Борис Виппер - Итальянский ренессанс XIII-XVI века Том 2

• Название: Итальянский ренессанс XIII-XVI века Том 2
• Автор: Борис Виппер
• Издательство: ИСКУССТВО
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1977

Борис Робертович Виппер 1888–1967 крупнейший российский искусствовед, член-корреспондент Академии художеств СССР. Выпускник, а впоследствии профессор Московского университета, блестящий лектор, заместитель директора Государственного музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина, историк западноевропейской живописи, уникальный знаток голландского искусства «золотого века». Основные труды посвящены кардинальным проблемам истории искусства (борьба направлений, история стилей и жанров) и отличаются широтой обобщений и охвата материала. Среди них: «Проблема и развитие натюрморта» (1922), «Тинторетто» (1948), «Борьба течений в итальянском искусстве XVI века» (1956), «Становление реализма в голландской живописи XVII века» (1957), «Очерки голландской живописи эпохи расцвета» (1962), «Проблемы реализма в итальянской живописи XVII–XVIII вв.» (1966).

В данное издание вошли лекции Виппера по курсу «Итальянский ренессанс. История изобразительного искусства и архитектуры XIII–XVII в.», прочитанные в МГУ в 1944–1954 гг. Первый том включает лекции с 1 по 17, второй с 18 по 27. Издание богато иллюстрировано репродукциями картин и архитектуры.

---

Не менее совершенна в живописном смысле и другая большая работа Сарто из последнего периода его деятельности — фреска в монастыре Сан Сальви, изображающая «Тайную вечерю» и законченная около 1528 года. Здесь к качествам самой живописной поверхности, к великолепному горению красок и к богатству красочных переходов присоединяется еще удивительно свободный, полнозвучный ритм высокого пространства. Но внутренне «Тайная вечеря» Сарто представляет собой полное поражение мастера. Да и что можно было сделать после «Тайной вечери» Леонардо в том же направлении, когда абсолютная концентрация драматического момента была найдена? Андреа дель Сарто попытался искать выход, избегая по возможности соприкосновений с композицией Леонардо. Он заставляет Христа ободряюще взять руку Иоанна. Он дальше отодвигает Иуду. Он прибавляет, наконец, чудесную жанровую сценку на балконе. Но в результате внутреннее единство раздробляется, кульминационный момент опять распадается на ряд последовательных эпизодов.

Несколько слов необходимо сказать о портретах Андреа дель Сарто. Их немного, и все они долгое время считались автопортретами мастера. Теперь это недоразумение выяснено — совершенно очевидно, что мы имеем дело с портретами различных людей, и они не имеют ничего общего с обликом мастера, который известен по фреске «Путешествие волхвов» в Аннунциате. Но уже то обстоятельство, что в них так упорно хотели видеть автопортреты, характеризует своеобразный подход Сарто к проблеме портрета. Все портреты Сарто действительно очень похожи друг на друга. Это показывает, что Сарто остался на платформе классического стиля — его интересуют не индивидуальные особенности изображаемого человека, но некий идеализированный, героизированный тип. Однако идеализация Сарто направляется в иную сторону, нежели, например, идеализм Рафаэлевых портретов. Не активность, не волю, не способность к героическим деяниям хочет Сарто вложить в свои модели, а пассивное, меланхолическое настроение. Портреты Сарто всегда сдержанны в красках, с преобладанием черного, погружены в неопределенное сфумато, бросают туманную тень в нейтральное пространство серого фона, держат руки вялыми, смотрят добрыми, грустными глазами. Перед портретами Сарто не спрашиваешь сейчас же — кто это? Но задумываешься — почему он такой? Портреты Сарто хотят апеллировать к сочувствию зрителя. Именно эта субъективность портретов Андреа дель Сарто, хотя и очень еще неопределенная, отвлеченная, делает их новаторскими. Если в своих фресках и алтарных картинах Сарто бессилен был выйти из заколдованного круга классического стиля, то в портретах он как будто прощупывает какие-то новые возможности художественной концепции.

