Дитмар Нойтатц - Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)

• Название: Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)
• Автор: Дитмар Нойтатц
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-8243-1782-4

В книге немецкого историка Дитмара Нойтатца советское общество 1930-х гг. рассмотрено через призму одного из самых амбициозных проектов советской власти — строительства московского метрополитена. Основываясь на огромном массиве архивного материала, автор всесторонне исследует историю создания метро от самых ранних проектов до сдачи в эксплуатацию его первой линии в 1935 г. и детально описывает механизмы принятия властных решений и развитие техники, устройство пропаганды и повседневную жизнь рабочих. Строительство метрополитена, ставшее символом прорыва в светлое социалистическое будущее и потребовавшее концентрации огромных экономических, технических и человеческих ресурсов, позволяет показать, каким образом сталинский режим стремился увлечь население программой созидания социализма, как люди воспринимали жизнь и труд на стройках метро и как они обходились с «мобилизациями» и лишениями.

---

В других поселках условия были проще, хотя и вполне приемлемые. Самым «узким» местом оставались оборудование санитарных помещений и нехватка постельного белья. Отдельные поселения находились по-прежнему в плачевном состоянии. В Ворошиловском поселке в Лосе бани получились слишком маленькими, а около некоторых бараков устроена помойка. В поселке на Извозной уборные находились в «антисанитарном состоянии», не было умывальников и кухонь. Бараки были переполнены, грязны и представляли большую угрозу в случае пожара. Похожую картину можно было увидеть в поселке на Мясницкой.

Особенно тревожной была ситуация в Андреевском монастыре у подножия Воробьевых гор, который служил общежитием и в июне 1934 г. был передан в распоряжение Метрострою. На 80 кв. метрах ютились трое холостяков и 12 семей с 28 детьми. Печи дымили, в кухне не было стока, воду выливали из ведер прямо на улицу. За неимением столов обитатели ели, сидя на кроватях. Семья из четырех человек спала без простыней в одной кровати. Уже были случаи брюшного тифа{956}.

Александр Шаширин, секретарь комсомола Метростроя, в начале декабря 1934 г. отмечал, что «абсолютное большинство» молодежи Метростроя живет в «чрезвычайно плохих условиях»{957}. Так, в «Ударнике Метростроя» осенью и зимой 1934 г. все еще публиковались материалы о том, как рабочие вынуждены спать без матрасов, подушек и одеял. Рабочие 5-й автобазы предпочитали ночевать в кабинах своих грузовиков{958}. Но если сравнить жалобы рабочих 1934 г. с предшествующими 1932-1933 гг., то становится очевидно, что в целом положение заметно улучшилось: жалобы на плачевное состояние бараков теперь уже не преобладали и относились не к поселкам вообще, а касались отдельно взятых бараков. Кроме того, выросли и сами требования: если в 1932-1933 гг. речь шла о таких элементарных потребностях, как доставка лежаков и мешков с сеном, то теперь требовали уличного освещения, культурной программы, улучшения снабжения красных уголков газетами, играми, радиоприемниками и музыкальными инструментами{959}.

Зимой 1934-1935 гг. вновь был инициирован «поход за культурный барак», чтобы привести жилой фонд в образцовый порядок к VII Всесоюзному съезду Советов (начало февраля 1935 г.){960}. Несмотря на достигнутые успехи, эта цель пока еще оставалась недостижимой, как следует из отчета комсомольской бригады о бараках шахт № 18 и 21: «При проверке бригада обнаружила много недостатков.

В Лефортово 21 день не меняется постельное белье, слишком мало тумбочек, радио не работает, личные вещи рабочих находятся под головными валиками, нет кладовой. Такое же положение в Дубровском бараке. Вообще надо сказать, что это явление относится почти ко всем баракам. На 170 строителей, проживающих в южных бараках, выписывается три газеты, на 170 человек всего одни шахматы и шашки. Окна в комнатах закрываются плохо. Постельное белье меняется редко. Коменданта рабочие не видят, если он и появляется, то очень редко.

На Мясницкой положение не лучше. Кухня не работает уже несколько месяцев, нет шкафов, чтобы хранить вещи. Слишком мало музыкальных инструментов.

В бараках в Ростокино живут клопы, несмотря на многократные требования рабочих провести дезинфекцию. Комендант Хромов до сегодняшнего дня этого требования не выполнил и вообще не принимает во внимание пожелания рабочих.

В бараке на Потешной (16-я шахта) живет много людей, которые не имеют никакого отношения к шахте и Метрострою. В этом бараке процветает карточная игра, бывают случаи попоек. В барак совершенно нерегулярно приходят газеты. В ноябре месяце только десять раз приносили газеты.

В бараках в Лихоборах тоже не лучше. Сейчас там положение несколько выправилось. Там в домах ничего не было. Матрасы продавлены, постельных каркасов не хватало, не было умывальников, столов, кружек для питья. Правда, теперь этому бараку уделяет внимание не только шахта, но и комитет профсоюзов Метростроя. Уборная находится на расстоянии 100 метров. Точно в таком же состоянии барак на Хуторской улице»{961}.

