Гийом Аполлинер - Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт

• Название: Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт
• Автор: Гийом Аполлинер
• Издательство: Книжный Клуб Книговек
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4224-0215-1

Гийом Аполлинер (1880–1918) — одно из самых значительных имен в истории европейской литературы. Завершив классический период французской поэзии, он открыл горизонты «нового лирического сознания». Блестящий прозаик, теоретик искусства, историк литературы, критик, журналист, драматург — каждая область его творчества стала достоянием культуры XX века.

Впервые выходящее трехтомное Собрание сочинений Аполлинера представляет на суд читателя не только избранную лирику Гийома Аполлинера, но прежде всего полный перевод его прозаических сборников «Ересиарх и Кº» (1910) и «Убиенный поэт» (1916) — книг, в которых Аполлинер выступает предвестником главных жанров европейской прозы нашего времени. Аполлинер-прозаик находится в центре традиции, идущей от Гофмана и Эдгара По к Марселю Эме и Пьеру Булю.

Во второй том Собрания сочинений вошли сборники рассказов «Ересиарх и Кº» и «Убиенный поэт».

---

Прошло время, и Тортумарт вновь пригласил нас к себе, но на этот раз на кулинарную комедию. Мадридский суп со льдом появился на сцене первым и тут же вызвал улыбки гостей. Настоящий же смех поднялся, когда, смакуя второе блюдо, приглашенные узнали, что едят бычьи яйца{234}. Веселье продолжилось шуточками о нежной телячьей голове, которая нас до того позабавила, что мы съели всё подчистую, оставив на тарелке только петрушку. Но звездой вечера-буфф оказалась баранья нога с кровью и чесноком, растянувшаяся на ложе из суасонской фасоли, точно принцесса на горошине, и в этом чувствовалась искра настоящей комедии. Одним словом, мы ржали как кони, а изысканное белое вино, которое разливал Тортумарт, лишь поддерживало наш энтузиазм.

* * *

Однако на этом Тортумарт не остановился. Он хотел возвести свое искусство в ранг лирики. Поэтому в следующий раз мы ели протертый суп с вермишелью, яйца всмятку, салат-латук с цветками настурции и сливочный сыр. Все единогласно заявили, что этот ужин не что иное, как сентиментальная поэзия, а обиженный Тортумарт сказал, что рассчитывал на оду. И действительно спустя месяц мы прикоснулись к самому возвышенному искусству, воплощенному в свином рагу «Кассуле». Впоследствии Тортумарт много экспериментировал и даже потчевал нас эпопеей — средиземноморский аромат рыбного супа «Буйабес»{235} воистину напоминал стихи Гомера.

* * *

Когда Тортумарт объявил о намерении заняться философией и в один из четвергов собрал нас у себя, словно Иисус учеников, мы сильно обеспокоились. И хотя пришли все вовремя, озабоченные лица выдавали явное недоверие к метафизике кулинарии. Тревога оказалась не напрасной, потому что вскоре на столе возникло блюдо с говяжьими костями, из которых надо было, преодолевая препятствия, высосать костный мозг; а за ним последовали кроличьи головы — их предлагалось расколоть надвое, и опять же всё ради мозга, на этот раз головного. На десерт подали неочищенный миндаль и грецкие орехи. Поскольку встреча выпала на «Праздник королей»{236} гвоздем философского ужина стал пирог, однако фарфоровая фигурка, в нем спрятанная, отнюдь не определяла короля вечера, а, как нам объяснили, символизировала пифагорическую мудрость — всего-то навсего.

Мы боялись, что наш искушенный друг Тортумарт теперь может увлечься религиозной кулинарией, и все его причудливые опыты окажутся лишь подготовкой к чему-то грандиозному. К счастью, мы ошиблись: достигнув вершин эпопеи и спустившись к роману, Тортумарт наконец просто-напросто женился, и не на ком-то, а на своей довольно миловидной кухарке. Однако, утратив необходимость заниматься делом, новоиспеченная мадам Тортумарт заскучала и принялась изменять мужу направо и налево. Прошло время, и мы уже было подумали, что Тортумарт забросил свою кулинарную игру, но вот однажды он решил устроить сатирический ужин, и пригласил на него любовников своей жены.

* * *

Не считая самого хозяина и его супруги, на ужине присутствовало около десяти человек. Блюда подавались более чем говорящие: стертый в пюре суп, убитое горем кровоточащее мясо и так далее. Потом на столе появились какие-то грибы, которые мне почему-то не удалось попробовать. Грибное угощенье было очень сытным, и все здорово наелись. Все, кроме меня, по воле случая так и не притронувшегося к деликатесу. Вскоре стало ясно, что интуиция меня не обманула, — к концу ужина Тортумарт и его гости вдруг побледнели и, едва успев пожаловаться на острую боль, испустили дух. Грибы оказались ядовитыми.

Так наш друг Тортумарт достиг своей цели, убил врагов, а заодно и самого себя, уставшего от жизни и, по его мнению, исчерпавшего возможности кулинарного искусства.

