Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

• Название: Волчицы из Машкуля
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1999
• ISBN: 5-7287-0053-5

Роман Дюма «Волчицы из Машкуля» посвящен неудавшейся попытке восстания против короля Луи Филиппа Орлеанского, которое было поднято в Вандее в 1832 г. герцогиней Беррийской, снохой короля Карла X, в пользу своего малолетнего сына, законного наследника старшей ветви Бурбонов, свергнутой с французского престола Июльской революцией 1830 г.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

По правде говоря, Мишель, находившийся в состоянии перевозбуждения, и не собирался скрывать своего восхищения, глядя на величественную осанку и гордый вид Берты в новых одеждах; просто он подумал, как придется к лицу такой костюм его горячо любимой Мари, ибо он и секунды не сомневался в том, что обе сестры будут вместе участвовать в походе и носить одинаковые одежды.

Он с нежностью посмотрел на Мари, словно хотел взглядом спросить, когда она наденет костюм и станет такой же красивой, как сестра; однако Мари с самого утра была с Мишелем сдержанной, холодной и равнодушной; после вчерашней встречи на чердаке она так старательно обходила его стороной, что присущая молодому человеку робость возросла, и самое большее, на что он осмелился, так это на умоляющий взгляд.

И тогда Берта — а не Мишель — попросила сестру последовать ее примеру и надеть костюм для верховой езды. Мари не ответила; на фоне всеобщего веселья обитателей замка было особенно заметно печальное выражение ее лица. Однако она не стала противиться Берте и поднялась в свою комнату.

На спинке стула ее ждала приготовленная заранее одежда; взглянув на нее, Мари грустно улыбнулась, но не протянула руки, чтобы скорее надеть новый наряд: она присела на узкую девичью кровать из клена, и крупные слезы, блеснув жемчужинами на ресницах, скатились по щекам.

Набожная и простодушная Мари не покривила душой и была искренней, когда из нежной привязанности к сестре поклялась пожертвовать своей любовью, однако, возможно, она переоценила свои силы и возможности.

С самого начала предстоящей ей борьбы против самой себя она поняла, что у нее нет уверенности в победе, хотя она и была полна решимости пересилить свою любовь.

С самого утра она не переставала мысленно твердить: «Ты не должна, ты не можешь его любить»; и с самого утра ее сердце отзывалось эхом: «Ты его любишь!»

Во власти охвативших чувств Мари все больше и больше отстранялась от всего, с чем до этого дня были связаны все ее надежды и в чем до сих пор она находила радость жизни; ей показались невыносимыми громкие звуки, шум и мужские забавы, к которым она привыкла с детства; даже политические интересы отступали перед владевшей ею страстью; все, что она придумала накануне, чтобы отвлечь себя от мучивших ее сомнений, разлетелось словно стайка певчих птиц, встревоженная появлением ястреба.

И чем больше она размышляла, тем яснее понимала, насколько одинокой и беззащитной, лишенной всякой опоры она будет в этой борьбе, когда сможет рассчитывать только на себя, и единственным ее утешением будет только сознание выполненного долга; от душевной тоски, от страха перед будущим, от запоздалых сожалений и жалости к себе самой девушка залилась горькими слезами.

Через мучительную душевную боль, какую она испытывала в настоящее время, она могла в полной мере представить себе те душевные муки, что ее ждут в будущем.

Уже полчаса Мари предавалась отчаянию, не зная, что сделать, чтобы уменьшить мучившую ее боль, как за полуоткрытой дверью она услышала тот особый голос Жана Уллье, которым он обращался к дочерям маркиза, ибо старый вандеец считал себя, как мы уже знаем, их вторым отцом.

— Что с вами, дорогая мадемуазель Мари?

Вздрогнув, словно внезапно пробудившись ото сна, Мари ответила славному крестьянину в глубоком замешательстве, пытаясь улыбнуться сквозь слезы:

— Со мной? Да ничего, клянусь тебе, мой бедный Жан.

Однако ответ девушки не обманул Жана Уллье.

Подойдя к Мари на несколько шагов, он покачал недоверчиво головой, не сводя с нее пристального взгляда.

— Моя маленькая Мари, зачем вы так говорите? — произнес он мягким и почтительным тоном. — Неужели вы сомневаетесь в моей дружбе?

— Я? Я? — воскликнула Мари.

— В самом деле надо в ней сомневаться, чтобы так говорить.

Мари протянула ему руку.

Взяв в свои огромные ладони тонкую и нежную руку, Жан Уллье с грустью взглянул на девушку.

— Ах! Моя ласковая маленькая Мари, — сказал он, словно ей еще было лет десять от роду, — как не бывает дождя без туч, так и слезы не могут литься без причины! Помните тот день, когда много лет назад вы заплакали от огорчения после того, как Берта бросила в колодец ваши ракушки? А на следующий день, когда, прошагав за ночь пятнадцать льё, Жан Уллье принес вам с моря новые игрушки, слезы высохли на ваших прекрасных голубых глазах и вы улыбнулись.