«Поход за культурный барак» пришлось продлить до середины февраля 1935 г. В конечном итоге поселки в Лоси, на Мазутной и Несвижской ул. были признаны образцово-показательными. Рабочие других поселков продолжали жаловаться на протекающие крыши, грозящие обвалиться потолки, отсутствие бытовой утвари, дефектные печи, грязь и вонь{962}. В марте 1935 г. пришлось снова взяться за ремонт 280 бараков{963}. В поселке Лужнецкого проезда, который осенью 1934 г. еще расхваливали как поселок образцового содержания, рабочие жаловались, что — несмотря на повторные обещания — изношенные деревянные лежаки так и не были заменены железными кроватями{964}.

6. Снабжение продовольствием и потребительскими товарами

Аналогичные проблемы, как и при обеспечении рабочих жильем, возникли при снабжении метростроевцев продуктами питания и товарами повседневного спроса. Несмотря на свой привилегированный статус «ударной стройки», Метрострой не избежал влияния продовольственного кризиса.

С марта 1929 г. в Москве была введена карточная система на продовольственные (хлеб, сахар, чай, животное масло, растительное масло, макаронные изделия, сельдь, мясо, яйца, картофель) и некоторые промышленные товары (например, одежда и мыло){965}. За общим крахом системы снабжения в конце 1930 г. последовало введение в 1931 г. «закрытых распределителей», где продукты питания и потребительские товары выдавались по ордерам{966}. На крупных промышленных предприятиях были образованы «закрытые рабочие кооперативы» (ЗРК), в их магазинах приобрести товары по ордерам могли только занятые на данном предприятии. Закрытые рабочие кооперативы отличались от прочих учреждений потребительской кооперации тем, что они лучше снабжались государственными и кооперативными центральными органами, особенно это касалось товаров, которые на свободном рынке приобрести было или невозможно, или только по многократно завышенной кооперативной цене{967}. Несмотря на привилегии, которыми пользовались рабочие в этой двухклассовой системе — что, впрочем, порождало расцвет черного рынка ордеров, -система закрытых распределителей также не могла гарантировать надежного снабжения, прежде всего в период обострения продовольственного кризиса в 1932-1933 гг.{968}

В феврале 1932 г. резко выросли цены в кооперативных магазинах (мясо на 45%, картофель на 43%, сахар на 50%, макароны на 75%, обувь на 50%, ткани на 100% и т. д.){969}. Население Москвы, опасаясь голода, запасалось продовольствием. Хлеб, сахар и мука на время исчезли из продажи{970}. Проблемы распределения вынудили власти отменить летом 1932 г. карточную систему на некоторые продовольственные товары. Основные продукты питания (хлеб, овсяные хлопья, мясо, сахар и растительное масло) вплоть до 1935 г. продолжали, впрочем, выдавать по карточкам. В 1928-1932 гг. потребление мяса семьями московских рабочих сократилось на 60%, молочных продуктов — на 50%. Компенсировать этот недостаток приходилось возросшим потреблением картофеля, хлеба и рыбы{971}.

Выход из мясного кризиса в 1932 г. открыли в кролиководстве, затеяв гротескную пропагандистскую кампанию в пользу разведения этих животных: ученые публиковали статьи о ценности кроличьего мяса и повадках кроликов, в Москве была развернута крупная выставка по кролиководству{972}. На предприятиях стали в массовом масштабе разводить кроликов, которые, впрочем, во многих местах погибли из-за неподготовленности сотрудников, ответственных за это дело. Когда эта кампания исчерпала себя, новым продовольственным резервом объявили грибы. В дальнейшем пытались пропагандировать сбор и употребление в пищу улиток, однако этот «ресурс» не пользовался популярностью{973}.

В Москве дело не дошло до такого ужасающего голода, который пережили Украина и Северный Кавказ, однако по улицам столицы слонялись толпы нищих{974}, и даже московские рабочие страдали от недоедания{975}. Один американский коммунист, работавший на Московском электрозаводе, сообщал, что в 1932 г. ежедневно рабочие падали за станком в голодные обмороки{976}. Австрийский посол характеризовал участников майской демонстрации трудящихся 1933 г. как «сплошь жалкие создания, у которых голод стоит в глазах»{977}.

Зимой 1932-1933 г. в Москве открылись коммерческие магазины, где каждый мог купить мясо, яйца, овощи и одежду, однако по ценам, вдесятеро превышавшим уровень кооперативных лавок. От введения коммерческой торговли в наибольшем выигрыше оказались средние слои: технические специалисты и служащие, не имевшие доступна к закрытым распределителям и неплохо зарабатывавшие, только здесь могли приобрести труднодоступные продукты питания и одежду. Несмотря на фантастические цены, даже коммерческие магазины в 1932-1933 гг. снабжались в недостаточном объеме{978}.