Еще более наглядную картину разложения классического стиля мы застаем в Риме. Здесь после смерти Рафаэля в кругу его последователей сразу наступает какая-то растерянность. Грандиозная мастерская Рафаэля, которая при жизни мастера представляла собой такой сплоченный, единый организм, теперь, лишившись своего руководителя, быстро блекнет и рассыпается. Многочисленные помощники Рафаэля, которые казались такими блестящими художниками и такими убежденными сторонниками классического стиля, пока работали по указаниям мастера, теперь, оставшись на свободе, теряют всякую инициативу и сходят со сцены. В сущности, только один из них, лишившись личного гипноза мастера, сохранил некоторую самостоятельность художественной концепции, а именно — Джулио Пиппи, прозванный Романо. Но как раз его художественное развитие после смерти Рафаэля показывает разложение классического стиля с неопровержимой убедительностью. Джулио Романо — один из наиболее типичных представителей позднего Ренессанса. Он родился в 1492 году (по иным источникам — в 1499-м), вступил в мастерскую Рафаэля во время работ по украшению Ватиканских станц и очень скоро приобрел наибольшее доверие мастера. В последних двух залах ватиканского цикла ему принадлежит львиная доля участия; так же широко Рафаэль пользовался услугами Джулио Романо при росписи лоджий и виллы Фарнезина, и кистью же Джулио Романо были закончены главные алтарные картины из позднего периода деятельности Рафаэля, в том числе предсмертная картина Рафаэля «Преображение». Первые годы после смерти Рафаэля могло казаться, что Джулио Романо вполне проникся духом своего учителя и что он останется верен классическим традициям. Такое впечатление мы получаем, например, от ряда «Мадонн», которые Джулио Романо написал в Риме в начале двадцатых годов. В них действительно есть чисто рафаэлевское сочетание мягкости и величавости. Даже в типах Джулио Романо сохранил верность своему учителю. Но, приглядываясь внимательнее к этим «Мадоннам», мы замечаем, что уже в них начинают вкрадываться чуждые классическому стилю элементы. Во-первых, в виде новеллизма, некоторой жанровой болтливости. Каждая композиция «Мадонны» у Джулио Романо связана с каким-нибудь новым жанровым мотивом: то кошки, то покрывала, которое мадонна накидывает на спящего младенца. Здесь жанровые детали уже не вытекают с необходимостью из идейной концепции, как в произведениях чистого классического стиля, а становятся самоцелью, как в картинах Корреджо или Андреа дель Сарто. Известное отклонение от норм классического стиля проявляется и в композиционных приемах: в отказе от пирамидальной схемы, в предпочтении вертикальных направлений, в тяготении к асимметрии.

Еще сильнее расхождение Джулио Романо с классическими традициями чувствуется в алтарной картине «Мучение святого Стефана», которую Романо написал для церкви Сан Стефано в Генуе. На первый взгляд может показаться, что Джулио Романо вплотную примыкает здесь к композиционному замыслу Рафаэля в «Преображении», в осуществлении которого сам Джулио Романо принимал столь деятельное участие. В самом деле, и здесь композиция разбивается на драматическую сцену, происходящую на земле, и на идеальное небесное явление; и здесь, по образцу Рафаэля, обе композиционные части объединены схемой двух полукругов. Однако при несомненном сходстве есть и большое различие. Прежде всего в том, что к двум основным частям композиции прибавилась еще третья — героический пейзаж с развалинами и далеким горизонтом. Но еще более в том, что у Рафаэля обе части композиции были объединены в одно драматическое целое, и формально и духовно; у Джулио же Романо все три части композиции независимы, как бы происходят в разных пространствах и связаны между собой только сукцессивной, тематической канвой. Таким образом, симультанизм Высокого Ренессанса, его идеальная концентрация, в живописи Джулио Романо опять приходит в колебание, как бы растягивается во времени. Вместе с тем Джулио Романо резко подчеркивает контраст небесной и земной частей композиции, противопоставляя их как чисто идеальное, сверхчувственное видение и грубую, брутальную реальность. Искусство Высокого Ренессанса вообще избегало изображать сцены мучений, так как в них неизбежно нарушается гармония физического и духовного начала, свойственное классическому стилю равновесие бытия. Напротив, с разложением классического стиля сцены мучения становятся излюбленной темой живописи, так как в них находит себе отзвук потребность эпохи в сильных эффектах, в конфликтах духа и материи. Можно, пожалуй, даже еще сильней заострить наше наблюдение и сказать, что искусство позднего Ренессанса впервые открыло принципиальное отличие реального и идеального мира, противоположность духа и натуры. Предшествующее искусство не знало никакой другой натуры, кроме одухотворенной. Теперь дух и материя отделились друг от друга и вступили между собой в борьбу. То обстоятельство, что Джулио Романо, верный последователь Рафаэля, так стремится в своей картине подчеркнуть контраст между идеальным и реальным, показывает, что и он начинает менять свою ориентацию — от Рафаэля к Микеланджело.

Эта приверженность к Микеланджело с годами становится у Джулио Романо все сильнее. В 1524 году он покидает Рим и по приглашению герцога Федериго Гонзага отправляется в Мантую. Здесь Джулио Романо развивает широкую архитектурную и декоративную деятельность. Главное произведение Джулио Романо в Мантуе — это постройка и роспись дворца герцога Гонзага, так называемого палаццо дель Те, которая была закончена в 1535 году. Эта роспись чрезвычайно интересна как один из нагляднейших примеров разложения классического стиля. Джулио Романо привез с собой из Рима декоративную концепцию, состоящую из сочетания приемов Рафаэля и Микеланджело. В Мантуе он имел случай познакомиться с иллюзорной системой декораций Мантеньи и, вероятно, видел бездонные купола Корреджо в Парме. Все эти разнородные декоративные принципы смешались в росписи Джулио Романо в причудливый, полный несогласимых противоречий ансамбль, прямо-таки ошеломляющий своими нарушениями всяких основ классического стиля.