Борис Костин - Верный слуга Алексея Михайловича. Две жизни Симеона Полоцкого

• Название: Верный слуга Алексея Михайловича. Две жизни Симеона Полоцкого
• Автор: Борис Костин
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-1015-8

Среди достопамятных имен, запечатленных на скрижалях русской истории и литературы, имя Симеона Полоцкого занимает особое место. Можно предосудительно относиться к высокопарности его поэзии, к верноподданничеству, доходящему норой до мелочности, но нельзя отнять у героя документального повествования Бориса Костина преданность служения Слову Божьему. Вдохновенные проповеди Симеона Полоцкого будто незримой кладочкой соединяют и по сей день XVII век со временем нынешним. Просветитель и мыслитель, драматург и воспитатель детей царя Алексея Михайловича — таким представлен на страницах книги Симеон Полоцкий, утверждавший, что «Мир — есть книга».

---

«Хвалите Госиода с небес, хвалите Его в вышних. Хвалите Его, все Ангелы Его, хвалите Его, все воинства Его. Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света. Хвалите Его, небеса небес и воды, которые превыше небес» (Пс. 148,1—4). Красота творения есть сущность любого искусства. В храме Божием, утверждает Святое Писание, созерцают глаза, а воспринимает душа. Но вот незадача: во времена Симеона Полоцкого лики Иисуса Христа, Божией Матери, святых на иконах разнились настолько, что в обиходе иконописцев частенько называли обидными прозвищами: «грубописатель» и «богомаз».

«Возможно ли писать лики святых без вдохновения? Как остановить этот поток халтуры? Как из ремесленника сделать мастера?» — вот вопросы, волновавшие Симеона Полоцкого, и в одном из своих стихотворений он дает на эти наболевшие вопросы ясный ответ:

Иконописец каждый благочестивым бягае
Ко Матери Божией любовь соблюдаша.

Пробудить в художнике чувство красоты, величия и обаяния природы, совершить шаг от примитива к совершенству, опираясь на твердость веры православной, — вот лишь некоторые принципы, которые сформулировал Симеон Полоцкий.

Он призывал власть предержащих к уважительному отношению к труду художника, которому «в народе почитаемому быти».

Попытаемся вникнуть в суть рассуждений Симеона Полоцкого.

Возможно ли изменить Россию к лучшему? Возможно ли духовное возрождение народа русского и обновление государства Российского? Возможны ли условия, когда человек, отбросив никчемное понятие: «День прошел — и слава Богу», осознает подлинную значимость земного и небесного жития? Утвердится ли в сознании русского человека восприятие мира как творения Божиего и бесценного дара? Не заглохнут ли на корню, как это не раз бывало на Руси, идеи просвещения народа?

Отметим, что в описываемое время духовенство еще не являлось родовым наследственным сословием и священниками по большей части становились прихожане, осененные Провидением, но имевшие, однако, слабые познания в христианских канонах. Церковь была единственным местом, где по существу государство общалось с народом, где с амвона, наряду с проповедями, оглашались царские указы, распоряжения воевод.

Не утомлять умы слушателей, а растолковывать прописные евангельские истины, заповеди Господни и житие Иисуса Христа, черпать вдохновение в Его деяниях и притчах, поведать о многообразии мира и краткости жития — таковы лишь некоторые воззрения Симеона Полоцкого на то, что должна заключать в себе проповедь. Конечно, вровень с познаниями настоятеля Заиконоспасского монастыря могли встать лишь немногие, но Симеон Полоцкий вовсе не стремился подавлять своим авторитетом приходских священников. В своих книгах «Вечеря душевная» и «Обед душевный»

Симеон Полоцкий предстает как блестящий оратор, который словом живым, легким, свободным доходчиво объясняет суть даже самых сложных понятий и явлений. Церковная кафедра позволяла ему развернуться во всей широте своего таланта. До Симеона Полоцкого такого златоуста Россия еще не знавала.

21 декабря 1667 года, в день памяти святого Петра, митрополита Московского, Симеон Полоцкий в присутствии царя и восточных патриархов произнес блестящую речь. Читаешь ее, и кажется, будто из поднебесной звучит голос человека, разорвавшего вериги, в которых цепенела русская мысль:

«Настало время яко возмощи нам крепко стати противу кознем дьявольским и вся враги наши победиши. Молитвы святого Петра возвышают род христианский; его молитвы поспешествуют желаниям сердца Твоего».

А далее Симеон Полоцкий обращается к патриархам, предпринявшим дальнее и вовсе не безопасное путешествие на Большой Московский собор:

«Вы, яко добрые пастыри, приняша извещение о явившейся во стаде Христовом проказе… придоша разсудили проказу и исцелили. Придоша, да на праздной земли насадить доброплодное древо от него же быть алчным слова Божия нескудно напитанными быти».

