Роман Подольный - Легкая рука

• Название: Легкая рука
• Автор: Роман Подольный
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5–239–00399–8

Где кончается фантазия, где начинается действительность? Эту грань не всегда легко различить в рассказах и повестях Романа Подольного. Герои его произведений сталкиваются со множеством проблем моральных, житейских, научных, тех, с которыми так или иначе встречается и почти каждый из нас. Без фантазии и без человечности эти проблемы одинаково неразрешимы. В книгу включены произведения уже известные читателям (“Скрипка для Эйнштейна”, “Согласен быть вторым”, “Золото Ньютона”, “Сага про Митю” и др.), а также новые рассказы (“Планета Правда”, “Приезжайте в Куртеневку”).

Содержание:

Маленькие повести

Скрипка для Эйнштейна

Согласен быть вторым

Сага про Митю

Золото Ньютона

Река Галис

Рассказы

Возможное и невозможное

Планета Правда

Письмо

Легкая рука

Живое

Закон сохранения

Печальная история

Тысяча жизней

Лучший из возможных миров

Дальнейшему хранению не подлежит

Приезжайте в Куртеневку

Месть

Розыгрыш

Сообщающийся сосуд

Потомки Орфея

Веселое и невеселое

Последний рассказ о телепатии

Три интервью из будущего

Без подсказок

Читатель

Мамочка

Ловкость рук

Прыжок в высоту

Кому везет

След Остапов

Бывшее и небывшее (Неисторические рассказы)

Мореплавание невозможно

Тем хуже для фактов

Начало одной дискуссии

Неудачный дебют

Путешествие в Англию

Цель и средства

Пределы фантазии

Пришельцы

Бессмысленный брак

Слава

Нет! (Закрыватель Америк)

Всего один укол (Из рассказов путешественника по времени)

---

В первый же такой вечер, когда небо наконец прояснилось после холодного ненастного дня, Юрий с удовольствием вспоминал славное орнитолого-метеорологическое двустишие:

Если чайки сели в воду,
Жди хорошую погоду.

И был очень неприятно поражен, обнаружив утром, что в оконные стекла его номера в пансионате бьет дождь. С тех пор каждые сутки погода менялась по одному и тому же сценарию: с утра — дождь, время от времени переходящий в сильный, ветер с моря; после полудня дождь слабел — вместе с ветром, моросить совсем переставало только к вечеру, развиднелось, но нагнанная ветром из морских просторов вода леденила. Оставалось надеяться, что завтра ее прогреет то солнце, которое каждый вечер краснело перед уходом за горизонт. Известно же что, если солнце красно к вечеру. — моряку бояться нечего. Да и чайки садились на воду целыми флотилиями. Но…

В поселке оказалась довольно приличная библиотека, а в ней — сборник народных примет. Здесь Юрий нашел и бессовестно краснеющее солнце, и беспардонных чаек, и многое другое. Времени, не уходившего, увы, на купания и долгие прогулки, хватило на попытку разобраться в смысле, серьезности и степени возможной справедливости хотя бы некоторых примет.

Другой бы на месте Нейстрина, окунувшись после отпуска в обычные, некурортные будни, забыл о летнем увлечении, тем более что толку от него ждать не приходилось. Но именно это “тем более” для такого человека, как Юрий, значило совсем иное, чем для нас с вами.

Нейстрин принадлежал к немногочисленной и не всегда приятной в общении породе людей, ничего не принимающих на веру, а попытку воздействовать на них авторитетом встречающих прямо-таки в штыки. Будь он средневековым рыцарем, на щите его было бы начертано: “Не соглашаюсь!” Попытка приучить Юру в раннем детстве держать ложку непременно в правой руке сделала мальчика левшой; его отношения с геометрией были испорчены начисто в пятом классе — он не желал принимать аксиомы без доказательств; и, думаю, именно страстное желание родителей увидеть в своей семье еще одного врача заставило сына выбрать другую дорогу и стать историком. Где же больше, чем в истории, возможностей не соглашаться с предшественниками!

В анналы истфака вошли баталии Нейстрина на семинарах; причем больше всего поражало коллег умение Нейстрина в ходе дискуссии опровергнуть собственную точку зрения — не для того, чтобы принять чужую, но с тем, чтобы и той и другой противопоставить третью.

Безнадежность дела была сильнейшим аргументом в пользу занятий им. Приметы не сбываются? Но ведь только то, что они имеют некую опору в реальности, могло, по мнению Юрия, объяснить поразительную живучесть этих мини-пророчеств.

Скажем, встреча с попом, как широко известно, сулит несчастье. Так, между прочим, и Пушкин с друзьями считал. А в проповедях XII века древнерусский священник изобличал в сем языческом суеверии своих прихожан… Сколько людей и сейчас полагает, что спотыкаться на левую ногу к счастью, на правую — наоборот. Но так же думали и древние греки! Так почему бы не предположить, что после спотыкания на левую ногу удача приходит к человеку почаще, чем после того, как он споткнется на правую; почему не предположить, что за многие тысячелетия люди неосознанно выделили среди множества мелких случайностей те, которые связаны с вещами тоже более или менее случайными, но чрезвычайно важными? Тогда остается лишь установить, насколько часто проявляется такая связь, попытаться выяснить ее механизм и роль в развитии общества.

