Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

• Название: История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
• Автор: Виктор Петелин
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04623-9

Во второй половине ХХ века русская литература шла своим драматическим путём, преодолевая жесткий идеологический контроль цензуры и партийных структур. В 1953 году писательские организации начали подготовку ко II съезду Союза писателей СССР, в газетах и журналах публиковались установочные статьи о социалистическом реализме, о положительном герое, о роли писателей в строительстве нового процветающего общества. Накануне съезда М. Шолохов представил 126 страниц романа «Поднятая целина» Д. Шепилову, который счёл, что «главы густо насыщены натуралистическими сценами и даже явно эротическими моментами», и сообщил об этом Хрущёву. Отправив главы на доработку, два партийных чиновника по-своему решили творческий вопрос. II съезд советских писателей (1954) проходил под строгим контролем сотрудников ЦК КПСС, лишь однажды прозвучала яркая речь М.А. Шолохова. По указанию высших ревнителей чистоты идеологии с критикой М. Шолохова выступил Ф. Гладков, вслед за ним – прозападные либералы. В тот период бушевала полемика вокруг романов В. Гроссмана «Жизнь и судьба», Б. Пастернака «Доктор Живаго», В. Дудинцева «Не хлебом единым», произведений А. Солженицына, развернулись дискуссии между журналами «Новый мир» и «Октябрь», а затем между журналами «Молодая гвардия» и «Новый мир». Итогом стала добровольная отставка Л. Соболева, председателя Союза писателей России, написавшего в президиум ЦК КПСС о том, что он не в силах победить антирусскую группу писателей: «Эта возня живо напоминает давние рапповские времена, когда искусство «организовать собрание», «подготовить выборы», «провести резолюцию» было доведено до совершенства, включительно до тщательного распределения ролей: кому, когда, где и о чём именно говорить. Противопоставить современным мастерам закулисной борьбы мы ничего не можем. У нас нет ни опыта, ни испытанных ораторов, и войско наше рассеяно по всему простору России, его не соберешь ни в Переделкине, ни в Малеевке для разработки «сценария» съезда, плановой таблицы и раздачи заданий» (Источник. 1998. № 3. С. 104). А со страниц журналов и книг к читателям приходили прекрасные произведения русских писателей, таких как Михаил Шолохов, Анна Ахматова, Борис Пастернак (сборники стихов), Александр Твардовский, Евгений Носов, Константин Воробьёв, Василий Белов, Виктор Астафьев, Аркадий Савеличев, Владимир Личутин, Николай Рубцов, Николай Тряпкин, Владимир Соколов, Юрий Кузнецов…

Издание включает обзоры литературы нескольких десятилетий, литературные портреты.

---

Всё это дает возможность нездоровым элементам использовать роман для клеветнических измышлений о том, что социалистическая система якобы не способствует творчеству и новаторству, порождает косность и бюрократизм. Эти элементы пытаются доказать, что выведенные в романе отрицательные герои будто бы воплощают в себе типичные черты руководящих кадров всего нашего государственного и партийного аппарата.

Тон такому клеветническому истолкованию задал на обсуждении в Союзе писателей К. Паустовский, заявивший, что роман зовёт в бой против чиновников, которые захватили управление всей нашей жизнью и душат всё честное, смелое и творческое. «У нас в стране безнаказанно существует и даже в некоторой мере процветает совершенно новая прослойка, новая каста обывателей. Это новое племя хищников и собственников, не имеющих ничего общего ни с революцией, ни с нашим строем, ни с социализмом. Это циники и мракобесы… Это маклаки и душители талантов… Таких Дроздовых тысячи, и не надо закрывать глаза».

Выступление Паустовского послужило как бы сигналом для различных нездоровых и озлобленных элементов, которые пытались в таком же духе комментировать книгу Дудинцева в выступлениях на дискуссиях и читательских конференциях. Показательно, что выступление Паустовского было полностью перепечатано в стенгазете филологического факультета МГУ, что способствовало разжиганию нездоровых настроений среди студенческой молодёжи.