Свою духовную миссию Симеон Полоцкий выполнил сполна, впрочем, как и оставил по себе память, заведя в Заиконоспасском монастыре свой собственный синодик, поминальную книжицу, которую пополнял ежегодно именами всех русских святых, страстотерпцев, благоверных и инчих.

Мы уже отмечали обширную переписку, которую вел Симеон Полоцкий с архиереями и иерархами Русской православной церкви, как единомышленниками, так и не разделяющими его взгляды, которые одаривали его бесценной информацией со всех уголков России. Собранная по крупицам воедино, она давала понять: в сознании русского человека происходили серьезные изменения, и, конечно, в первую очередь они наметились в кругах людей государственных, которые не отреклись от правил жития, предписанных Домостроем, но которым были не чужды мирские утехи и тяга к познанию.

Церковь предосудительно относилась к светским книгам, а Симеон Полоцкий отстаивал свое мнение о том, что отцам христианской церкви Григорию Богослову и Василию Великому были не чужды ни афинская мудрость, ни мирские учения. В «Вечере душевной» Симеон Полоцкий осуждал лишь только ту мудрость (читай: философию и науку), «которая есть вражда на Бога и закону Божиему не покоряется». Своими уникальными переводами иностранных книг для душеполезного чтения Симеон Полоцкий проложил путь, по которому в Россию устремился поток литературы добротного содержания. Что же касается фривольных сочинений и иезуитских поделок, то для них границы государств ни в какие времена не существовали.

По совершенно необъяснимой причине Иоанн Златоуст пренебрежительно относился к философам, называя их «трапенежными псами». Современник Симеона Полоцкого протопоп Аввакум вообще презирал литературное умствование, называя его «грехом и пагубой». «Не ищите риторики и философии, ни красноречия, — писал он в “Житии”, — но здравым истинным глаголом последуще, поживите. Понеже ритор и философ не может быть христианином… яко риторство и философство — внешняя блядь, свойственна огню негасимому…»

Как таковая наука об основных принципах познания и бытия, стремившаяся объяснить явления и их естественные причины, т.е. философия, в XVII веке в России не существовала в силу двух обстоятельств: отсутствия государственного благоденствования и образованности народа. Даже робкие задатки философской мысли с трудом пробивались сквозь толщу неприятия, которая определялась пугающим словом «ересь». Вот почему негативное отношение к богословским творениям Симеона Полоцкого, в которых затрагивались немаловажные для православия вопросы, вовсе не обуславливалось личными противоречиями. Нетерпимость зиждилась на явной разности образовательных начал, философии, разделявшей враждебные стороны.

А между тем Симеон Полоцкий лишь приоткрыл ларец премудрости, которая являлась предметом жарких баталий на Западе, но совершенно незнакомой в России. Можно утвердительно сказать, что Симеон Полоцкий в своих философских поэтических откровениях необычайно осторожен, словно предчувствуя, что находится между молотом и наковальней. И удар был нанесен, правда, уже после кончины писателя и проповедника.

Расположив в сборнике «Вертоград многоцветный»[122] стихотворения, четверостишия, эпиграммы, элегии, сатиры, басни, новеллы в алфавитном порядке, Симеон Полоцкий явно облегчил труд читателя. Мысль автора спрессована между двух понятий — «жизнь» и «смерть».

Коль сладко человеком, еже в мире жити
и коликую цену жизни возложити.
Аз не имам искусства: космицы то знают,
иже временну вечной жизни прелагают,
зде хотящи весело и богато жити,
а о вечной не мыслят, аки бы не быти.

Духовную философию Симеона Полоцкого отличает многообразие, поэт не скупится на исторические примеры и сюжеты, заимствованные из Библии, — либо достойные для подражания, либо предосудительные. Назидательность «Вертограда» несомненна, как и сокровенное желание автора направить человека по истинному, непорочному пути, раскрыть ему глаза на краткость земного бытия, внушить необходимость покаяния перед Господом за «грехи ума и плоти».

Господня земля и вся полность ея,
вся ради славы создавша своея.
Ничтоже наше может ся назвати,
что бо с собою в гроб кто может взяти.

Уже было сказано, что новых философских законов Симеон Полоцкий не открыл, однако и упрощенно к уже существовавшим не подходил. Он стремился подвести читателя к познанию такой сложнейшей категории, как единство и борьба противоположностей: человека и природы, веры и знания, благоумия и лености душевной, добра и зла, надежды и безверия и т.д., и т.п.

Что испытывал человек, в руки которого попадали поэтические и риторические сочинения Симеона Полоцкого? Не убоимся сказать: прежде всего удивление. В сознании совершались подлинный переворот, восхищение словесной вязью.