Но даже негативисты (вот подходящее слово для обозначения людей с такими наклонностями, как у Нейстрина) нуждаются порою в поддержке. И она пришла — вместе с первым союзником. Случай заставляет ждать себя лишь тех, кто в него не верит. Нейстрин же встретился с ним в первой же после-отпускной командировке.

…Кассирша была до того хороша собой, что Юрий, сгорбившись, в чем был виноват рост, перед ее окошечком, на несколько секунд словно забыл, о чем именно следует спрашивать и просить. Видимо, такая реакция была для красавицы достаточно привычной. Ее лицо вдруг оказалось у самого отверстия в стеклянной загородке. Позволив остолбеневшему пассажиру заглянуть себе в глаза, девушка встряхнула волосами и спросила:

— Вам, конечно, купейный, това-арищ командировочный?

— Езжу только в международном. Эсвэ, пожалуйста!

Денег было в обрез, но ситуация требовала своего. Негативист в такой ситуации не мог согласиться, человек эффекта не мог признать свои действия предсказуемыми, ловелас (пусть скорее в теории, чем на практике) должен был оставить в девичьей памяти след хотя бы на несколько часов.

Впрочем, все это Юрий обдумал позже, а тогда ответ слетел с его уст прежде, чем был придуман. Ну и ладно. Может, еще заглянет на вокзал по возвращении, и кассирша его вспомнит…

Ну зато сосед оказался вполне приличным малым, тоже лет тридцати, может быть без малого, только вот серьезен уж очень. Но узкое лицо его под явно поредевшей шевелюрой все-таки расширилось в улыбке, когда Юрий рассказал свой любимый анекдот XVIII века: о том, как британский вельможа, по случаю устроенного им бала, расстелил на тротуаре у двери своего дома широкий ковер, на коий ступали прибывающие в каретах гости; а два лакея по обе стороны ковра сгоняли прохожих с тротуара на мостовую — те ругались, но подчинялись; и лишь один какой-то оборванец сбивает с ног первого лакея, проходит по ковру, новым ударом кулака укладывает на землю второго и идет, как ни в чем не бывало, дальше; лакеи поднимаются, и первый из них, держась за челюсть, с уважением говорит другому: “Да, этот джентльмен знает свои права”.

Выяснилось, что им есть о чем поговорить; Сергей Елисеев был астрономом, но тоже, во-первых, увлекался музыкой, а во-вторых, помнил, что муза астрономии Урания и муза истории Клио родные сестры.

— Все, что возникло на прекрасной греческой почве, хранит память о древнем родстве, — радостно поддержал его Юрий. — Так слава же искусствам мусическим и благородному звездоведению!

В ближайшие часы они обсудили проблемы объединения астрономии и истории, живописи и музыки, искусства в целом и жизни, а также выяснили цвет волос и глаз уже знакомой нам кассирши (впрочем, Сергей Елисеев ее не видел, хотя охотно подавал реплики), определили расстояние между своими домами в Москве, нашли по крайней мере трех общих знакомых, и еще столько же людей каждый из них жаждал познакомить с другим.

Когда-то путешествия длились месяцами, и за это время спутники успевали сблизиться настолько, чтобы доверить друг другу самые жгучие свои тайны. Теперь, вместо этого, люди оказываются вместе лишь на дни, а то и часы; но и их во исполнение древней традиции хватает для прихода к душевным признаниям. Но поскольку Сергей всего лишь подавал реплики — и не только при обсуждении кассиршевой внешности, — то первым начал изливаться Юрий. И слава богу. Думаю, окажись он не главным оратором, а прежде всего слушателем, вряд ли смог бы завоевать доверие своего куда более сухого — в прямом и переносном смысле — соседа.

Правда, когда речь зашла о коллекционировании Юрием примет, то улыбка собеседника, словно бы даже не изменившись, все-таки перестала нравиться Юрию. Поэтому он довольно неуклюже оборвал разговор замечанием, что уже утро и стоит немного поспать.

А проснулся — судя по циферблату “Полета” на запястье — часа через два, разбуженный довольно громким щелчком двери. Быстро засыпать Нейстрин не умел, да и стоило переждать неизбежный щелчок двери при возвращении соседа. Того, однако, не было уже десять минут… пятнадцать… двадцать две! Что с ним случилось?

Юрий поспешно натянул лыжные штаны В нынешнее десятилетие всевозможных дорожных одежд иностранного происхождения Нейстрин сохранял, чуть ли не единственный, верность этой одежке казавшихся уже дальними студенческих лет. Выйдя же в коридор, увидел в другом конце вагона соседа. Тот наклонял свое длинное и сейчас чрезвычайно унылое лицо к проводнице и что-то упорно ей втолковывал вполголоса. Она отрицательно качала головой, потом громко засмеялась и ушла в служебное купе.

Сергей постоял, глядя в пол, потом махнул рукой и кинулся в тамбур. Тяжело стукнула дверь. Вернулся он в купе только через час, мрачный, с остановившимся взглядом и поджатыми губами.

Еще час приходил Сергей в себя, а потом сказал Юрию, которому так и не удалось заснуть:

— Через десять минут станция. Прогуляемся? Хочется подышать свежим воздухом.

— По вас видно, — грубовато, но заботливо отметил Юрий.

— Стоянка поезда — пять минут, — объявил хриплый баритон.

— Не верьте, — почти прошептал Сергей. — Я у проводницы справлялся, здесь будут тепловоз менять, меньше двадцати минут не простоим. Давайте дойдем до газетного киоска.