Речь Паустовского на обсуждении романа Дудинцева выходит за рамки литературного спора, это выпад против советского и партийного аппарата, направленный на то, чтобы посеять в народе недоверие к государственным органам» (Культура и власть. С. 571—572). В «Записке» авторы критикуют армянского писателя Н. Зарьяна за статью «Правдиво отображать жизнь» (Коммунист (Ереван). 1955. 24 декабря), в которой он критикует Г. Николаеву за слабое изображение районного начальства, Д. Гранина за рассказ «Собственное мнение», который в инструкторе горкома Локтеве видит «только черты бездарного и мстительного чиновника», В. Овечкина за статью «Писатели и читатели» (Литературная газета. 1956. 2 октября) «за крикливость и не оправданную грубость», за стихи в сборниках «День поэзии» и «Ли тературная Москва», в журналах «Новый мир» (№ 8, стихи Ольги Берггольц), «Октябрь» (№ 11, стихи М. Алигер),

«Знамя» (№ 9, стихи Б. Пастернака), Б. Пастернака за роман «Доктор Живаго», сданный в журнал «Новый мир», в Гослитиздат и в итальянское издательство. «Это произведение проникнуто ненавистью к советскому строю» (Там же. С. 573—577).

Эта «Записка» обсуждалась в Союзе писателей как руководящие указания партии. Много лет спустя В. Дудинцев дал интервью газете «Труд»: «Помню, когда я написал «Не хлебом единым», роман вызвал мощную волну народного отклика. В Центральном доме литераторов состоялось обсуждение романа. В зале сидели даже на полу. Но несколько кресел в первом ряду оставались незанятыми. Потом появились солидные люди, которым бравые ребята расчищали дорогу. Они сели в эти кресла, вынули блокноты, ручки с золотыми перьями и приготовились слушать. Для человека, имеющего глаза и уши, этой картины было достаточно для того, чтобы в его душе зазвучал сигнал тревоги, призывавший к максимальной осторожности.

На трибуну один за другим выходили Тендряков, Овечкин, Каверин, Вс. Иванов, Михалков. И все они говорили, что «Не хлебом единым» – партийный роман и критичность его выработана XX съездом. Хотя прекрасно знали, что писался он задолго до съезда. Сидящие впереди одобрительно кивали головой: правильно, мол, хорошо. И вдруг на трибуну вышел горячо любимый мною Константин Георгиевич Паустовский и сказал примерно следующее: роман, безусловно, хорош, но съезд тут ни при чём, да это и не важно, а главное – как верно схвачен тип Дроздова (главный противник Лопаткина. – В. П.), в них-то, дроздовых, всё зло и заключено… Молодёжь, сидящая на галерке и скроенная по той мерке, что вы мне предлагаете, подняла одобрительный шум. Люди из первого ряда лихорадочно заработали перьями.

А в это время в «Роман-газете», уже набранный, лежал «Не хлебом единым», не хватало только подписи для выхода в свет. И тогда два с половиной миллиона читателей смогли бы сопоставить клевету, которая вскоре хлынула с газетных полос, с текстом и спросить: где же тут очернительство? Где ненависть к Родине? Тактически, стратегически было важно, чтобы роман опубликовали. И я, и Симонов это понимали. Поэтому Константин Михайлович, сидевший рядом со мной в президиуме, посоветовал мне выступить и попробовать погасить этот страшный эффект. Что я и сделал, подтвердив версию о благотворном влиянии съезда на моё творчество. Ну, тут уж молодые люди с галёрки засвистели, закричали: «И это ты, Дудинцев?!»

А дальше случилось совсем уж непредвиденное. Вообще, должен отметить, что, когда политические события достигают своей высшей остроты, особенно свирепствует случайность. Непознаваемая закономерность, и от государственных деятелей в такие моменты требуется повышенная бдительность и осторожность (это, если хотите, тактическая рекомендация). В моём же случае произошло вот что: умер директор Гослитиздата Котов и до назначения преемника выход романа приостановили. За это время блокноты были пущены в ход, началась дикая реакция на события в ЦДЛ. Роман запретили. Был наказан и Симонов. Вот к чему привела выходка крыловского медведя, из лучших вроде бы побуждений убившего комара на лбу пустынника при помощи булыжника. Нельзя быть медведем, когда вторгаешься в область политики, тем более во времена острейших общественных катаклизмов» (Дудинцев В. Добро не должно отступать // Труд. 1989. 26 августа).