* * *

Что до меня, то я еще долго пытался вдохновить знакомых поваров кулинарией Тортумарта, но остался непонятым. Я был уверен, что традиционной кулинарии далеко до экспериментов моего друга, да и сам Тортумарт охватил далеко не все области нового искусства. Например, он ни разу не попробовал себя в историческом жанре. Хотя с другой стороны, может, это и ни к чему, ведь Тортумарт был не ученым и не эрудитом, а прежде всего, талантливым фантазером, поэтом сатирического жанра.

ИСТОРИЯ КАПРАЛА В МАСКЕ, ИЛИ ВОСКРЕСШИЙ ПОЭТ{237} © Перевод А. Петрова

Памяти Андре Дюпона{238}

Новый Лазарь отряхнулся, как мокрая собака, и покинул кладбище. Было три часа дня, и повсюду расклеивали плакаты с призывом к мобилизации.

Он попросил в жандармерии копию своего военного билета, и, поскольку состоял на нестроевой службе, примкнул к отделению строевой.

* * *

К тому моменту он уже около трех месяцев жил в сборном пункте N-ского полка действующей артиллерии в Ниме.

Однажды вечером, в шестом часу, он рассеянно скользил глазами по диковинной надписи на стене одного из домов на маленькой улочке неподалеку от Арен:

                              ДОМ ПЛАТОНА.
                 ФИЛИАЛОВ НЕ ИМЕЕТСЯ{239}

Как вдруг перед ним возник капрал его полка, странный человек, с лицом, скрытым под безглазой маской.

— Следуйте за мной, — сказала причудливая маска. — И совет: не захлебнитесь в этой жиже!.. Ну же!

— Иду, капрал, — ответил новый Лазарь. — Вы ранены?

— Я в маске, артиллерист, — сказал загадочный капрал, — эта маска скрывает все то, что вы хотели бы знать, видеть, ответы на все вопросы, которые одолевают вас ныне, по возвращении к жизни, все пророчества, которым маска не дает открыться, вся правда, которую вам теперь не узнать.

* * *

Воскресший артиллерист последовал за капралом в маске, они миновали церковь Кармелитов и отправились дальше в казармы своего полка, расположенные вдоль дороги на Юзес.

Они вошли в ворота, пересекли плац, обогнули бараки и оказались в артиллерийском парке, где, опершись на левое колесо пушки 75-го калибра, капрал вдруг снял маску, и воскресший поэт постиг все то, что хотел знать, все то, что хотел видеть.

Он увидел, как страшны заснеженные, обагренные кровью пространства фронта; как ослепительны взрывающиеся снаряды; как напряженно смотрят глаза изможденных часовых; как санитар подносит воду раненому; как сержант артиллерии, связной командира пехоты, с нетерпением ждет письма от своей подруги; как ночью, в снегу командир взвода встает на вахту; как, паря над окопами, Король-Луна, Людвиг II Баварский, мечет в собственные полки маленькие бомбочки, начиненные тревогой и отчаянием, и выкрикивает не на немецком, а на французском языке:

«Лишь мне позволено снять с него корону, которую я надел на голову его деда»{240}.

А в это время в отрядах гарибальдийцев Джованни Морони{241}, схлопотавший пулю в живот, умирал, думая о своей матери Аттилии; в Париже Давид Бакар вязал шерстяные шлемы для солдат и читал «Эко де Пари»; Вьерселин Тигобот ехал верхом, а на прицепе вез в Ипр бельгийскую пушку; в каннской больнице мадам Мускад ухаживала за ранеными; каптенармус лжепиита Папонат находился в призывном пункте пехоты в Лизьё; Рене Дализ командовал пулемётным расчетом; Бенинский Птах маскировал тяжелое артиллерийское орудие; в Сепени, в Венгрии, перед алтарем, где в раке покоится святая Адората, маленький элегантно одетый старичок совершал самоубийство; в Вене граф Поласки, чей замок расположен в окрестностях Кракова, выторговывал у старьевщика необычную маску с клювом орла; фельдфебель Ханнес Ирлбек отдавал своим рекрутам приказ убить старого арденнского священника и четырех беззащитных девушек; в Лондоне старый чревовещатель Чизлам Борроу собирался пройти по больницам и развлечь раненых. И снаряды сверкали, рассыпаясь чудесными искрами.

Следом за ними воскресший поэт увидел глубокие моря, плавучие мины, подводные лодки, грозные военные флоты. Он увидел поля сражений Восточной Пруссии, Польши, тихий сибирский городок, сражения в Африке, Анзак и Седюль-Бар{242}, Салоники, изуродованную красоту и пугающе бесконечные, словно море, окопы Сухой Шампани, раненого младшего лейтенанта, которого несут к лазарету, и бейсболистов Коннектикута, и сражения, сражения, сражения; но в минуту, когда он должен был увидеть заранее предвкушаемый финал, капрал вновь надел свою безглазую маску и, прежде чем уйти, сказал:

— Артиллерист, вы опоздали на перекличку. Теперь вас отметили как отсутствующего.

Раздались нежные и меланхоличные звуки трубы, игравшей отбой.

Перед тем как отправиться в казарму, воскресший поэт поднял голову к небу и увидел созвездия, которые в ответ на исторгаемые землей и небом крики рассыпались миллионом душистых, сияющих лепестков и складывались в слова:

                                    ДА ЗДРАВСТВУЕТ ФРАНЦИЯ!

* * *

Он ушел с равнодушным видом, как и другие…