— Да, мой добрый Жан Уллье, да, я ничего не забыла, — ответила Мари, и ей в эту минуту особенно захотелось излить свою душу.

— Да, — продолжил Жан Уллье, — я постарел, но мои добрые чувства к вам только окрепли. Мари, поделитесь со мной вашей бедой, а я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам; если же не найдется такого средства, я поплачу вместе с вами.

Мари знала, как ей будет трудно обмануть старого слугу дома: в своей любви к ней он обладал даром прорицателя. Немного помедлив с ответом, она покраснела, однако, не решаясь открыть истинную причину своих слез, попробовала их как-то объяснить.

— Мой бедный Жан, — ответила она, — я плачу потому, что эта война, возможно, унесет всех, кого я люблю.

Увы! Со вчерашнего вечера бедная Мари уже научилась обманывать.

Однако ее объяснение не обмануло Жана Уллье; покачав головой, он произнес с укором в голосе:

— Нет, моя маленькая Мари, вы плачете совсем по другой причине. Когда люди в возрасте маркиза и моем пребывают во власти несбыточных надежд и не видят в войне ничего, кроме победы, юные создания, как вы, не могут предвидеть того, что может произойти в случае поражения.

Однако Мари не сдавалась.

— Между тем уверяю тебя, Жан, что это именно так.

И девушка бросила на старого доброго слугу такой ласковый взгляд, перед каким, как ей было давно известно, он не мог устоять.

— Нет, нет, я вам говорю, что причина в другом! — повторил Жан Уллье, мрачнея на глазах.

— Так в чем же тогда дело? — спросила Мари.

— Что ж! — заметил старый егерь. — Так вы хотите, чтобы я сам вам открыл причину ваших слез? Вы этого хотите?

— Да, если сможешь!

— Хорошо, так вот, мне трудно об этом говорить, но мне тем не менее кажется, что причиной ваших слез является этот недоносок господин Мишель.

Лицо Мари стало белее занавесок на окнах за ее спиной, словно вся кровь прилила к ее сердцу.

— Жан, что ты хочешь этим сказать? — пробормотала девушка.

— По-моему, вы видели так же, как и я, что происходит; и вам это не менее неприятно, чем мне; однако, если меня, мужчину, это приводит в бешенство, то вас, девушку, это заставляет проливать слезы.

Почувствовав, как слова Жана Уллье бередят ее рану, Мари не смогла удержаться от рыданий.

— В конце концов тут нет ничего удивительного, — продолжал старый егерь, словно рассуждая сам с собой, — для этих мерзких недоумков, хотя они и называют вас Волчицей, вы всего-навсего женщина, к тому же замешенная на самых лучших и сладких дрожжах, какие никогда еще до сих пор не попадали в Божью квашню.

— По правде говоря, уверяю тебя, Жан, я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Напротив, моя маленькая Мари, вы меня прекрасно поняли. Да, вы же видели, как и я, что происходит… Да, Господи, кто же этого не видел?.. Надо быть слепцом: ведь она даже и не таится.

— Но, Жан, о ком же ты говоришь? Скажи мне наконец. Разве ты не понимаешь, что заставляешь меня мучиться неизвестностью?

— А о ком мне говорить, если не о мадемуазель Берте?

— О моей сестре?

— Да, о вашей сестре, что красуется рядом с этим молокососом и потащит теперь его за собой. А пока она привязала его к своей юбке, чтобы он не сбежал. И хвалится им, словно одержала победу, перед всеми, не заботясь о том, что про нее будут говорить люди, живущие в замке, и друзья господина маркиза, если не брать во внимание этого неприятного типа, нотариуса — тот уже спит и видит своими маленькими глазками, как он составляет брачный контракт.

— Ну, допустим, что так оно и есть на самом деле, — произнесла Мари, и смертельная бледность на ее лице уступила место яркому румянцу, а сердце бешено заколотилось в груди, словно желая вырваться на волю, — ну, допустим, что так оно и есть на самом деле, не понимаю, что тут плохого?

— Как что плохого? Но я чуть было не вспылил, когда увидел мадемуазель Суде… О! Умоляю вас, ни слова больше об этом!

— Нет, наоборот, мой добрый Жан Уллье, давай поговорим об этом! — настаивала Мари. — Что же такое делала Берта?

И девушка попыталась взглядом вызвать на откровение старого егеря.

— Я стал свидетелем того, как мадемуазель Берта де Суде повязывала белую ленту к руке господина Мишеля. Цвета Шаретта на руке сына того, кто… Ах, моя маленькая Мари, вы заставляете меня говорить больше, чем я бы хотел сказать! Ваш отец рассердился на меня из-за мадемуазель Берты!