14 мая 1957 года Н.С. Хрущёв выступил на встрече с членами Правления Союза писателей СССР, где были даны новые указания и оценки, в которых наметился серьёзный откат от известного доклада о культе личности И.В. Сталина на ХХ съезде КПСС. Хрущёв говорил, что среди творческой интеллигенции «нашлись отдельные люди, которые начали терять почву под ногами, проявили известные шатания и колебания в оценке сложных идеологических вопросов, связанных с определением последствий культа личности. Нельзя скатываться на волне критики к огульному отрицанию положительной роли Сталина, выискиванию только теневых сторон и ошибок в борьбе нашего народа за победу социализма». Начавшийся 14 мая 1957 года пленум Союза писателей прошёл в том же духе. Но 19 мая 1957 года на встрече писателей с партийными и государственными руководителями Н.С. Хрущёв, используя обстановку собственного «культа личности», полностью раскрыл свою точку зрения. Об этой встрече написал Владимир Тендряков:

«Крепко захмелевший Хрущёв оседлал тему идейности в литературе – «лакировщики» не такие уж плохие ребята… Мы не станем цацкаться с теми, кто нам исподтишка пакостит». Он неожиданно обрушился на хрупкую Маргариту Алигер, активно поддержавшую альманах «Литературная Москва»:

– Вы – идеологический диверсант. Отрыжка капиталистического Запада!

– Никита Сергеевич, что вы говорите? – отбивалась ошеломлённая Алигер. – Я же коммунистка, член партии.

– Лжёте! Не верю таким коммунистам! Вот беспартийному Соболеву верю!

– Верно, Никита Сергеевич! – услужливо поддакивал Соболев. – Верно! Нельзя им верить!» (Шевелёв В.Н. Н.С. Хрущёв. С. 168—169).

Этой же темы обстоятельно касается и американский учёный Уильям Таубман в книге «Хрущёв» (ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2005), серьёзной и глубокой биографии известного руководителя, не без перехлёстов, но основанной на огромном материале опубликованных источников. Анализируя причины первого конфликта Хрущёва с творческой интеллигенцией, У. Таубман напоминает, что только закончился трагический конфликт с Венгрией, возникли серьёзные осложнения почти со всеми странами Восточной Европы – это произошло после секретного доклада на ХХ съезде партии, далеко пошли беспочвенные заявления о подъёме целины, почти неразрешимые трудности в сельском хозяйстве, а возгласы Хрущёва о том, что в самое ближайшее время догоним и перегоним Соединенные Штаты по мясу на душу населения и через двадцать лет будем жить при коммунизме, вызывали иронические улыбки в кругу его соратников, не говоря уж о творческой интеллигенции. У. Таубман называет повесть «Оттепель» И. Эренбурга, в которой жёстко говорилось о представителях правящей элиты не как о «пережитках гнилого прошлого», а как о настоящих властителях, со всеми их кричащими противоречиями. «Идеологическая дисциплина, – писал У. Таубман, – на которой настаивал Хрущёв, вызывала у творческих людей естественное отторжение; неудивительно, что отношения были напряжёнными с самого начала. Люди искусства не понимали, что их нескрываемая свобода подрывает не только партийную линию Хрущёва, но и его самооценку. Вот почему столкновения с «творческой интеллигенцией» заставляли буквально набрасываться на аудиторию, разражаться гневными оборонительно-наступательными речами, грубыми и бессвязными; таким поведением он, естественно, не только не достигал цели, но и ещё более отталкивал от себя образованных и культурных людей» (Таубман У. Хрущёв. С. 337). Хрущёв, выступая перед писателями, почти ничего не читал из их произведений и допустил множество ошибок. Признавая свои ошибки, он решил устроить для творческой интеллигенции нечто вроде творческого праздника, на котором и были произнесены погромные речи против Маргариты Алигер. Молотов, Каганович, Микоян в своих воспоминаниях резко отозвались о выступлении Хрущёва во время этого праздника, всем было ясно, что Хрущёва одолел алкоголь.