эти "зачеты", но время было такое, когда года пятилетки назывались "решающими, определяющими и завершающими", и человек, не сдавший "Ленинский зачет", человеком уже не считался.

Я, будучи (как студент-вечерник) секретарем комсомольской организации, автоматически попадал в комиссию по приему "Лен. зачета": секретарь партийной организации, предместкома, начальник цеха и я.

Нас специально готовили. Пришла какие-то дядьки и раздали вопросы-ответы.

Например, предместкома выучил назубок вопрос: "А что сейчас по материалам прессы происходит в Иране? Правильный ответ — "война".

А начальник цеха с третьего раза усвоил, что "вдохновитель и организатор Ленинского комсомола — В.И.Ленин".

И вот, в рабочее время заседает комиссия. Заходит здоровенная орясина, ставит рашпиль у стены и замирает в позе "руки в брюки".

Он не первый, и члены комиссии, уже проверившие свои знания три или четыре раза, чувствуют себя вольготно.

— Ну, — обращается к потолку предместкома, — что спросить-то тебя, Савельев? А вот, к примеру, как у нас сейчас дела в Иране? — и смотрит на всех орлом.

Пауза. Несчастный слесарь 6-ого разряда, который "заусенцы пальцем снимает", смотрит в пол виновато.

Предместкома победно еще раз всех оглядывает, забыл, что все в курсе (в роль вошел):

— Эх ты, дубина, — война! Ну, Александр Никифорыч, — разводит руками предместкома, — может вы хоть что спросите?

Это неожиданное "Вы" сбивает начальника цеха с панталыку: они вообще-то — "Сашка — Колька", но он собирается, некоторое время размышляет, потом глубокомысленно, с хитринкой:

— Ну вот, хотя бы это: кто явился организатором и вдохновителем Ленинского комсомола?

Бедный Савельев треплет полу своего синего халата. Начальник остальным подмигивает:

— Ну, кто явился ЛЕНИНСКОГО комсомола? Работяга тоже не дурак, понимает, что подсказывают, подобострастно отвечает:

— Дзержинский Ф.Э.

Вмешивается парторг, его в кабинете смежники с коньяком ждут, и говорит мягко:

— А как, Горелов, он у тебя работает? Начцеха авторитетно:

— Ну… норму выполняет. Парторг Савельеву:

— Ладно, иди.

Так вот, о Польше… Вообще эта страна останется в памяти навсегда, как первый поцелуй или первая свадьба. Пусть не самая заграничная "заграница", но зато первая.

Поселили нас сначала в гостинице "дом клопа" (на самом деле — "Дом хлопа", то есть дом колхозника), но на торжественном "чае" в нашем посольстве пришлось пожаловаться на неуважение к заслуженному ансамблю, и на следующий день мы въехали в шикарную гостиницу "Форум" с барами и рестораном, где по слухам вечерами происходил (прости господи) стриптиз.

Наконец, бросив чемодан и побрившись с горячей водой, я вышел в город.

Варшава. На каждом углу висят прозрачные ящики для пожертвований на ремонт и благоустройство города, кстати полные денег. Идет оживленная торговля всем, чем ни попадя, бойкие поляки останавливаются прямо на проезжей части, чтобы обсудить последнее выступление Леха Валенсы.

Обилие машин — в основном иномарок, обилие людей — в основном иностранцев. Только на третий день до нас дошло, что мы сами — иностранцы, и, проезжая по улицам на нашем автобусе, свежеиспеченные паны Зайцев, Макаревич и Капитановский уже смело орали из окна проходившим девушкам:

— Эй, красавицы! Идите к нам, к иностранцам!

Кто-то из наших сказал, копируя расхожий газетный штамп: "- типично польский пейзаж".

Было тепло, настроение хорошее, хотелось со всеми общаться.

Я еще в Москве подготовил несколько ловких ответов, могущих сбить с толку самого каверзного поляка, но ни о Буденном, ни о моем разводе никто так и не спросил.

Итак, мы были участниками фестиваля "альтернативной" музыки. Фестиваль назывался "Морковка-86", и устроители любезно пригласили группу из Союза. Только вот в компетентных органах никто точно не знал, что такое "альтернативная музыка", поэтому, чтобы не ударить в грязь лицом, решили все-таки послать "Машину времени".

Мы честно решили доказать всему миру, что можем составить альтернативу любой музыке, но позже эта уверенность была несколько поколеблена другими участниками фестиваля, находящими удовлетворение своих музыкальных амбиций в молчании перед микрофоном, в шуршании бумагой и в показывании голого зада.

Фестиваль проходил в огромном обветшавшем зале довоенной постройки, и первое, что обратило внимание при входе — это буквально сбивающий с ног запах анаши, которую покуривали сидящие на полу и на трибунах зрители.